Карина Шаинян - Яночка

– И часто она… вот так делает?

– Да нет, не очень, она у нас послушная девочка, правда, Яночка? – Яночка серьезно кивнула. – А теперь доча перестанет пялиться на этих мерзких тараканов и пойдет в комнату, не будет нам мешать…

Яночка, засопев, слезла со стула. Маша потрепала ее по рыжей голове, и, обернувшись к Игорю, трагически развела руками:

– И никакой яд этих тараканов не берет! И не липнут! Мутанты, наверное…

Еще в раздевалке Машу накрыло чуть сопящей, неестественной для детского сада тишиной. «Спят они, что ли?» – подумала она, машинально взглянула на часы. Да нет, вроде не должны уже. Заглянула в просторный зал, усеянный разбросанными игрушками. Дочка сидела в центре, печально вертя в руках куклу – поникшая худенькая фигурка в собравшихся складками, чуть великоватых штанишках. Остальные дети сбились стайкой в углу и испуганно поглядывали на Яну. В сердце толкнуло горячим, и защипало в горле.

– И как у нас первый день? – нарочито бодро спросила Маша. Яночка радостно бросилась к ней, но ее опередила воспитательница.

– Я бы хотела поговорить с вами. Яночка, поиграй еще, пока мы с мамой разговариваем. – Воспитательница суетливо отвела Машу в сторонку.

Маша недоуменно задрала брови, а Яна, поникнув, снова занялась куклой.

– Видите ли… ваша дочка еще недостаточно социально адаптирована, – глаза воспитательницы бегали.

– Для этого я и отдала ее в садик, – резонно ответила Маша.

– Рановато. У нее еще недостаточно развиты… социальные навыки… и моторные.

Маша оскорбленно выпрямилась.

– Моя дочь абсолютно нормальна.

Глаза воспитательницы уехали в сторону.

– Да-да, конечно… – воспитательница нервно огляделась, глубоко вздохнула. – Но вы наверняка знаете… Яна смотрит, – прошептала воспитательница, – она смотрит… ну, вы понимаете?

– Естественно, она смотрит!

– Она смотрит… нехорошо. Вы должны знать.

Маша пожала плечами.

– Ничего я такого не знаю.

– Пожалуйста, не приводите ее больше! – лицо воспитательницы пошло красными пятнами, она чуть не плакала. – Она напугала детей. Не приводите ее больше!

– И не подумаю! Вы сумасшедшая. Моей дочери здесь не место! – ноздри Маши раздувались от гнева. – Яночка, идем домой!

Маша волокла Яну за руку, выбивая каблуками сердитую дробь. «Надо было ей еще и не так сказать! – думала она, – надо же – недоразвитой назвала… детей мы, видите ли, пугаем! еще и смотрит ей не так! Как только таких к детям подпускают! Надо сходить к директору». Дочка еле поспевала следом, ее губы дрожали. Наконец она вырвала ладонь и замерла посреди тротуара, глядя исподлобья. Маша возмущено обернулась к ней.

– Мам! Почему дети со мной не играли?

– Потому что это глупые дети. Пойдем, – Маша поймала пухлую ладошку. – Тебе больше не надо ходить в этот дурацкий садик. – «Правильно я ей сказала – Яночке там не место, и вообще нормальных детей сейчас в садик мало кто отдает, представляю, что там за дети…»

– Дурацкий садик… – эхом повторила Яночка и замолчала, сдернутая с места жесткой материнской рукой.

– Дурацкий садик, дурацкий садик, – бормотала Яна на бегу и вдруг снова уперлась: – Ой, мам, смотри – киса!

– Угу, – ответила Маша, – пойдем, пойдем.

– Киса мертвая… – всхлипнула Яна. Маша оглянулась. На бордюре, неестественно изломанный, заляпанный грязью и кровью, валялся дохлый кот. Он походил на когда-то огромную и роскошную, а теперь – старую и никому не нужную игрушку. Из-под задранной верхней губы торчали оскаленные клыки, мертвые глаза смотрели отрешенно. Рядом покуривал губошлепый амбал в спецодежде, сплевывал на тротуар. Маша поежилась, потянула Яну.

– Блин, ну девка у вас на всю голову больная, – ухмыльнулся губошлепый. Маша вздрогнула, сжимаясь.

– Ты чо уставилась? – обратился амбал к Яночке. – Нравится, что ли?

Маша закаменела лицом, ища достойный ответ, но губошлепый уже отвлекся и орал вглубь двора:

– Давай, Леха, лопату тащи, чо заснул-то?

– Не смотри, доча, фу, гадость какая, – тихо сказала Маша и снова устремилась вперед, не глядя на Яну, таща ее на буксире. Все еще поглощенная мысленной ссорой с воспитательницей, она не замечала, как Яна оглядывалась – и смотрела, смотрела…

– Кто притащил этого вшивого кота?! – завизжала Вера Ивановна.

Кот был великолепен, огромен и жирен. Кот смотрел на Веру Ивановну наглыми желтыми глазами и остервенело чесался. Из пушистой белой шерсти, подпорченной в помойных боях, с громким стуком сыпались блохи. Блохи были под стать коту, крупные и лоснящиеся. Блохи резво прыгали по неухоженному паркету, неумолимо приближаясь к Вере Ивановне.

– Кто приволок кота? – снова возопила несчастная женщина, загнанно прижимаясь к стене.

Защелкали замки, и из дверей стали высовываться заспанные лица жильцов.

– Что вы так шумите с утра, Верочка? – укоризненно спросил Палыч, поддергивая пижамные штаны.

– Кот. Блохастый, – возмущенно объяснила соседка. – Спите тут до полудня и не видите ничего.

– Так это самохинская девочка притащила, некому больше… И куда только родители смотрят? – риторически вопросил он, делая вид, что не замечает заспанного, встрепанного Данила.

– Не притаскивала Яна кота, Палыч, – ответил Даня и для убедительности строго крикнул вглубь комнаты: – Яна! Ты кота не приносила?

– Ну что ты несешь, – хрипловато со сна ответила Маша, – а то бы я не заметила…

Яна, шлепая босыми ногами, проскользнула мимо отца и с натугой подняла кота, схватив поперек брюха. Кот не возражал, безвольно висел на руках, жмуря разбойничьи глаза.

– Киса, – сообщила Яна Вере Ивановне, – киса вчера лежала, а сегодня пришла.

Вера Ивановна застыла, не зная, как реагировать. Из-за Даниного плеча выглянула Маша, потуже запахнула халатик, ахнула:

– Яночка, брось немедленно, он заразный!

Яна неохотно отпустила кота. Он с наслаждением почесался и с достоинством прошелся по коридору.

– А ведь знакомый-то кот, – вдруг сообразила Вера Ивановна, – это бабы Дуси снизу котик… Этаж перепутал. Кис-кис-кис, – она протянула руку, подманивая, – давай я тебя домой отнесу… Ну и воняет же от него! – воскликнула она, – тухлятиной какой-то… видать, по помойкам шлялся.

– Он мертвенький лежал, – вступилась за кота Яночка, но ее уже никто не слушал.

На лавочке у подъезда консьержка неторопливо беседовала с подругой.

– Дусиного-то помойщика вчера иномаркой сбили… Уж она плакала… Хороший был котик, беленький, пушистый, как она без него… А нечего по улицам отпускать шататься, говорила ей – добром не кончится…