Питер Страуб - Питер Страуб. История с привидениями.

Небо за окном было странного синевато-серого цвета. Именно такое небо, как ему казалось, висит над южными болотами и сетью рек, отражая и умножая солнечный жар, заставляя растения давать немыслимые побеги… Именно такое небо и раскаленное солнце всегда стояли над Альмой Моубли. Он бросил сумку со старыми вещами в мусорную кучу.

В новом его тело чувствовало себя молодым и сильным, чего не было всю эту ужасную зиму. Вандерли шел по южной улице, стройный тридцатилетний мужчина, больше не терзаемый сомнениями.., хотя бы на время. Он потер щеку и обнаружил мягкий пушок, свойственный блондинам — он не брился уже три дня. Мимо промчался пикап, набитый моряками, и они крикнули ему что-то — что-то веселое и шутливое.

— Они не имели в виду ничего плохого, — сказал проходящий мимо человек с громадной бородавкой над бровью, ростом по грудь Вандерли. — Они славные ребята.

Вандерли смутно улыбнулся, что-то пробормотал и пошел прочь. Он не мог идти в отель и общаться с девочкой — это грозило помрачением рассудка. Ноги в “Хаш-Паппи”, казались нереальными, слишком далекими. Он вдруг обнаружил, что идет по улице к району неоновых витрин и кинотеатров. Солнце в раскаленном небе висело неподвижно. Все тени были густо-черными. Он подошел к отелю и увидел за его стеклянными дверями обширное пятно тени — прохладный бурый сумрак.

Он поспешно отошел, испытав знакомый озноб, и пошел прочь, стараясь не наступать на черные тени. Два года назад весь мир стал таким — после эпизода с Альмой Моубли и смерти его брата. Она убила его в прямом или переносном смысле; он знал, что счастливо спасся оттого, что толкнуло Дэвида в окно отеля в Амстердаме. Он мог вернуться в мир, только написав об этом, об этой жуткой путанице между ним, Альмой и Дэвидом. Написать, как историю с привидениями, и освободиться.

Панама-Сити? Флорида? Что он делает здесь? Зачем он привез сюда эту странно безучастную девочку? Кто она?

Он всегда был в семье уродом, призванным оттенять и подчеркивать успехи Дэвида (“Ты в самом деле думаешь стать писателем? Даже твой дядя не был таким идиотом” — слова отца), ум и здравый смысл Дэвида, медленное продвижение Дэвида сквозь дебри юриспруденции в хорошую юридическую фирму. То, что Дэвид свернул с этого медленного, но верного пути, убило его.

Это было самим плохим, что с ним случилось. До прошлой зимы, до Милберна…

Улица будто падала в пропасть. Он почувствовал, что еще шаг, и облезлые кинотеатры увлекут его за собой вниз, в бесконечное падение. Перед ним что-то показалось, и он прищурился, чтобы это разглядеть.

Увидев, он отшатнулся. Его локоть врезался в чью-то невидимую грудь и он услышал приглушенное “извините”, сказанное им самим даме в белой шляпе. Он повернулся и почти побежал обратно. Там, внизу, перед ним предстала могила брата: розовый мрамор со словами “Дэвид Уэбстер Вандерли, 9-5”.

а, это была могила Дэвида, но Дэвида здесь не было. Его кремировали в Голландии и пепел отослали их матери. Но его погнала назад не сама могила, а ощущение, что она ждала здесь его. Что он должен нагнуться над ней, вытащить гроб и найти в нем собственное изъеденное червями тело.

Он все же вошел в прохладный вестибюль отеля. Нужно было сесть и успокоиться; под равнодушными взглядами клерка и девушки за прилавком он плюхнулся на диван. Его лицо горело. Грубая материя дивана неприятно терла спину, он наклонился вперед и посмотрел на часы. Нужно выглядеть нормальным, притвориться, что он ждет кого-то, перестать дрожать. По вестибюлю были расставлены кадки с пальмами. Гудел вентилятор. Тощий старик в пурпурной униформе стоял у лифта и глядел на него; он поспешно отвел глаза.

Когда он услышал звуки, он осознал, что ничего не слышал с тех пор, как увидел могильную плиту на улице, — его собственный пульс заглушал все звуки. Теперь в его биение вторглись обычные шумы отеля: телефоны, пылесос, мягко закрывающиеся двери лифта. О чем-то говорили люди. Он почувствовал, что снова способен выйти на улицу.

— Я хочу есть, — сказала она.

— Я купил тебе новые вещи.

— Не хочу вещи. Хочу есть.

Он пересек комнату и сел на стол.

— Я думал, тебе надоело носить одно и то же.

— Мне все равно, что носить.

— Ладно, — он поставил сумку ей на кровать. — Я просто думал, тебе это понравится.

Она не ответила.

— Я тебя покормлю, если ты ответишь на кое-какие вопросы.

Она отвернулась и принялась комкать простыню.

— Как твое имя?

— Я говорила тебе. Анджи.

— Анджи Моул?

— Нет. Анджи Митчелл.

Почему твои родители не обратились в полицию, чтобы тебя нашли? Почему тебя не ищут?

— У меня нет родителей.

— У всех есть.

— У всех, кроме сирот.

— А кто же о тебе заботится?

— Ты.

— А до меня?

— Слушай, хватит, — лицо ее стало сердитым.

— Ты в самом деле сирота?

— Хватит хватит хватит! Чтобы остановить ее крик, он извлек из сумки с провизией банку ветчины.

— Ладно. Сейчас будем есть.

Ага, — гнев ее моментально улегся. — Я еще хочу арахисового масла.

Когда он открывал ветчину, она спросила:

— А у тебя хватит денег для нас двоих?

Она ела весьма своеобразно: набивала рот ветчиной, потом зачерпывала пальцами масло и отправляла туда же.

— Вкусно, — сообщила она с полным ртом.

— Если я посплю, ты не убежишь?

Она помотала головой.

— Но мне можно погулять, правда?

— Правда.

Он выпил банку пива из упаковки, купленной на обратном пути; от пива и еды ему захотелось спать.

— Хватит меня привязывать, — сказала она. — Я вернусь. Ведь ты мне веришь?

Он кивнул.

— Да и куда мне идти? Некуда.

— Ладно. Иди, только ненадолго, — он вошел в роль отца и знал, что она тоже играет роль дочери. Это было смешно.., или страшно.

Он смотрел, как она уходит. Потом, сквозь сон, он услышал, как щелкнул замок, и понял, что она вернулась.

Ночью он лежал на кровати одетый, глядя на нее. Когда его мускулы начали болеть от долгого лежания в одном положении, он повернулся на бок. Потом он менял позы, не сводя с девочки глаз, так что это казалось каким-то ритуалом. Она лежала совершенно спокойно, словно душа оставила ее тело и улетела куда-то еще. Так они и лежали вдвоем.

Он встал, открыл чемодан и достал свернутую рубашку. Взяв ее за воротник, он почувствовал тяжесть ножа. Когда нож выпал, он взял его.

Снова держа нож за спиной, он потряс девочку за плечо. Ему показалось, что черты ее расплылись, потом она спрятала лицо в подушку.