Фотина Морозова - Заглохший пруд

— Я вижу! Вижу, что если ты откажешься от работы, нам придется идти по миру!

— Не надрывай мне сердце, Трина! Разве я отказался? Завтра на рассвете я пойду в штольню и буду разрабатывать жилу, насколько ее достанет. Но не проси, чтобы при этом я был весел. Потому что на душе у меня неспокойно.

Жила, которую счастье или злосчастье подарило Францу, принесла изрядное количество унций золота. Хозяин был доволен и даже выплатил Францу и его семье кое-что на бедность. На эти деньги Трина с гордостью приодела детей и мужа и купила себе красивую шаль. Однако, возвращаясь из горы, Франц с каждым разом становился все мрачнее, хотя это казалось почти невозможно.

— Я то и дело замечаю мерзкого гнома! То он строит мне рожи из пустой породы, то его сверкающие глазки подмигивают среди крупиц золота… Поутру ноги отказываются нести меня внутрь горы — и все-таки я иду! Настанет ли этому конец? И если да, то чем это кончится?

Трина плакала, обнимая мужа, но потом начинала просить, прижимая руки к слабой груди, в которой что-то клокотало и всхлипывало:

— Пожалуйста, потерпи еще немного! Иссякнет же когда-нибудь золотоносная жила? Но если ты откажешься разрабатывать ее сейчас, хозяин ничего тебе больше не заплатит. Посмотри на Гансхена — у него снова вчера был жар, и знахарка говорит, он нуждается в дорогом лекарстве. А Трудель — ведь она совсем невеста, ее нужно красиво одевать, о приданом я уж и молчу! Ах, дорогой муженек, неужто навеки мы погрузимся в нищету?

И Фриц, полный недобрых предчувствий, снова шел внутрь горы… А золотоносная жила становилась все шире и шире…

Так продолжалось до того полудня, когда в двери дома рудокопа Франца постучали. Трина насторожилась — мужу возвратиться было еще рано, да и стучал он иначе.

— Трина, беда! Твой супруг… Штольню, где он работал, завалило.

Ты, Клаус, был еще мал и, должно быть, не запомнил, как хоронила твоя тетка, моя старшая сестра, своего мужа, как она целовала мертвого, как обнимала гроб — да и рано тебе было запоминать! А все же я скажу тебе, что даже такого последнего утешения была лишена тощая Трина: когда разобрали завал, тело Франца не нашли. И золотоносная жила сгинула, словно ее не бывало.

И вот, поглядите на милость! Вместо того, чтобы оплакивать покойника, Трина бегает то к хозяину, то к друзьям Франца, падает в ноги, хватает за одежду:

— Мой муж не погиб! Его утащили гномы за то, что он раскрыл их подземную сокровищницу! Гном приходил к нему и предостерегал, как только он наткнулся на золотоносную жилу — будь она трижды неладна вместе с моей жадностью!

От нее отстранялись.

— Что же поделать, Трина! Если речь зашла о гномах, то с маленьким народцем рудокопам не тягаться: ведь на деле они, а не мы — истинные владельцы горы.

Один только человек не прогнал Трину — впрочем, был ли он вправду человеком? Если гномы ростом, как известно, ниже человека, то немолодой выходец из Тироля с чудной фамилией Фюзехуде выглядел великаном, тремя головами выше самого рослого парня у них в поселке. Он читал книги, ловил птиц голыми руками и мог определить по следу девушки, при ней ли еще честь надеть на свадьбу белый веночек, и, конечно, ежели бы не крайнее несчастье, никогда бы Трина и близко к его дому не подошла.

Впрочем, Фюзехуде отнесся к ней участливо.

— Не в моей власти отыскать твоего мужа. Но я сделаю так, что ты сама его отыщешь. Не испугаешься?

Представив своего Франца, который мучается где-нибудь в горе, и осиротевших детей, Трина молча замотала головой, и Фюзехуде дал ей душистого настоя, от которого, едва допив чашку до половины, она рухнула на пол и заснула.

Ну и удивительным же выдалось ее пробуждение! Где это она, в каком странном месте, под каким небывалым деревянным небом? И едва ли не больше всего ее поразило, что Фюзехуде окончательно выдал свою сущность, превратившись в несомненного великана, склонившего над ней свое нелепо-огромное лицо, на котором нос возвышался над провалом рта, точно журавль у колодца.

— Ну как, Трина, готова? — грянул со всех сторон голос Фюзехуде, точно гром в грозу. — Сейчас я отнесу тебя к тому месту, где пропал твой муж, и ты, будь любезна, потрудись найти то отверстие, сквозь которое приходил к нему гном!

Тут только Трина догадалась, что не Фюзехуде вырос, а она уменьшилась, ростом уподобясь гномам. Но некогда ей было над этим размышлять: так обезумило несчастную Трину желание спасти своего Франца, что ни о чем другом она и подумать не могла.

Сказано — сделано. Вот так и очутилась Трина в той штольне, где пропал Франц; она казалась ей подземным дворцом, своды которого пропадали в темноте. Обойдя штольню кругом, она наконец подметила треугольный участок, где темнота становилась гуще. И туда она вошла — точно провалилась.

Бедная Трина не захватила с собой никакого огня — разве в состоянии была бы она унести крошечными ручками лучину или восковую свечу? — поэтому ей пришлось продолжительное время обходиться без света, придерживаясь, чтобы не сбиться с пути, за стену, по которой стекали струйки воды, казавшиеся ей целыми потоками. На ее счастье, ход не разветвлялся, иначе Трина точно бы заблудилась и сгинула. Но, долго ли, коротко ли она шла, внутри каменного крысиного лаза сделалось светлее, и происходило это, мой милый Клаус, оттого, что в стенах забрезжили вделанные в них драгоценные камни, и что ни шаг, эти камни становилось все крупнее и светились все яснее, приближая ночь к дневному сиянию. И вот уже впереди открылась большая пещера — а была ли она и вправду так велика, мудрено сказать, только махонькой Трине померещилась немалой. «Наверное, здесь хранятся сокровища короля гномов», — решила Трина и приготовилась увидеть слитки металлов и горы рубинов и алмазов. Но что ей предстало, о, что предстало! От этого зрелища женщина более слабая лишилась бы чувств, да не за тем Трина сюда пришла.

Вся пещера освещалась тем же подземным светом, что сопровождал ее на пути сюда, и он отражался от стекла, да-да, стекла! Ты знаешь эти глиняные бутылки, узкогорлые, а в основании широкие, в которых иногда разносчики продают вино и уксус — так вот, подобные бутылки загромождали всю пещеру, однако не глиняные, а стеклянные. И внутри них содержалось совсем не вино, не уксус, а люди! Точно такого же роста, как Трина после колдовства Фюзехуде, — но, судя по одежде и виду, люди, а не гномы. Одни еще шевелились и поднимали головы, другие были мертвы уже давно, от третьих остались только горстки костей, припорошенные истлевшей одеждой. В некоторых бутылках на стекле изнутри темнели полосы — их обитатели царапали стекло, пока кровь не пойдет из-под ногтей.