Роберт МакКаммон - Моё!

Улыбающееся лицо осталось на ней. Она выглядела моложе своего сорока одного года, но в углах глаз пролегли глубокие морщины. И длинные волосы уже не были светлыми, как летнее солнце. Они стали темно-каштановыми с проседью. Перед тем как отправиться на работу, она соберет их в тугой пучок. Лицо ее было квадратным, с сильными челюстями, но она может заставить его выглядеть слабым и испуганным, как у коровы, которая стоит в длинной очереди на убой и чувствует, как разбивают черепа впереди. Стоит ей захотеть, и она изобразит из своего лица, что только придумает. Будет молодой или старой, робкой или наглой. С равной легкостью она может сыграть роль стареющей калифорнийской девушки или неотесанной деревенщины. Может ссутулить плечи, как перепуганное чмо, а может выпрямиться во весь свои полный рост амазонки — и пусть только какой-нибудь гребаный сукин сын попробует встать у нее на дороге. Все дело в постановке фигуры, а она не зря ходила в актерскую школу в Нью-Йорке.

Ее настоящее имя было совсем не то, что стояло на водительских правах штата Джорджия, в библиотечной карточке, на счетах за кабельное телевидение или любой почте, которая поступала в ее адрес. Ее настоящее имя было Мэри Террелл. Она помнила, как ее называли, когда они передавали друг другу самокрутки с марихуаной и дешевое красное вино и пели песни свободы: Мэри Террор. ФБР разыскивало ее за убийство с весны 1969 года. Сержант Пеппер был мертв. Солдат Джо продолжал жить. Президентом был Джордж Буш, кинозвезды умирали от СПИДа, дети курили наркотики в гетто и пригородах, мусульмане взрывали авиалайнеры в небесах, в музыке правил стиль рэп, и никому больше не было дела до Движения. Это была сухая и пыльная вещь, как воздух в гробницах Хендрикса, Джоплина и Бога. Она позволила своим мыслям увлечь ее на предательскую территорию, и эти мысли угрожали улыбке на ее лице. Она перестала думать о мертвых героях, о горевшем поколении, которое делало бомбы с кровельными гвоздями и подкладывало их в залы собрания корпораций и оружейные склады национальной гвардии. Она перестала думать, чтобы ее не охватила та страшная печаль.

Шестидесятые годы умерли. Выжившие продолжали хромать по жизни, обрастали костюмами, галстуками и брюшками, лысели и запрещали своим детям слушать этот сатанинский хэвиметал. Часы Эры Водолея повернулись, на место хиппи пришли яппи. «Чикагская семерка» состарилась. «Черные пантеры» поседели. «Грэйтфул дед» выступали по ТВ, а «Аэроплан», превратившись в «Звездный корабль», вознесся до рейтинга «топ-сорок».

Мэри Террор закрыла глаза, и ей показалось, что она слышит шум ветра, посвистывающего в руинах.

«Мне нужно, — подумала она. — Мне нужно».

Одинокая слеза медленно поползла вниз по ее левой щеке.

«Мне нужно что-то только мое».

Она открыла глаза и поглядела на женщину в зеркале. Улыбка! Улыбка! Ее улыбка мгновенно вернулась на место.

— Спасибо, сэр. Не желаете ли к бургеру пепси со льдом?

Но в глазах оставалась жесткость — трещинки в маскировке. Это придется доработать.

Она сняла свое расшитое платье, где от судорожного движения руки расплылось пятно от яблочного пюре, и поглядела в тусклом свете на свое обнаженное тело. Ее улыбка растаяла и исчезла. Тело было бледным и расплывшимся, обвисшим на животе, на бедрах и ляжках. Груди с серовато-коричневыми сосками обвисли, как пустые мешки. Взгляд ее застыл на сетке старых шрамов, крест-накрест покрывших живот и правое бедро, гряды соединительной ткани, змеившихся к темному гнезду между ляжками. Она провела пальцами по шрамам и почувствовала их суровость. Но внутри у нее, она знала, были шрамы похуже. Они уходили глубоко и изрезали душу.

Мэри вспомнила свое молодое и упругое тело. Он не мог рук оторвать от нее. Она припомнила его жаркие удары изнутри. Они накачивались кислотой, и любовь продолжалась вечно. Она припомнила свечи в темноте, запах клубничного аромата и звуки «Дорз» — божественной группы — из плейера.

«Давным-давно это было», — подумала она. Нация Вудстока превратилась в поколение пепси. Большинство бывших вне закона вынырнули на поверхность за воздухом, получили свой срок в клетках политического перевоспптания, надели костюмы этого трахающего мозги государства и присоединились к стаду скота, марширующего на скотобойню.

Но не он. Не Лорд Джек.

И не она тоже.

Под этой мягкой и распухшей от готовой пищи оболочкой она все еще была Мэри Террор. Мэри Террор спала внутри ее тела, грезя о том, что и как могло бы быть.

В комнате прозвенел будильник. Мэри выключила его шлепком ладони, открыла холодный кран в душе и шагнула под этот горький поток. После душа высушила волосы и переоделась в свою униформу «Бургер-Кинг». Она работала в «Бургер-Кинге» восемь месяцев, достигла уровня помощника дневного управляющего, и ей подчинялась толпа всяких сопляков, которые не могли отличить Че Гевару от Джеральдо Риверы. Это ее устраивало. Они никогда не слышали ни о Штормовом Подполье, ни о Штормовом Фронте. Для этих сопляков она была разведенной женщиной, старающейся свести концы с концами. И так и надо было. Они не знали, что она может сделать бомбу из дерьма и керосина, или что она может разобрать и собрать винтовку «М-16», или, не задумываясь, всадить пулю в морду легавому, как муху прихлопнуть.

Пусть лучше будут тупыми, чем мертвыми.

Она выключила телевизор. Пора идти. Она взяла с подзеркальника желтый значок-«улыбку» и приколола на блузу. Затем надела коричневое пальто, взяла сумочку с удостоверением личности, которое определяло ее как Джинджер Коулз, и открыла дверь в холодный ненавистный внешний мир.

Проржавелый, истрепанный голубой «шевролео-пикап» стоял на стоянке. Она краем глаза увидела Шеклета. Он наблюдал за ней из своего окна и отпрянул назад, когда понял, что она его заметила. Глаза этого старика когда-нибудь навлекут на него беду. Может быть, даже очень скоро.

Она поехала прочь от своего дома, вливаясь в утренний поток машин, стекающийся в Атланту из пригородов, и никто из водителей не подозревал, что рядом с ними едет шестифутовая бомба с часовым механизмом, ровно отмеривающим время до взрыва.

Младенец лягнулся.

— Ой! — сказала Лаура Клейборн и коснулась своего вздувшегося живота. Вот он опять!

— Вот увидишь, он будет футболистом. — Кэрол Мэйзер на другом конце стола взяла свой бокал «шардоннэ». — Ну, в общем, Мэтт и говорит Софии, что это не работа, а халтура, и София как психанет! Ты ж знаешь ее характер. Лапонька, я тебе клянусь, слышно было, как стекла трясутся. Просто Страшный Суд! Мэтт смылся к себе в кабинет, как побитая собака. Знаешь, Лаура, кто-то же должен дать отпор этой бабе! Она себе забрала всю власть, а идеи у нее абсолютно извини за выражение, — но абсолютно все трахнутые.