Станислав Гавриков - Тевтон

Все, кто рядом жили из персонала, разбежались уже после приезда второго родителя. Он начал рассказывать им страшные вещи, пока забирал ребёнка. Никто бы ему бы и не поверил, но тут началась стрельба. Так что персонал проникся и разбежался. А они с детьми остались. Так и сидели там. Еда, что была на садовской кухне, уже закончилась. Да и было её там совсем немного. Машина с продуктами только к обеду того дня прийти должна была. Надо было где-то достать ещё. Но что могут две беззащитные женщины? Вот и ходили по садику, искали все, что может пригодиться для вылазки. Естественно я поделился с ними своими запасами. Вот только надолго нам их не хватило.

Когда вопрос питания встал в первый раз, я поступил достаточно просто. Надел свой доспех. Повесил на плечо щит, в руки взял меч. Это ничего, что меч был не заточен. Весит он, как хороший ломик – ни много ни мало, а три кило есть. Для того, чтобы дверной косяк подковырнуть, дверь деревянную выломать, в качестве фомки его вполне хватит. Попрощался с матерью, и, помолившись – вроде бы никогда о Боге не задумывался, а тут, как прижало, – только на него и надежда – открыл входную дверь.

Вы представляете, наверное, сколько весит полный латный доспех рыцаря пятнадцатого века? Мой, со всеми причиндалами, типа сумки–сухарки, перевязи для меча и орденского сюрко[1] тридцать пять кило тянет. Тяжеловато, конечно, особенно когда всё это хозяйство в рюкзаке за спиной прёшь. Когда же всё это железо одето, нормально к гамбизону пришнуровано, да по телу распределено – так вроде бы и жить можно, тем более, если ты же его под себя, любимого, своими руками сделал, тщательно подогнав и выгладив каждую пластину.

Выйдя за дверь, я закрыл её за собой и начал спускаться по лестнице. Хотел убедиться, что входная дверь надёжно закрыта. Так оно и оказалось. Промелькнула мысль, заставившая сердце немного ёкнуть – свет-то скоро отрубится, а у нас кодовый замок с электроприводом – изнутри, оно, конечно щеколда есть, а вот снаружи магнитный датчик – как входить-то будем? Но обстановка не располагала к посторонним мыслям – на лестнице явно кто-то был…

Представьте себе, каково это по ступенькам идти в полном латнике – как ни старайся, а всё же лязг и шелест будет по-любому. Ну а нынче где шум, там незамедлительно и гости являются. В основном в виде мертвяка шагающего. Лишь я миновал первый пролёт, а он тут как тут – спустился откуда-то сверху.

Вы когда-нибудь пробовали махать полуторным мечом, на обычной лестничной площадке. Нет? И не пробуйте. Как это у предков получалось, на ихних винтовых спиральках, которые раза в три уже наших «хрущовских» лестниц, при штурме башен алебардами орудовать – ума не приложу. Я вот полуторником махнуть попробовал – сразу за потолок зацепился. Нас осыпало облаком штукатурки…

Трупаку, мордатому такому мужику кил эдак на сто двадцать, пылью прямо в глаза шибануло, а он, зараза, даже не моргнул – сипит противно и руки тянет. Я ему колющий в брюхо – как раз туда, где лохмотьями кишки висели – клинок глухо стукнул обо что-то твердое – наверное, за позвоночник задел – и никакого эффекта. Он вздрогнул, за меч обгрызенными клешнями схватился – и на себя. Благо, полированный металл мокрыми от крови и слизи хваталками не удержишь. Выдернул клинок и отступаю к входной двери подъезда, в голове шум, душа в пятках, кишки противно ворочаются. Если бы два дня ничего не жрал – ей-богу, оконфузился бы. В голове только две мысли – «Блин, как теперь к двери прорваться», и «на чёрта мне этот меч, он же тупой нафиг».

Этот, мордатый, клешни растопырил – и на меня прёт. А я, прижат спиной к металлу подъездной створки – дальше отступать-то и некуда, Потихоньку начинаю впадать в панику. Поджилки противно так трясутся, в животе все обмерло, по лицу градом катит пот.

Когда мужик, противно хлюпая путающимися в ногах кишками, преодолевает последний пролет и, оказывается, от меня всего в паре-тройке метров, наконец, решаюсь на какие-либо действия. Тело, натасканное десятками бугуртов в клубе и на фестивалях, уже само знает, что ему делать. Чуть приседаю у двери, упершись в неё пяткой, отточенное движение плеча сдергивает щит с левого плеча на руку, хватаю его поудобнее, упираюсь в правый-нижний торец щита второй рукой, сжимающей рукоять клинка, и, оттолкнувшись от двери, с короткого разгона отрабатываю прием «пролом вражеского строя тяжелой щитовой консервой».

Мощный удар плоскостью щита чуть ниже грудины опрокидывает зомбака на спину. Набранного в коротком разгоне порыва мне ещё хватает протоптаться по свалившемуся мужику и перепрыгнуть через его голову. Всё, путь свободен!

И тут, когда дорога к вожделенному спасению, в виде оббитой дерматином родимой двери, уже практически свободна, спотыкаюсь о ступеньку длинным, острым носком сабатона.

Грохоча по бетону ступенек щитом, мечом и доспехами, падаю, скатываясь прямо в руки поваленному мною мгновением ранее мертвяка.

Уже перевернувшийся в проходе мужик цепляет меня за ногу бульдожьей хваткой. Тянет к себе – ну и силища, мать его! И начинает скрежетать зубами по металлу, пытаясь прокусить сталь сплошного двустворчатого наголенника.

Скребу закованными в железо руками по ступенькам в тщетной попытке вырваться из мертвецких объятий. Луплю свободной ногой по абсолютно бесстрастной, что ещё более вызывает оторопь и ужас, чем оскаленная в пене пасть бешеной псины, харе мужика. А тот, лишь слегка дергая головой от моих ударов, невозмутимо продолжает попытки прогрызть мою ногу. Из горла у меня вырывается тоскливый вой попавшего в капкан волка. Бессильно царапающие бетон пальцы натыкаются на лезвие выроненного при падении бастарда.

Практически не осознавая, что делаю, хватаю клинок двумя руками за лезвие и наношу мужику мощный удар в темя перекладиной перекрестья гарды.

С глухим звуком упавшего на асфальт арбуза голова теперь уже точно трупа шлёпается на пол.

Тишина! С каким-то всхлипом пытаюсь подняться – ноги не держат совершенно, всё тело как будто ватное, адреналин прямо из ушей сочится.

Отдышавшись, осознаю, что сверху опять слышны шаркающие шаги – на шум нашей возни сейчас припрутся все трупаки подъезда. Похватав разбросанное барахло, спешно ретируюсь домой.

Еще пару часов переживаю произошедшее, борясь с накатившей после адреналинового шторма слабостью, чищу изгвазданные вонючей трупной слизью доспехи. Выбор передо мной невелик: или я собираюсь с силами и выхожу снова, или остаюсь здесь тихо подыхать – или я превозмогу страх, или он меня. И тогда я, мама, и застрявшие в детском саду женщины с детьми обречены. До вечера я, кровь из носу, должен выйти, зачистить весь подъезд и найти чего-нибудь съестное, иначе завтра совсем ослабну. Причем ослабну не столько от голода, сколько от страха, и уже ничего не смогу сделать.