Георгий Старков - Сценарий Анжелы

Анжела вошла. Как могло выстоять зеркало после того вандализма, что в прихожей? Непонятно… Она повернула голову, вспомнив, что сбоку висела карта США. Разумеется, карта тоже никуда не делась. Рон хотел стать путешественником, когда вырастет. Знал наизусть все столицы всех государств. Что касается Анжелы, то она не могла отличить Австралию от Австрии.

На тумбочке рядом с дверью лежала большая золотистая монета. Анжела нахмурилась и повертела её в руках. Откуда она тут? Вроде бы никто в семье коллекционированием не увлекался. На монете была выгравирована женщина со скованными руками. Надпись на латыни обегала круг, в который она была заключена.

Положив монету на место, Анжела открыла ящик тумбочки. Там лежал нож. Лезвие запачкано в крови. Кровь запеклась и застыла красным воском.

– Что это?

Содрогаясь от отвращения, она вытащила нож и смотрела на него в полном недоумении. Обычный такой кухонный нож с синей пластмассовой рукояткой… Точно такой же был у неё дома, она нарезала им хлеб каждый день.

Анжела застонала и выронила нож. Вдруг у неё заболела голова – страшно, невыносимо. Она осела на грязный пол и закрыла глаза. Под веками расплывались красные пятна.

Мама…

Мамы здесь нет. И Рона нет. И никого нет. Почему она пришла сюда? Ведь ясно же, что если мама где-то и живёт, то здесь в последнюю очередь.

Головная боль пульсировала с точностью хорошего маятника, но её мощь убывала. Анжела уже могла бы открыть глаза и встать, но не хотела. Боль забрала её силы, и ей хотелось только лежать и слышать неестественную убаюкивающую тишину, которая стояла в доме.

Я должна была куда-то прийти, вяло подумала она, чувствуя, как пол под ней мягко покачивается. Разве не так? Мне нужна была цель, ведь теперь, когда я убежала… мне некуда идти.

Она убежала. Убежала, чтобы прийти в никуда. Чтобы попытаться влезть в окаменевший кокон, который всеми своими жилами ненавидел её.

Девушка засыпала. Находясь на тонкой границе сна и бодрствования, она явно бессознательно протянула руку и любовно сжала в руке нож, который лежал рядом.

Мама ушла из семьи, когда ей было семь лет. И забрала с собой Рона. Анжела не понимала, почему они уходят. Она плакала, кричала, молотила по отцу кулачками, требуя вернуть их.

– Они ушли, – хмуро отвечал отец, вытаскивая из кармана очередной леденец и засовывая ей в ладонь. – Теперь мы будем жить вдвоём.

Анжела до сих пор не понимала, почему родители не договорились хотя бы изредка устраивать встречи между братом и сестрой. Это напрашивалось само собой – уж дети-то не виноваты, что взрослые не поладили между собой. Но она так никогда больше и не увидела не по годам серьёзного старшего братца. Как и маму.

Отец запил сразу. Если он первое время выказывал хоть какие-то знаки внимания своей дочери, то год спустя единственным объектом его интереса стала бутылка. Он пил днём и ночью, в праздники и в будни, в дождь и в снег. Впрочем, несмотря на плотный график общения с алкоголем, он ухитрялся зарабатывать деньги, чтобы покупать её. За всё хозяйство стала отвечать Анжела, и от заработка отца на все расходы ей выпадали лишь жалкие крохи. Удивительно, как она сумела удержаться и не умереть голодной смертью. Первые годы она надеялась, что всё скоро – пшик, хлоп! – и кончится, и отец станет таким же, как прежде. Но всё становилось только хуже. Отец начал играть в карты и выдувать огромные суммы, количество пустых бутылок в мусорке шло в гору, а когда ей исполнилось где-то двенадцать, он вдруг увидел, что она тоже женщина, и стал на ней вымещать всю свою злость и обиду на женщин (с ними-то ему никогда не везло). Кричал, ругался. Анжеле было тринадцать, и стоял холодный январь, когда отец избил её в первый раз. В тот вечер она заперлась у себя в комнате, мазала кремом синяки и звала маму. Просила, потом умоляла, и наконец проклинала, что она бросила её на этого борова.

Побег. Вот что занимало её мысли на протяжении последних шести лет. Убежать от этой жалкой жизни, вернуться к матери и Рону, и они будут жить счастливо, как прежде. Отсутствие отца только к лучшему. Анжела хранила эту мечту в тайном уголке мозга, но годы шли, а она не могла набраться духу. Всякий раз, когда отец уезжал на длительное время, она думала: «Вот он, отличный шанс – когда он вернётся, я буду уже далеко», – но вместо того, чтобы собирать вещи, она уходила на кухню готовить себе ужин. Потом сидела у экрана, смотрела глупые викторины. Она окончила школу. Устроилась на работу. О том, чтобы копить деньги на колледж, не могло быть и речи.

Всё кончилось прошедшей ночью. Накопившийся гнев, критическая масса, эмоциональный взрыв – называйте как хотите, но в тот момент, когда Анжела слышала ругань отца, который не мог вставить ключ в замочную скважину, она приняла решение.

– Анжела! – проорал Томас, вваливаясь в прихожую. – Анжела!!!

– Я здесь.

Она стояла в проёме двери в гостиную и смотрела на его раскрасневшееся пьяное лицо. Отец был очень крупный человек – фунтов триста пятьдесят в нём было точно. Она его боялась. Её колени сводило, зубы хотели начать выстукивать дробный марш, но она держалась изо всех сил. Нельзя выказывать страх. Нельзя.

– Почему так таращишься? – рявкнул отец, видимо, не найдя более весомого повода заорать. – На мне что-то написано? Может, у меня на лбу надпись: «Пьяный урод», а? Это ты хочешь сказать?!

– Нет, – Анжела осталась на месте. – Я…

Дыхание перехватило, и она очень близка была к тому, чтобы просто убежать себе в комнату. Боже, как она боялась! Но потом она вспомнила, как просидела до полуночи, беспокоясь за это отвратительное существо, и слова вырвались из губ, прежде чем она успела их остановить:

– Я ухожу, отец.

Он осёкся на полуслове; в затуманенных хмелем глазах мелькнуло безмерное удивление.

– Что ты сказала? – очень тихо спросил он.

Повторять было уже легче:

– Я ухожу.

Казалось, лицо Томаса Ороско вот-вот лопнет. Кровь ещё больше прилила к щекам, придав им багровый цвет. Ноздри расширились, и Анжела увидела, как его лицо перестало быть человеческим. Она могла в эту секунду упасть в обморок от страха.

– И куда, – он громко икнул, – и куда, позволь спросить, моя милая, ты идёшь? Выносить мусор?

– Нет, – сказала она, собирая остатки сил. – Я ухожу от тебя. Буду жить где угодно, но только не с тобой.

Больше разговаривать было не в её силах. Анжела повернулась, прошла к себе в комнату, обливаясь холодным потом, и стала собирать свои немногочисленные вещи. Четверть часа спустя дверь её дома навсегда закрылась за её спиной. Она пробежала по пустой лестнице вниз, размазывая слёзы по щеке, и её била крупная дрожь.