Анастасия Мамошина - Темные истории

«Пусть это не будет правдой», — зажмурившись, подумал подросток, но когда открыл глаза, ничего не изменилось, Катя лежала в гробу, вокруг рваным веночком стояли одноклассники, не было только Леси с Димкой… Парень был в больнице, но шел на поправку, организм все еще истощен, а Леся…

Ее Вовка понимал…

Подросток поднял глаза, обводя глазами столпившихся людей, словно искал…

…и нашел.

Девушка в черном пальто с необычными бирюзовыми глазами стояла напротив. Холодный весенний ветер трепал ее яркие волосы, незнакомка чуть улыбнулась Вовке, а из кармана ее пальто высунулся зверек с «маской» на мордочке, ветер донес до паренька легкий запах гречишного меда и мяты. Так вот оно что, у нее живет хорек…

Подросток снова посмотрел на мертвую, а когда повернулся к незнакомке, той уже не было.

— Не вертись, парень, — шикнул физрук.

И правда. Ведьма…

Их любовь казалась им вечной, сумасшедшей, настоящей… Невысокая черноволосая девушка с серыми глазами, кажущимися огромными на бледном лице, и высокий, болезненно худой парень… Оба всегда в черном, на ее шее — готический анкх, на его пальцах — перстни-черепа. Однокурсники считали их готами, а иногда — просто сбрендившими неформалами… Парочка никогда не отзывалась на настоящие имена, предпочитая никнеймы — Черная Карамель и Бес. Даже преподавателям пришлось с этим смирится, забыв про Кашицину Елену и Федорчука Василия. Ведь какие-то Ленка и Васька ни за что не сравняться с опасной, тягуче-сладкой Черной Карамелью и коротким, но емким Бес, верно?.. А Василиса, которую никто не называл по отчеству, жутко раздражала парочку. Она всегда обращалась по имени, потому что на иронично-презрительное «Бес» откликаться не получалось, а уж «Карамель» в ее устах звучало, как «гламурная конфетка» и все с той же убийственной иронией.

Пары Василисы всегда стояли с утра, только усиливая раздражение, вот и сейчас Федорчук стремительной походкой вошел в аудиторию, швырнул сумку на парту и плюхнулся на стул. Он был первым и успел занять удобное местечко в самом конце первого ряда, да еще и у окна.

— Идеально, — тихо прошептала Карамель, присаживаясь рядышком. — Люблю последние парты, — а это она произнесла прямо над ухом, обдав горячим дыханием шею парня. — Помнишь?

Бес промолчал, лишь задумчиво устремил взгляд на темное утреннее небо. Он любил зиму. Холод, ледяной злой ветер, голые деревья, простирающие черные ветви к недоступным и ярким звездам, мертвое око полной луны и хищный серп месяца над безжизненной алмазной равниной снега… Раздражали только новогодние праздники, вся эта мишура, елки, противные дети с их радостным писком и яркие гирлянды, которые извращали мертвенный лунный свет, превращая выстуженные помертвевшие улицы ночного города в праздничные, яркие, живые.

Карамель, не дождавшись ответа, присела рядом, покопавшись в сумке, достала тетрадку в обложке из черного кожзама и начала вычерчивать замысловатый рисунок гелиевой ручкой.

Аудитория постепенно заполнялась, пришли три подружки-отличницы, вызывающие у Елены желание размазать смазливые мордочки прямо по асфальту, потом пришел староста — его Василиса Премерзкая считала одним из лучших по своему предмету, потом еще кто-то и еще, и вот в кабинете собралась вся группа, прозвенел звонок и последней явилась Василиса.

Карамель поспешно уставилась в парту, едва ощутила пронизывающий, словно ледяной ветер января, взгляд ассистентки, рядом глухо заворчал Бес, тоже чувствовавший себя исключительно неуютно под вниманием бирюзовых глаз.

Но вот Василиса отвернулась, и молодые люди вздохнули свободнее. Лене всегда было интересно, все ли однокурсники чувствуют такую же тяжесть в присутствии хрупкой девушки со слишком яркими глазами и вызывающего цвета волосами… Лена всегда украдкой оглядывалась, надеясь заметить что-нибудь, что докажет — она и Бес не единственные…

Сокурсники никак не проявляли дискомфорт, и Карамель вздохнула про себя. А Василиса тем временем привычно уточнила, кого нет, и назвала тему занятия: тайные общества 1821–1825 годов.

Бес всегда отзывался об ассистентке презрительно и насмешливо, Лена поддакивала, но в глубине души отлично осознавала, что он не прав: необычная преподаватель семинары вела намного интереснее, чем некоторые лекции, рассказывала что-то забавное, предлагала студентам самим построить версии альтернативного развития того или иного события, и вообще была на удивление демократична во всем.

— Время тянется… — Бес злобно прищурился, глядя на вызывающе-яркую фигуру за преподавательским столом, рассказывающую о «Русской правде», о том, что предлагал в ней декабрист Пестель, о том, что принципиально нового было в «Правде».

— А ведь именно Пестеля назвали «Наполеоном»? — староста, видимо, не только внимательно слушал, но и заранее подготовился, раз задал такой вопрос.

Василиса утвердительно качнула головой, с интересом глядя на парня, а потом повернулась и спросила:

— А кто именно связал внешность с революционной деятельностью Пестеля, Федорчук? — ее голос пронесся по аудитории свежим ветром.

Бес вскинул голову, и впервые на памяти Елены черные глаза друга встретились с ярко-бирюзовыми, ясными словно родниковая вода, глазами Василисы.

Спокойный, чуточку насмешливый интерес и пылающая ненависть.

— С чего ты взяла, что я знаю? — по аудитории прошелестел негодующий ропот — все-таки эта девушка пользовалась в группе уважением.

— Мне кажется, что ты помнишь, Бес, — в родниковой воде плясали веселые солнечные зайчики, а Лене показалось, что она уловила какой-то необъяснимый, двойной смысл, в словах ассистентки.

— А что это ты ко мне по прозвищу и без издевки? — Федорчук поднялся.

— Разве не этого ты хотел? — чуть улыбнулась ясноглазая, продолжая с интересом ученого, наблюдающего за любопытным поведением зверька, разглядывать Беса.

Елена нервно поерзала на стуле.

— Мы уходим! Черная Карамель! — властные нотки в голосе друга всегда действовали на девушку странным образом, они словно опьяняли, поднимая сладостное томление внизу живота, заставляя стучать сердце в новом, восхищенном ритме.

Сам Бес с грохотом отодвинул стул и устремился к двери, а за ним семенила Елена, последнее, что она услышала, прежде чем дверь с грохотом захлопнулась, был ответ Васлисы:

— Святой отец, исповедовавший Пестеля, и высказал это предположение…

Пустой коридор встретил укоризненной тишиной, Лене все-таки было стыдно, иногда ей начинало казаться, что с ее жизнью происходит нечто противоестественное, ощущение рассеивалось, едва губы Беса касались губ Елены: все сразу вставало на свои места…