Юлия Белова - Этот прекрасный свободный мир...

   Бруку казалось, что от этих людей волнами исходят энергия и напор. Он мог руку дать на отсечения, что элита его нового мира не знала, что такое безделье и прожигание жизни. Эти люди не жалели своих сил на благо свободного мира, и находиться среди них, принадлежать к ним было необыкновенно приятно. Сейчас Брук по-новому смотрел на полученные недавно полные гражданские права и думал, что обязан отблагодарить общество за предоставленные ему возможности.

   Музыканты заиграли вальс и на середину зала одна за другой начали выходить пары.

   -- Посмотрите, какая красивая женщина, -- шепнул кардиохирург на ухо Милфорду. -- Как вы думаете, она не будет возражать, если я приглашу ее на танец?

   -- Господь с вами! -- остановил порыв друга Милфорд. -- Это же Эллис Дженкинс... Ну да, вы же ее не знаете... Редкостная стерва хоть и выглядит как ангел. Как сенатор она, конечно, выше всяких похвал, но как человек -- помилуй Бог... К тому же... видите вон того мужчину? Да-да, того, что приглашает ее танцевать? Надо же... пошла... -- поразился врач и покачал головой. -- Значит, завтра они непременно поругаются. Так вот, это сенатор Томпсон. У них уже много лет идет война -- скорей бы они поженились и перестали морочить людям головы...

   -- Странно, -- заметил Брук, разглядывая сенатора, -- мне кажется, я его где-то  видел.

   -- Видели-видели, -- подтвердил Милфорд, -- только не его, а его деда -- в учебнике по истории нашего мира. Он младший внук Великого Томпсона и действительно чем-то на него похож. Так что не ссорьтесь с Томпсонами и не связывайтесь с Эллис Дженкинс. Здесь достаточно красивых женщин и без нее.

   В том, что красивых женщин на балу много, Рассел Брук убедился через несколько минут. Женщины были очаровательны и даже умны, и последнее поразило кардиохирурга в самое сердце. Ему редко приходилось встречать женщин, которые умели бы говорить о чем-либо, кроме тряпок и мужчин, но при этом не выглядели бы истеричками и феминистками. Здешние женщины умели слушать, а их замечания всегда попадали в цель. Впервые в жизни Брук не скучал на светском рауте и не испытывал тайного негодования на бездельников, которые даже безделье и то не умели обставить достойно и красиво.

   Музыка бушевала, участники бала были веселы и остроумны, Брук был счастлив. Со смущенным видом кардиохирург принял благодарность сенатора Данкана, станцевал тур вальса с директором Палмер -- удивительно элегантной и обаятельной женщиной, был представлен младшей дочери консула Торнтона и обменялся парой слов с сенатором Томпсоном. Когда поздно вечером молодые под аплодисменты собравшихся покинули бал для первой брачной ночи, Брук от души пожелал им счастья и жалел лишь об одном, что этот прекрасный вечер закончился.

   Пьяный без вина -- потому что несколько коктейлей были не в счет -- Брук вместе с Милфордом вышел из зала арендованного отеля, чтобы пройтись пешком и привести в порядок мысли и чувства.

   -- Хороша! -- проговорил, наконец, Милфорд. -- Нашего директора можно только поздравить...

   -- Да, -- согласился Брук. -- Я помню Маршу Смит... еще когда нас вытащили из воды...  Какое самообладание... какое достоинство... Нет, все же у вас удивительный мир! Не могу представить, чтобы в Америке директор иммиграционной и таможенной полиции женился на... к примеру, на нелегальной иммигрантке-мексиканке...

   -- Рассел, все ошибки старого мира мы оставили там -- в старом мире! -- торжественно провозгласил Милфорд. -- Нам они -- не-нуж-ны. Уж если так получилось, что к нам попадают люди, то о них надо за-бо-тить-ся! И мы за-бо-тим-ся... это наш долг! Вы замечательный человек и я горжусь дружбой с вами... А доктор Картрайт? Какой инженер... А Марша Лонгвуд... ну, это вообще особый случай... Или наш глава... У нас каждый получает то, что ему необходимо... и работает там, где может...

   -- Кстати, чуть не забыл, -- Рассел Брук даже встал посреди улицы. -- А как там Роберт Шеннон? Он смог, наконец,  адаптироваться?

   -- Смог, смог... -- успокоил Милфорд, -- хотя и не так, как вы. А что делать?.. Мы старались, но не все похожи на вас... Он сейчас под опекой семьи... Любители искусства... очень заботливые люди...  У него есть все, что ему необходимо -- холсты, краски и эти... как их там -- кисти... и никаких забот... Все заботы на опекунах, а он в благодарность немного помогает им по хозяйству...

   -- Я так и думал... -- пробормотал Брук. -- Не хотел настраивать вас против Шеннона... но... ходили слухи, будто за него все решал дед... Неудивительно, что и здесь он предпочел спрятаться под чье-то крылышко... Ну и черт с ним -- с  Шенноном! -- заключил кардиохирург. -- Не хочет отвечать за себя -- пусть сидит под опекой! Мы с вами не таковы!

   -- Не таковы, -- подтвердил Милфорд. -- Нам не нужна опека...

   -- И не говорите, -- согласился Брук и тепло попрощался с другом, обнаружив, что дошел до дома.

   Только ложась спать, кардиохирург вспомнил, что так и не спросил Милфорда, что необходимо для приобретения прав опеки над питомцами и как лучше выбирать "домашнюю мебель". Лицезрение счастливой свадьбы убедило Рассела Брука в необходимости свить собственное гнездо. Именно этому делу кардиохирург и собирался посвятить ближайший месяц.

   Что бы ни утверждал доктор Черч, Роберт не хотел тянуть с написанием картины, но и не желал проваливать тест. В сутках по-прежнему было двадцать четыре часа, так что надежды на свободу, угроза порки, притягательность красок и капризы Рейберна кого угодно могли свести с ума, и все же Роберт нашел выход из ситуации -- сократил время сна. Теперь он спал по пять часов в сутки, но работа двигалась.

   И все-таки, чем дальше продвигалась работа над картиной, тем больше Роберт нервничал. Такого с ним не случалось никогда. Роберт не мог понять, в чем дело, но чувствовал, что с картиной творится что-то неладное. Он выбрал удачный участок парка, вполне соответствующий хозяйскому представлению о красоте, сходство холста с реальностью мог бы отрицать только подслеповатый олух, и все же картина Роберту не нравилась. "Снимок с мобильника", -- внезапно понял он. "Пустая картинка, в которой начисто отсутствует душа... безупречная техническая подделка...".

   Открытие ошеломило Роберта и у него потемнело в глазах. Он утратил способность чувствовать и писать, ослеп и оглох, как последний бездарь. Роберт пытался понять, что случилось, но в голове было пусто. Впервые в жизни молодой человек был близок к истерике...

   -- Смотри-ка, а действительно красиво, -- свободный Рейберн скрестил руки на груди и картинно откинул назад голову. -- Кто бы мог подумать...

   -- Но она же мертва! -- воскликнул Роберт, начисто забыв об осторожности. -- Я разучился чувствовать... не могу писать... -- молодого человека колотило, так что он почти не мог держать кисти. -- Это фотка и ничего больше! Здесь нет души!..