Юлия Черных - Резня в петушатнике

Над дачным поселком расстилался туман, поднимаясь от Финского залива и окутывая ровные стволы невысоких прибрежных сосен. На пляже было пустынно и голо, только к подземному схрону, оставшемуся со времен войны, тянулась цепочка неровных следов.

Послышался мерный бой барабана. Туман окрасился в розовые и фиолетовые тона, потянуло пряным травяным запахом. Из схрона донеслись глухие голоса, на поверхность, одна за другой, выползли, пошатываясь, три облезлые фигуры.

– Вот они, – шепнул Огурцов Спицыну. – Фу, ну и вонь. Так, я за ними, а ты давай, дуй на звук барабана.

Спицын кивнул и, прячась между дюнами, заскользил туда, откуда доносилась барабанная дробь.

Усадьба, где предположительно скрывался Барон, прилепилась к возвышенности, отделенной от залива небольшим прудиком. Огурцов, сбежав с тропинки, углубился в заросли ивняка, по кустам пробрался наверх и замер. Барабан стучал неумолчно, в запах пряностей влился едкий дух жженых перьев.

В сером сумраке три фигуры пересекли прудик и принялись взбираться по тропинке к задней калитке высокого глухого забора, огораживающего двухэтажный особняк. Добравшись, передний уперся в калитку, второй надавил сзади. Громче, быстрее застучал барабан, и калитка, дернувшись, провалилась вовнутрь. Из пролома послышался истошный лай, перешедший в визг. Труп собаки с перебитым хребтом полетел с откоса, а три фигуры молча двинулись через двор.

Огурцов поправил портупею, проверил ремешок на кобуре – быстро ли выскакивает пистолет, и потрусил в сторону усадьбы. Он был уже у забора, когда внутри неожиданно затрещали выстрелы, и в пяти сантиметрах от его лица автоматной очередью выбило фонтанчик щепок.

Из окон первого этажа по троице открыли огонь. Пристяжь Барона меткостью стрельбы не отличалась, однако с близкого расстояния промахнуться было нелегко.

– Билят, – сказал Геворкян, поймавший брюхом две пули. – А мне не больно совсем, ара, да.

С чердака стрелков поддержал автомат. Очередь разворотила Феоктистову грудную клетку, отчего тот стал припадать на левый бок и промахиваться правой рукой по предметам. Добраться до дома рана, однако, не помешала.

– Ништяк, – сказал Феоктистов и хрипло заржал. – Они шмаляют, а нам по хрен.

Геворкян ногой вышиб входную дверь, и троица ввалилась вовнутрь. Из угловой комнаты навстречу выскочил человек, в упор выстрелил Феоктистову в грудь.

– Одной дыркой больше, бля, одной меньше, – философски заметил Феоктистов. – Он нагнулся, подобрал с пола чугунную кочергу и, изловчившись, разнес стрелявшему череп.

Геворкян подхватил из руки убитого пистолет и открыл огонь. Одна пуля угодила в задницу Щеголеву, который, впрочем, не обратил на это внимания. Другая вошла в глазницу сбегающему вниз по лестнице автоматчику, остальные ушли в молоко.

Феоктистов завладел автоматом и дал очередь в потолок. Где-то на втором этаже испуганно закричала-запричитала женщина.

– Бабу кончать не обязательно, – прохрипел Феоктистов. – Пахана замочим и рвем когти.

– Кончать бабу не надо, ара, – сказал Геворкян. – В бабу кончать надо, билят.

– Чем кончать будешь? – подал голос Щеголев. – У тебя кончалово уже три дня как отсохло.

– Молчи, гетваран, замочу, билят, – возмутился Геворкян.

– А меня уже и так замочили, – огрызнулся Щеголев.

Толкаясь и матерясь, все трое затопали по лестнице наверх. Внезапным выстрелом Геворкяна, обогнавшего остальных, отбросило назад. Он повалился на Феоктистова и сшиб его с ног.

– На кого руку подняли, сявки?!

На площадке второго этажа появился Барон в распахнутой кацавейке и широких плисовых штанах. На волосатой груди раскачивался массивный золотой крест. В руках пахан держал мощное помповое ружье.

– Забыли, гниды позорные, как передо мной в грязи ползали, в верности клялись? Что, воровская честь уже ничего не стоит? Фека, мы с тобой кровью повязаны, забыл? А ты, Ереван? Вспомни, как на киче чалились. А этот, – он кивнул в сторону Щеголева. – До чего же мы дожили, что такая мразь посягает на вора. – Барон сурово повел бровью.

– Прости, батяня, – всхлипнул Геворкян. – Бес попутал.

Щеголев попятился назад, озираясь и оглядываясь на разбитые окна. Только Феоктистов, ошарашенно мотая головой, остался, где был.

Барон лениво приблизился, стволом помповика ткнул Феоктистова в развороченную пулями грудь, и тот загремел по ступенькам.

– Хрен-то с ними, – отозвался Феоктистов.

– Уходить надо, – заверещал Щеголев и рванулся к выходу.

Внезапно входная дверь распахнулась, впустив запах травяного дымка и жженых перьев. На пороге появился высокий негр в черном плаще. Лицо его было расчерчено белой глиной, черные ладони сжимали обод плоского, блином, барабана.

– Хозяин, – прошептал Геворкян.

Небрежно пнув замешкавшегося Щеголева в зад, негр сделал два шага вперед.

– Не подходи! – наставив ружье на гостя, завопил Барон.

– Мне не обязательно подходить к тебе, – медленно сказал негр. – Мне даже не надо быть рядом. Но я хочу это видеть. На, лови.

Негр махнул рукой. Пестрый круглый предмет описал в воздухе параболу, угодил Барону в грудь, и пахана скрутило волной чудовищной боли. Барон заревел и, раздирая грудь ногтями, повалился навзничь.

Когда выстрелы прекратились, крики смолкли и барабан затих, Огурцов осторожно выбрался из-под забора, приподнялся на четвереньки и пополз к усадьбе. Он успел увидеть метнувшиеся от входа тени. В следующий момент невидимая сила оторвала Степу от земли и с размаху приложила о штакетник. Он сполз по доскам забора спиной и потерял сознание.

Когда Огурцов очнулся, все уже кончилось. Во дворе несколько незнакомых милиционеров, видимо, из Сестрорецка, стаскивали под навес тела убитых.

Возле крыльца лейтенант Спицын блевал на молодую майскую траву. Завидев Огурцова, он виновато выпрямился, отер губы и кивнул в сторону дома:

– Потапов там. Иди…

– А ты?

– Я уже был, – Спицын скривился, схватился за рот, отвернувшись с явным желанием продолжить.

В доме пахло сложной смесью пороха, крови, гниения и человеческих испражнений. С площадки второго этажа мерно капали капли крови.

– Поднимайся сюда, – позвал Потапов. – Интересно, кто это его так уделал?

В луже крови лежало то, что недавно считалось паханом и воровским авторитетом. Задний проход у него был разорван, оттуда лезли наружу сизые волны кишок. Грудь была основательно порезана, язык наполовину вырван и свисал из-за порванной щеки в красную глянцевую лужу.