Анна Старобинец - Яшина вечность

Опровержение, опубликованное днем позже, выглядело жалко и неубедительно.

Спичкин расстроился. Он назвал финансового директора идиотом, главного редактора – двуличной тварью, а Яшу – жидовской мордой и уехал на Тибет, чтобы отвлечься. Но на Тибете почему-то расстроился еще больше, затосковал, через день вернулся обратно и прекратил финансирование. “Увлекательный журнал” закрылся.

Впрочем – не до конца. Финансовый директор снова бодро принялся искать . На экстренной редколлегии было решено покамест продолжать выпуск “УЖа” в сильно урезанной электронной версии.

А после редколлегии Сидень позвонил Яше Хейну домой и раздраженно поинтересовался, почему того нет на рабочем месте. Яша вкратце изложил ситуацию, извинился и пообещал принести в отдел кадров свое свидетельство о смерти в самое ближайшее время. Сидень заметно растерялся. Он помолчал, посопел в трубку, начал уже было прощаться, но передумал и решил все же сказать то, ради чего звонил. Как следует прокашлявшись, он сообщил Яше, что из-за “истории со Спичкиным” тот, во-первых, уволен по собственному желанию, а во-вторых, прежде чем уйти, должен отработать в редакции еще один месяц, в соответствии с контрактными обязательствами.

Яша молчал. Сидень подождал, посопел еще немного, тяжело вздохнул и наконец выдавил из себя, полувопросительно:

– Но… в свете ваших обстоятельств… ваших печальных обстоятельств… вы, вероятно, не сможете…

– Нет-нет, все в порядке. Я отработаю. Конечно.

Яша был человек ответственный и выполнение контрактных обязательств считал своим святым долгом.

– Что ж, – заметно оживился Сидень, – если вы действительно?..

– Да, я действительно…

– Хорошо. Тогда до скорой встречи… э-э-э… и… примите мои соболезнования.

Взгляд – умный и строгий. И еще немного усталый – из-за темных кругов под глазами. Давно не стриженные вьющиеся волосы в некотором беспорядке, но прическа совсем не портит лицо, напротив – придает ему некоторый шарм, своего рода загадочность, что ли. А может быть, дело в том, что черно-белые фотографии всегда немного загадочны. Хорошая фотография. Большая, глянцевая. А вот венок дешевенький. Какие-то мерзкие пластмассовые ромашки и колокольчики…

Яша стоял в вестибюле редакции и рассматривал собственную фотографию в траурной рамочке – с грустью и гордостью. Так старик-отец, наверное, любуется карточкой сына, недавно ушедшего на фронт.

В Яшиной душе еще со вчерашнего дня воцарилось удивительное спокойствие. Да, вечером, после того как теща уехала восвояси, после этого ужасного обсуждения предстоящих похорон, у него случился очередной приступ паники: а вдруг это все же не сон? Но приступ был короче, чем предыдущие, и на этот раз Яша даже не стал щипать себя за нос, кусать за пальцы и биться головой об стену, чтобы проснуться. Вместо этого накапал себе валерьянки, походил туда-сюда по квартире, посидел перед телевизором и уснул.

На работе Яшу приняли хорошо, и он был очень тронут. Во-первых, на сайте “Увлекательного журнала” разместили прекрасный некролог. Во-вторых, коллеги встретили его приветливо – несмотря на то, что по его милости снова оказались “в подвешенном состоянии”. Все посочувствовали – и по поводу увольнения, и по поводу неожиданной кончины. Мужчины опасливо и как-то особенно бережно пожали Яшину холодную руку, женщины предложили попробовать шоколадных конфет ручной работы. Потом все ушли в столовую (его почему-то не позвали), и Яша остался в комнате один. Выключил кондиционер. Ткнул мышкой в маленький черный прямоугольник с надписью: “Скончался специальный корреспондент журнала (читать дальше)”. Перечитал еще раз.

Потом открыл новостную ленту: ответственных заданий ему решили больше не давать, и в ближайший месяц в его обязанности входило регулярно размещать на сайте “УЖа” свежие новости.

– На Камчатке стартуют всероссийские соревнования по горнолыжному спорту “Вулканы Камчатки”…

– В Корякском автономном округе пропали пятнадцать оленеводов. Их ищут уже шестой день…

– В столице Индонезии открывается международный форум по вопросам инфраструктуры…

– Во Франции разбился автобус с бельгийцами…

– Федеральные льготники хотят получить льготы…

– В Великом Новгороде прошел легкоатлетический мемориал памяти маршала Мерецкова…

– В Новом Уренгое выборы главы города можно считать состоявшимися…

– В Саранске завершился чемпионат России по греко-римской борьбе…

– Мадонна и Роджер Уотерс спели для жертв цунами…

– В Гонконге прошли гонки машин на солнечных батареях…

– Трупы боевиков в разрушенном доме могли сгореть…

Вот уже две недели изо дня в день Яша покорно появлялся в редакции закрывшегося “Увлекательного журнала”, ковырялся в новостных лентах, размещал что-то на сайте – но совершенно механически, без всякого удовольствия, “без огонька”, как говаривал главный редактор.

Новости этого бренного мира больше не занимали его.

За минувшие две недели невидимая тонкая трещина между ним и всеми остальными людьми угрожающе разрослась, превратилась в непреодолимую преграду. Яша стал рассеянным, приходя на работу, забывал спрашивать коллег, как дела, потом перестал подавать руку, а потом и вовсе здороваться. Коллеги, в свою очередь, посматривали на него как-то странно. Яша вспомнил, что точно так же год назад все смотрели на секретаршу Олю, которой пора было в декрет, а она все ходила и ходила с огромным животом, и выглядело это уже даже как-то неприлично… И каждый день, встретив ее, сотрудники удивлялись все больше, и все более настойчиво расспрашивали о здоровье, и смотрели почти осуждающе. Она раздражала. При ней нельзя было курить, ее нельзя было огорчать, но главное, ей было пора.

В Яшином присутствии тоже перестали курить – хотя он совсем об этом не просил. И говорили приглушенными голосами. И смотрели на него так, словно… словно ему тоже было пора . Пора.

И дома все изменилось. Не дожидаясь окончания бумажной волокиты с наследством, жена затеяла в квартире ремонт, чтобы все, по ее выражению, “освежить”. Теперь на полу были разложены испачканные известкой, клеем и еще бог знает чем газеты, воняло пылью и краской, а в центре гостиной красовалась обшарпанная стремянка. Там же, рядом со стремянкой, поставили раскладушку, на которой теперь спал Яша, с позором изгнанный из супружеской спальни. (“За некрофилию у нас, между прочим, в тюрьму можно сесть, – спокойно пояснила Ира, водружая на раскладушке старенький полосатый, местами распухший матрас, – кроме того, ты в последнее время слишком громко храпишь. Так я хоть высыпаться буду”.)