Людвиг Павельчик - Рыдания усопших (сборник)

Размышляя обо всем этом, я не спеша шел вдоль морского берега в направлении рыбацкой пристани, осторожничая и соблюдая дистанцию к накатывающим на берег серым пенистым волнам, оставлявшим на гладком, вышлифованном ими песке ракушки и блеклые листики водорослей. Чайки кружили над Птичьей Скалой, и с того места, где я находился, мне была видна ее сплошь покрытая гнездами сторона, могучим обрывом уходящая в море. Отсюда это выглядело так, словно какой-то неведомый великан в незапамятные времена рассек пополам гору, а затем отбросил «морскую» ее половину в сторону, заставив Птичью Скалу нависать над Северным морем, высматривая в волнах разлученного с ней близнеца. Не знаю почему, но при виде этого исполина меня всякий раз охватывало неприятное чувство, заставляющее поеживаться и наводящее смутную тоску о чем-то, для чего я не мог подобрать определения. Быть может, причиной тому была моя боязнь высоты, которую я, в угоду своей подростковой спеси, скрывал от окружающих за маской лихой бравады? Ведь что еще в мире могло символизировать высоту и исходящую от нее опасность, как не обрыв Птичьей Скалы, от одного вида которого захватывало дух? Пожалуй, ничто на свете не могло бы заставить меня подойти к его краю!

Еще не дойдя до рыбацкого порта, я заметил небольшой баркас, подваливший к берегу и собирающийся швартоваться. Фигурки людей на его борту забавно суетились, перебрасывали друг другу какие-то не то веревки, не то канаты, а опавший треугольный парус оголил раскачивающуюся из стороны в сторону вместе с лодкой мачту. Надо же – я лишь совсем недавно проснулся, а первые рыбаки уже вернулись из моря после утреннего лова! Интересно, есть ли у них там что-нибудь, кроме селедки? Я чуть добавил шагу.

В парнишке, спрыгнувшем на берег, я сразу узнал Оле – его длинный светлый чуб, в ином случае закрывающий пол-лица, ветер трепал, словно знамя, а рыбацкая тужурка с чужого плеча придавала его движениям неуклюжести, но, конечно же, только внешне – выросший на море и с ранних лет помогавший отцу в нелегком рыбацком деле паренек просто не мог быть таковым. Взгляните только, как ловко он перехватил канат и обмотал его вокруг вбитого в землю обрубка, какими отточенными, привычными движениями разметал он деревянные ящики вдоль полосы прибоя и бросился назад в лодку, чтобы заняться разгрузкой, и вы поймете, что неуклюжестью здесь и не пахло. Выглядел Оле совсем взрослым, настоящим рыбаком, и трудно было поверить, что где-то в складках его пропитанной солью и морским ветром робы скрывается очередная заготовка для маленького тролля – будущего попутчика и талисмана красавицы Йонки. Я сказал «красавицы», ни разу не видев девчонку, но это совсем неважно, ибо очевидно, что, даже окажись она горбатой и одноглазой, пылкое сердце юного викинга видит ее иначе, наделяя чертами, повторить которые природа уже не в состоянии.

Разумеется, это сейчас, с высоты своего возраста, я могу рассуждать об этих событиях подобным образом, тогда же я просто бросился вниз, к причалу, совсем по-мальчишески радуясь единственному, кроме деда, человеку, с которым я был знаком в этих местах.

Эй, Оле! закричал я, изо всех сил махая ему рукой, как здорово, что я тебя встретил! Надо поговорить!

Парнишка быстро взглянул на отца, который словно бы и не заметил моего появления и, откинув рукой лезущие в глаза волосы, степенно ответствовал:

Нашел время… Не видишь, что я занят?

Я не обиделся на эту его наигранную величавость. Занят, так занят.

Присев на какую-то корягу, я начал с интересом наблюдать за разгрузкой рыбацкой лодки, в которой, похоже, кроме сельди и макрели и впрямь ничего не было – должно быть, отец Оле специализировался именно на ней, и ячея сети не была рассчитана ни на что другое.

Минут через десять-пятнадцать, когда улов был разложен по ящикам и рыбаки разогнули, наконец, свои спины, Оле вдруг повернулся ко мне:

Слышь, Ульф, ты ешь сырую рыбу?

Сырую? переспросил я недоуменно, так как никогда не слышал, чтобы кто-нибудь, кроме кошек и японцев, ее ел.

Ну, не совсем сырую, засмеялся парнишка. – Скорее малосольную… В общем, подходи, если хочешь!

Я не заставил себя дважды просить (полагаю, что второго предложения и не последовало бы) и приблизился к рыбакам.

На перевернутом ящике был расстелен кусок ткани, на котором лежало несколько экземпляров отборной сельди. Надо сказать, что эти края славятся ею – крупной, мясистой, с совершенно своеобразным привкусом – духом Северного Моря.

Острым ножом Оле быстро, умеючи, распластал селедку, отделив голову и вынув крупные кости. Положив половину ее на ладонь, розовым мясом кверху, он щедро посыпал ее солью, а затем, взяв за хвостовой конец, запрокинул голову и целиком отправил себе в рот. Проглотив, он заулыбался и, посыпав солью вторую половину, протянул ее мне со словами:

Жаль, молока нет, было бы вкуснее.

Селедка с молоком? мне показалось, что парнишка смеется. – И… ничего не случится?

А что с тобой может случиться? – удивился Оле, и я понял, что он не шутит.

Позднее я убедился, что свежая, чуть присоленная сельдь со стаканом холодного молока – одно из величайших открытий мирового кулинарного искусства, если, конечно, можно отнести это «блюдо» к кулинарии.

Я повозился с рыбаками еще минут двадцать, помогая Оле ворочать и закрывать полотном ящики с рыбой: вот-вот должна была прибыть подвода скупщика и забрать улов. Отец же моего нового приятеля разбирал тем временем сети и молчал, рыбаки, сдается мне – самые молчаливые люди на свете, даже в компании гробовщика, пожалуй, веселее… Он ловко распутывал канаты сети и набрасывал ее сегмент за сегментом на специально предусмотренный для этой цели крюк в столбе для просушки. К нашей с Оле болтовне он, по-видимому, не прислушивался.

Ладно, спасибо тебе за угощение, мне пора, доложил я, вставая. – Дед, наверно, уже пришел с работы и хватится меня, я ведь не сказал, куда иду и когда вернусь.

Откуда пришел дед? – переспросил парнишка. – С работы?

Ну да… Когда я проснулся, его уже не было, и я решил…

…что он работает? закончил за меня фразу Оле и засмеялся.

В чем дело?

Да нет, ни в чем, он снова посерьезнел. – Просто дед твой давно уж ничем не занят, кроме… Кстати, где он, по-твоему, должен работать?

Ну, насколько я знаю, у него мастерская по ремонту рыбацких лодок… я кивнул в сторону какого-то сарая на берегу, в котором подозревал упомянутую мастерскую. – Разве это не так?

Тебя плохо информировали, мальчишка улыбнулся. – С ремонтом судов он и вправду связан, но иначе. Он – совладелец верфи в Нордхаузене, где, впрочем, ремонтируют не только рыбацкие суда, но и большие корабли. Там всем распоряжается управляющий, а дед твой лишь «снимает сливки», которые держит в банке. А ты и впрямь полагал его работягой?