Мария Барышева - Увидеть лицо

— Вот ведь как… — произнес он, поочередно глядя на каждого. — Вы простите меня. Так уж вышло. Не смог я. Вот ведь как…

— Не извиняйся, старик, — перебил его Виталий, смотревший на Петра во все глаза. — Не за что тут извиняться. Как вышло, так и вышло.

— Лешка умер. Почему же ты здесь? Он сказал, что заберет всех своих с собой. Что они не проснутся. Он соврал? Или просто не сумел этого сделать? — Алина сделала несколько шагов вперед и остановилась.

— Он не соврал, — Петр снова взглянул на ребенка, и теперь в его взгляде была усталая нежность. — Я не проснусь. Я… я теперь только здесь. Он убил… но забрать ему не дали… Они сказали, что я могу уйти вместе со всеми.

— Кто они?

Петр молча кивнул в сторону лестницы, их головы повернулись, и Олег издал приглушенный возглас изумления.

— Что это? Если Лешка мертв… Аля, это ты делаешь?

— Ничего я не делаю! Я вообще такого не умею!.. — сипло отозвалась она, глядя на фигуры, спускающиеся по ступенькам — все ближе и ближе к прозрачнорадужной стене, и первым сквозь нее прорвался большой пушистый вислоухий пес совершенно неопределяемой породы, стрелой промчался через комнату и со звонким лаем запрыгал вокруг Воробьева, неистово крутя длинным хвостом, и Виталий упал на колени и сгреб пса в охапку, и тот немедленно покрыл его лицо бесчисленными слюнявыми поцелуями.

— Бэк! Хороший ты мой!.. Ах ты, псина!..

Пес тыкался острой мордой ему в ладони, влажно шлепал языком и поскуливал от восторга, и Виталий тряс его голову, гладил пушистую шерсть и срывающимся голосом говорил ему все те глупости, которые любящие хозяева говорят любящим их собакам. А потом он вскочил и крепко обнял подбежавшую к нему девчушку лет пятнадцати, и та повисла у него на шее, болтая ногами, и Бэк снова неистово запрыгал вокруг них, наполняя комнату радостным лаем.

— Что это значит? — прошептал Жора, глядя на стену, которая осталась уже позади спин идущих людей, и стоявший рядом с ним Олег вдруг сорвался с места, по-детски воскликнув:

— Мама!

Красивая, чуть полноватая женщина средних лет протянула к нему руки, улыбаясь, и он влетел в ее объятия и уткнулся лицом ей в плечо, совершенно обалдев от счастья.

— Мама… — бормотал он, задыхаясь, — мама… прости меня за ту вазу… я был дураком… таким дураком!.. мама…

— Ну что ты, Олежа, — ее ладонь гладила его взъерошенные волосы. — Это все дело прошлое, не бери в голову. Я вовсе не сержусь… я никогда понастоящему не сердилась на тебя. Это ты меня прости. Я говорила, не подумав… я обидела тебя…

— Нет, нет…

Жора медленно подошел к приземистому широкоплечему человеку, который стоял, сунув руки в карманы, и угрюмо смотрел на него. Остановился и негромко произнес:

— Значит, ты всетаки умер? Очевидно, я должен испытывать сожаление, но… Честно говоря, я вообще ничего не испытываю.

Мужчина широко улыбнулся и принялся задумчиво раскачиваться, перекатываясь с пятки на носок и обратно.

— Ну и доходягой же ты стал! — сказал он. — Я всегда знал, что ничего путного из тебя не вырастет! Вот Колька — другое дело, Колька мужиком вырос! Знаешь, — его сощуренный левый глаз вдруг подмигнул Жоре, — я-то ведь видел, как ты ко мне с моим ремнем подбирался. Здорово же ты меня тогда удивил! Ба!.. подумал, да из этого щенка может вырасти неплохой пес! Но я ошибся, что ж…

— Не тебе судить об этом, — заметил Жора, ошеломленно потирая подбородок. — Значит, ты все знал? Почему же ты меня не остановил… не отколотил, как обычно?

Отец пожал плечами.

— Зачем? Это было интересно… ты хотя бы попытался совершить настоящий мужской поступок. Да, у тебя все равно кишка тонка оказалась! Не в меня ты пошел, не в меня… в профессорскую кость потянулся…

Ольга сделала несколько нерешительных шагов и остановилась перед высокой черноволосой девушкой с красивыми чертами лица, которая смотрела на нее выжидающе, чуть склонив голову набок. Харченко облизнула пересохшие губы, потом глухо сказала:

— Я бы не сделала этого снова.

— Я знаю, — ответила Татьяна и покачала головой. — Уж не знаю, Олька, как это произошло, но, похоже, тебе стало не чуждо сострадание. Кстати, должна сказать тебе, что меня довольно часто посещали мысли, похожие на твои. Может, я бы и решилась, рано или поздно. Ты меня просто опередила.

— Правда? — с облегчением спросила Ольга. — Это хорошо… но ты все равно… меня извини… Я…

— Я знаю, — повторила ее бывшая одногруппница по модельной школе.

Алина шла, не отрывая взгляда от идущей ей навстречу рыжеволосой девушки с изумрудными глазами и присыпанным веснушками открытым лицом, и когда они, наконец, остановились друг напротив друга, девушка протянула ей руку, их ладони скользнули, соприкоснувшись, и они обнялись, словно старые приятельницы, не видевшие друг друга много лет, и Алина, не выдержав, расплакалась детскими, виноватыми слезами.

— Если б я могла что-то сделать! Если б я… то тебя бы не убили!..

— Ты ничего бы не смогла сделать! — решительно произнесла Оксана и, чуть отодвинув ее, крепко встряхнула за плечи. — Пойми это, прими и забудь! Все случилось, как случилось — это часть твоего прошлого, но это не должно становиться частью твоего настоящего. Ты всегда хотела понять, видела ли я тебя… Я тебя видела. В той пещерке, сквозь траву — испуганную маленькую девочку, и если бы я могла дать тебе знак не кричать, я бы это сделала. На самом деле я ведь думала, что закончив, они просто уйдут… а так, страшно подумать, что могло бы с тобой случиться. Я думала, что они уйдут… — повторила Оксана, отпуская плечи Алины. — Я, в принципе, разбиралась в этих вещах… и я была не такая уж правильная, как ты думаешь… И тебе не в чем себя обвинять.

Алина кивнула, потом прошептала:

— Это сон?

— Не совсем, — Оксана легко улыбнулась. — Не спрашивай себя, что это, и не задавай вопросов мне. Я все равно не смогу на них ответить. Это происходит — и все. Для тебя и для каждого из них, и все, что вам нужно сделать, это всего лишь с нами попрощаться. Вы это заслужили. Отпустите нас и мы отпустим вас. Таков порядок вещей.

— А где же остальные? — Алина обернулась, потом снова посмотрела на лицо, которое целый мир было ее собственным отражением. — Где Евсигнеев, Маринка… Лешка?

— Темные создания уходят иными путями. Путями, на которых они не ищут прощения, поэтому уходят в одиночестве.

— А воронка? — спросила Алина. — Что это было?

Оксана виновато развела руками.

— Извини, Аль.

— Значит, теперь мы сможем проснуться и все закончится?