Томас Гунциг - 10000 литров чистого ужаса

— Если хочешь членик, — сказала телячья печенка, — сама лови яичники.

Женское лицо посмотрело на провод в руке Кати и нахмурилось.

— По-моему, она хочет защищаться…

— Это рефлекс, — отозвалась телячья печенка.

— Они бывают сильные иногда. Мне уже сделали больно. Повредили глаз.

— Ладно, я сам, но тогда весь членик мой.

Кати слушала их разговор вполуха, сосредоточившись на мысленном повторении движений, которые предстояло проделать. Пожалуй, это будет довольно близко к фехтованию. Когда ей было двенадцать лет, родители записали ее в секцию, и она помнила, что у нее неплохо получалось: «отступи, уклонись, атакуй». Главное — расчет и самоконтроль. Телячья печенка приблизилась, и Кати инстинктивно согнула ноги в коленях, обеспечивая себе устойчивость: «отступи, уклонись, атакуй». Только не напрягаться. От этого зависит быстрота движений. Она сделала глубокий вдох.

— Яичники — это масса интересного. Новые яичники — это новые коды, а новые коды — это новая жизнь…

Кати не слышала, что там бормочет телячья печенка: «отступи, уклонись, атакуй».

Когда телячья печенка протянула к ней одну из своих длинных конечностей, она выдохнула весь воздух, который набрала в легкие, отступила, уклонилась и атаковала. Бросила вперед руку с оголенным проводом и попала существу прямо в середину груди. Телячья печенка на удивление резво отскочила и со всей дури врезалась в противоположную стену. Электрический разряд явно на нее подействовал. Кати повернулась к существу с женским лицом. Оно смотрело на нее с самым настоящим ужасом, поджав губы и держась бледной конечностью за больной глаз. Кати ощутила в себе победоносную силу; зажав в руку провод, она сделала к ней шаг, другой, третий, полная решимости покончить со всеми тварями раз и навсегда. Существо попятилось, сердито фыркнуло и яростно заколотило в дверь гаража.

— Тина! Тина! Она злая!

В два прыжка Кати настигла ее и ткнула удлинителем в спину. Существо отчаянно дернулось всем телом, тоненько взвизгнуло и забилось в угол.

Кати сама не ожидала, что электрический разряд окажется таким действенным. По причине, над которой она не стала раздумывать, эти существа были намного чувствительнее людей. Кати улыбнулась, сама себе удивляясь: «Тем лучше». Не выпуская из рук своего оружия — лезермановского ключа и оголенного провода, — она направилась к телячьей печенке, которая порывалась встать. Попутно взглянула краем глаза на Джей-Си — он по-прежнему лежал со спущенными штанами, бледный, весь в синяках, но, кажется, чуть-чуть повернул голову в ее сторону… Что ж, он хотя бы жив. Она займется им после, когда закончит дело.

Кати открыла лезермановский нож — маленький скальпель из нержавейки длиной семь с половиной сантиметров. Голова ее была пуста, движения уверенны. Она подняла нож и ударила в красно-бурый бок телячьей печенки. Он оказался тверже, чем она ожидала, но лезвие вошло. Тварь издала трубный звук, из раны потекло что-то прозрачное. Кати всадила нож еще раз и еще, сопровождая каждый удар яростным криком. Услышав какое-то движение за спиной, она обернулась и увидела, что существо с женским лицом пытается открыть гаражную дверь. Кати с воплем бросилась к ней и глубоко вонзила лезвие куда-то в спину…

— О-о-о-о-о-о-о-о! — застонала от боли тварь.

— Ах ты, гадина! — заорала Кати и угостила ее новым электрическим разрядом, от которого та потеряла равновесие и упала.

Вдруг дверь открылась. В проеме стояла пожилая женщина с суровым взглядом.

В руках у нее было ружье.

И она целилась в Кати.

Кати не раздумывала ни секунды — она снова атаковала. Выставив вперед нож.

Как в фехтовании.

Как в двенадцать лет.

Лезвие вонзилось женщине в грудь, и в тот же миг грянул выстрел.

Кати увидела в небе оранжевый свет.

Почти утро, солнце вот-вот взойдет…

Больше она ничего не видела.

Перед тем как умереть, Ивана задумалась, есть ли что-нибудь после смерти.

Дальнейшее убедительно доказало, что нет.

Хлюп, хлюп…

Тело Иваны было еще чуть теплое. Он погладил ее волосы.

Хлюп, хлюп…

Впервые в жизни он гладил волосы девушки.

Хлюп, хлюп…

Было хорошо.

Хлюп, хлюп…

Ему бы так хотелось сделать это в других обстоятельствах.

Хлюп, хлюп…

И с живой девушкой.

Хлюп, хлюп…

Вокруг островка, послужившего им убежищем, суетливо сновали младенцы, вода плескалась, влажно хлюпая.

Хлюп, хлюп…

Патрис знал, что у него нет ни малейшего шанса выбраться отсюда.

Хлюп, хлюп…

Он задумался, каков же предел человеческой боли.

Хлюп, хлюп…

Вот и последний опыт, сказал он себе, это может быть интересно.

Хлюп, хлюп…

Патрис осторожно положил голову Иваны на камень островка.

Хлюп, хлюп…

Бледная и покинутая, она напомнила ему статую Мадонны, которую он видел в Ватикане, когда ездил с классом на экскурсию.

Хлюп, хлюп…

Он вошел в воду.

Хлюп, хлюп…

Один младенец тотчас укусил.

Хлюп, хлюп…

Последний опыт начался.

Хлюп, хлюп…

И подумать только, ему даже нечем делать записи.

Джей-Си поднялся.

Он не знал как сюда попал и не помнил как его зовут, но не задумывался об этом в голове все перемешалось как будто мысли превратились в сотни разноцветных конфетти в пластиковом пакете было немного холодно бррр перед ним лежала девушка лицом вниз в большой луже крови он не знал что надо делать он не знал что надо делать он не знал что надо делать перед ним была открытая дверь и он вышел еще одна женщина лежала только на боку тоже в крови и тоже не шевелилась он не знал что надо делать он не знал что надо делать он пошел прямо прямо прямо прямо над ним в небе были красивые цвета красный розовый белый серый наверно это что-то значило но он не знал что запели птички фить фить он не знал что надо делать он не знал что надо делать он не знал что надо делать немного болела голова он не знал что надо делать.

При виде выражения его лица Лоранс засмеялась.

— О-о-о-о, брось, тебе я ничего плохого не сделаю. Да и как бы я могла, ты наверняка сильнее меня, и потом… ты вооружен, — заключила она, кивнув на арбалет, который он положил рядом с собой.

— Если то, что ты мне рассказала, правда, это… ужасно… Ты заманивала сюда людей, чтобы их убили…

— Переработали. Нюанс не очевиден, признаю…

— Я все равно тебе не верю. Все, что ты рассказала, — это какой-то бред.