Александр Барченко - Из мрака

Председатель снова порылся в бумажнике, вытащил длинную узкую полоску бумаги.

— Вырезка из вечерней газеты. Можете пробежать там, где отчёркнуто синим карандашом. Ну-с, кажется, вы начинаете немножко понимать?

Председатель спрятал вырезку, заменил соломинку во рту сигарой, развалившись в ленивке, заговорил серьёзно и живо:

— Дело проще выеденного ореха. В округе Виндия четыре лесничества охвачены голодом. Мы-то с вами имеем представление, что такое голод в джунглях. Правительство озабочено продовольственной помощью. Не хватает рук. А о том, чтобы организовать общественные работы теперь, когда на носу дожди, нечего и думать. По моему расчёту, в лесничествах голодает не больше полутораста тысяч человек, я имею в виду мужчин. Почему бы нам не освободить правительство от половины этих прожорливых ртов?

— Но… Но ведь это потребует колоссальных затрат!

— А разве мы не обладаем колоссальными средствами? Дорогой мой, война и коммерция — синонимы. Вам, как офицеру, не хуже меня известно, что на такой вызов неприятеля единственный ответ — мобилизация всей армии.

Англичанин долго обдумывал.

— А не боитесь вы… — начал он недоверчиво. — Не боитесь вы, что архипелаг встретит нашу армию не так гостеприимно, как вы надеетесь?

Председатель презрительно свистнул.

— Вот уж этого я боюсь меньше всего. Флаг его величества гарантирует не хуже броненосной эскадры. Мы сразу становимся на почву международных отношений. Престиж Англии!

— Да, мы будем принуждены нажать все кнопки, — продолжал он после минуты молчания. — Принуждены будем выкинуть массу наличных, даже потерять, в худшем случае, миллион-два. Но в случае успеха, вы понимаете, каким дивидендом это пахнет? В особенности если теперь тихим манером скупить побольше бумажек. О забастовке узнают не нынче завтра, идиоты бросятся сломя голову сбывать с рук.

— Я с вами, — коротко кинул англичанин, подумав.

— В вас я был уверен. Тем более риск ваш доведён до минимума. В моём распоряжении вся наличность талукдира Абхадар-Синга. Старик без памяти от тех миллионов, что нажил благодаря мне на разведках в Непале. Сейчас у меня carte blanche на семь миллионов. Я ему и телеграфировать не стану.

Англичанин быстро опустил веки, вздрогнул чуть заметно щекой, спросил медленно, будто припоминая:

— Абхадар-Синг? Скажите… это тот самый, что женился в Европе?

— Говорят, — весело отмахнулся председатель, — это, дорогой мой, совсем другая область. Что ж, что женился? Старик деньгам цену знает. Эти туземные помещики с ног до головы женщин бриллиантами осыпят, благо отцы-деды награбили, а насчёт капитала слабо. Крепкий старик, отъелся рисом на своих болотах.

— Так что со стороны внезапного требования наличности вы гарантированы?

— Безусловно! Для старика моё слово — закон. Наконец, если бы, паче чаяния, и преставился бы старикашка, наследникам нет никакого смысла прижимать меня. В их же интересах поддержать предприятие.

— Не лучше ли было бы всё-таки обеспечить себя и с этой стороны?

— Саммерс! Я не узнаю вас. Да ведь если я сообщу Абхадар-Сингу хоть одну фразу, завтра её будут повторять в Бенаресе, в Калькутте, чёрт знает где.

Офицер рассмеялся.

— Вы непобедимы! Не мне, с моими способностями, предупреждать вас. Позвольте ещё раз выразить моё уважение и преклонение пред вашим талантом.

Предприниматели обменялись горячим рукопожатием. Председатель стукнул в тарелку там-тама, приказал принести чистые бланки.

— Уф! Слава Богу! — кинул он, зашифровывая депешу. — Гора с плеч. С пятичасовым мчусь в Аллагабад. Э, чёрт! Не забыть бы телеграфировать, чтобы оставили прямое сообщение на юг. Вы когда намерены покинуть столицу?

Англичанин пожевал бритыми сухими губами.

— Сегодня я приглашён к сестре, у неё лекция по теософии. Скука отчаянная, но делать нечего. Необходимо кое с кем повидаться. Я думаю, завтра обратно: ведь я в командировке.

— Стало быть, вы попадёте в Бенарес раньше меня? Вот что, дорогой, вы не откажетесь передать моей дикарке.

На бритое лицо офицера словно кто-то надел мёртвую маску. Жёстко опустились углы тонких губ, веки прикрыли холодные глаза, мускул нервно забился на щеке. С усилием сказал совершенно другим голосом:

— Дорогой сэр, вы знаете, как я уважаю вашу дочь. Вы знаете, что мои чувства не ограничиваются одним уважением… Словом, вы поймёте, как тяжело для меня ваше поручение.

— Саммерс, Саммерс! — председатель укоризненно покачал головой, позвенел льдом в стакане. — И вам не стыдно? Мужчина, недюжинный коммерческий талант… И вы принимаете к сердцу каприз девчонки, только что соскочившей со школьной скамьи.

— Виноват, сэр, дело идёт не о капризе.

— О чём же? Вы убеждены, что Дина увлечена этим мальчуганом серьёзно? Эх вы! Неужели же вы не можете понять? Девочка едет в Индию; в первый раз в жизни в океане. Крушение. Мальчуган делает красивый жест, остаётся на тонущем судне телеграфистом. Вы ведь слыхали эту историю? Потом встреча здесь, в Индии. Мальчуган — авиатор. В довершение всего оказывается политическим эмигрантом. Надо, дорогой сэр, родиться в России, чтобы понять всё обаяние этого слова. Разве здесь может быть речь о серьёзном чувстве?

Ревнивый огонёк вспыхнул в серых глазах англичанина.

— Они переписываются, — возразил он глухо.

— Эка важность! А вы подумали о том, что они ровесники? Двадцатипятилетний молокосос — муж Дины? Да она на голову выше его и в смысле ума и такта… Ну, ладно, ладно. Оставим. Я не подозревал, что вы это так остро переживаете. Не хотите — не надо. Стало быть, до моего возвращения?

Англичанин проводил худощавую нервную фигуру председателя тем же неподвижным маской-лицом, теми же тусклыми глазами. Молча застыл в шезлонге, забыв про питьё и газеты, которыми обложил его заботливый бой. Не вздрогнул, когда за стеною, над ухом, отрывисто тявкнул звонок и загудели тросы лифта.

И когда на веранду гурьбой повалили из клуба знакомые агенты соединённых компаний, Саммерс не ответил на их поклоны даже кивком.

Злобно нахмурив рыжеватые брови, кусал соломинку. Внезапно выпрямил туловище, стукнул в тамтам, долго молча сверлил взглядом изумлённое лицо боя.

— Сахиб?

— Телефонную книжку!

С сердцем перешвыривал листочки, что-то нашёл, что-то быстро отметил в карнэ. Пошёл с веранды, тяжело громыхая шпорами, снова прошёл мимо притихших агентов, не замечая поклонов.

День угасает.

Солнце расплавленным шаром, не меняя оттенка, повисло над горизонтом. И косые лучи превратили воздух в золотую туманную дымку.

На пылающем диске светила пальмы чётко печатают зубчатые перья, чёрными пальцами пятнают его колонны развалин. За каналом, в мусульманском квартале, с минаретов несутся жалобные вопли муэдзинов.