Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

– Да нет, в общем-то, – опешил я от столь внезапного поворота.

– Тогда записывай телефон!

– Да зачем мне телефон-то? – взмолился я.

– Так ты что, собираешься ей письма писать? С нашей девушкой этот номер не пройдет.

– Но что я ей скажу?

– Она сама тебе все скажет, мямля! Это я беру на себя, – уверенным тоном заявила Кэт, нацарапала что-то на бумажке и добавила: – А теперь проваливай. Не знаю, как тебе, а мне завтра на работу.

Утром засияло солнце. «С чего бы это, – подумал я. – Неужели грядут какие-то свершения?»

Но свершений, по-видимому, не гряло. Я, как обычно, отправился на урок и в троллейбусе умудрился подвернуть ногу.

– Держите сынка! – крикнула какая-то бабка. – Расшибется!

– Да где ж тут расшибешься, – мрачно буркнул здоровенный мужик. – Тут иголке-то негде упасть. А тем более – такому амбалу…

Ну вот, начинается. Уже оскорбления. Выходит, солнце обмануло меня. Я выбрался из троллейбуса и захромал к мрачно-кирпичному зданию школы.

В учительской уже сидел неприятный тип – физкультурник Мухрыгин, в неизменном адидасовском костюме, – и подбрасывал на классном журнале облупленный волейбольный мяч.

В свободное от уроков время Мухрыгин подрабатывал охранником на автостоянке. Мы с ним в школе были единственными представителями мужского пола. Если, конечно, не считать престарелого директора, а по совместительству учителя физики, алгебры, геометрии, астрономии, химии и географии, Константина Кузьмича Рогожина по кличке «К в кубе» (то есть «Константин Кузьмич – козел»). Вряд ли «К в кубе» был сведущ во всех этих предметах, но у него имелась относительно молодая жена, пяток детей и еще, как поговаривают, алименты. Так что приходилось стараться.

– Салют, Арсентьич! – Мухрыгин звал меня почему-то именно так. – Ну что, не надумал еще ко мне на замену? Гляди какую ряху отъел…

Опять. Похудеть всем назло, что ли? Впрочем, это дежурная шутка нашего физкультурника. Я на нее давно уже не реагирую.

– Все шутишь, – отозвался из-за створки шкафа Константин Кузьмич, – а знаний-то нет!

А это уже неизменная директорская поговорка. Я перевел взгляд к окну. Там сидели наши дамы.

Я посмотрел в небесные глаза Сонечки – учительницы биологии, которая славилась особым цинизмом не только по отношению к заспиртованным тварям, украшавшим ее кабинет, но и по отношению к вполне живым ученикам, – и отвесил ей поклон:

– Здравствуйте, Софья Петровна.

Престарелая истеричка (вернее, историчка, но и истеричка – тоже) завуч Римма Игнатьевна никак не отреагировала на мое появление.

– Здравствуйте, Римма Игнатьевна, – поприветствовал я ответственную за учебный процесс.

– Доброе утро, Васильев, – нехотя ответила она.

Я пошарил глазами по углам учительской. Самого приличного человека из всей этой кодлы – учительницы английского с длинным именем Марианна Александровна Преображенская – здесь не было. У форточки рядом с кактусом никто не курил. То-то, я смотрю, все такие спокойные. Из учителей курили только я да Марианна.

Я хотел было нарушить идиллию и примоститься рядом с кактусом. (Надо же хоть как-то взбодрить коллег перед работой. А то словно рыбы мороженые.) Но потом передумал. В туалете покурю. На перемене.

Я ухватил с полки журнал и выскочил из учительской.

Подходя к дверям десятого класса, я услышал вопль:

– Шухер, Вася!

Не понимаю, почему кличку надо обязательно производить от моей фамилии Васильев. Ведь имя представляет куда как более привлекательный объект для подобного творчества. Я вошел в кабинет.

На меня уставилось несколько десятков дебиловатых глаз. Что ж, начнем. Я открыл рот и приготовился поведать о карьере Чехова. Почему «карьере», а не, скажем, творческом пути или просто жизни? Да потому, что иначе этим деткам ничего не вдолбишь. Телевизор-то они смотрят гораздо чаще, чем заглядывают в того же Антона Палыча.

Но тут в класс ворвалась Сонечка и без стеснения объявила с порога:

– Арсений Кириллыч, вас к телефону! По-моему, женщина…

Ну что тут скажешь? Скорее всего, Катька не дождалась, пока я позвоню ее хваленой подруге, которая жаждет выйти за меня замуж, и передала инициативу ей. Но что означают слова Сонечки «По-моему, женщина»? Неужели пол телефонного собеседника не поддается определению?

Я оглянулся на класс. Эти сволочи явно обрадовались. Думают, урок отменяется. Ну что ж, и отменяется. Их бесполезно учить!

– Урока не будет! – зло сказал я. – К сожалению, у меня неотложные дела.

– А как вы собираетесь мотивировать отмену перед завучем? – ехидно поинтересовалась биологичка, семеня за мной по навощенному коридору.

– Это я предоставляю вам, Софья Петровна, – доверительно пробормотал я. – Если хотите, можете провести дополнительный урок биологии. Вы ведь все время жалуетесь, что вам не хватает времени для изложения постулатов Вернадского…

К моему удивлению, Сонечка оживилась. Ее глаза засветились, как небо на экране телевизора. Вот это фанатизм! Впрочем, за дополнительные часы нам приплачивают. Да, наверное, я не учитель…

– Спасибо, Арсений Кириллыч, – проворковала поклонница Вернадского. – Но не забудьте, сегодня вечером у вас родительское собрание…

Вот напасть! Про это идиотское собрание я начисто забыл.

Тем временем мы приблизились к учительской. Там, разумеется, было пусто. Сонечка отконвоировала меня к красной телефонной трубке, лежащей у нее на столе. От его полированной поверхности отражались короткие гудки.

На всякий случай я поднес трубку к уху. Все подтвердилось: на том конце провода никого не было.

– Как же это понимать, Софья Петровна? – с деланной строгостью спросил я.

– А так, Арсений Кириллович, что это выглядит аморально, – неожиданно взвилась Софья Петровна. И этот человек всего минуту назад искренне благодарил меня. Наверное, Сонечка давно мечтала пройтись по моему морально-нравственному облику. – Что подумают дети?

– Что же они могут подумать?

– А то, что вам на работу, да еще с утра, звонит женщина! – Небесные глаза учительницы биологии подернулись тучами.

– Что ж, очень справедливо они подумают. И главное – точно. К тому же вы сами и сообщили им этот примечательный факт.

Видимо, в этом заспиртованном существе внезапно пробудилась ревность. Может, оно давно и тайно влюблено в меня? Я с интересом посмотрел на Сонечку. Надо бы перевести разговор на что-нибудь более дружелюбное.

– Это, скорее всего, был деловой звонок, Софья Петровна, – проронил я миролюбиво. – Вы хоть телефон-то догадались записать?