Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 3

— Поговори с Андреем, — шепчет Кате в висок Тайгерм. — Не расти в себе вину — ангелам только того и надо, чтоб ты сама себя в колодки забила и сама себя выпорола.

— Это называется «мораль», придурок, — замечает Уриил, материализовавшийся на пороге комнаты без стука. Интересно, ангелы различают ложь и деликатность — или оба понятия для сил добра суть одно и то же?

Катерина, вместо того, чтобы вспыхнуть от смущения и забиться под одеяло, устраивается под боком у Люцифера (ну хорошо, немного все-таки прячась за этим крутым и таким удобным боком!) и принимается разглядывать лицо ангела луны. Наконец-то воин божий сменил черную дыру с аккреционным диском на довольно привлекательную личность, смутно напоминающую не то Давида Микеланджело, не то актера известного сериала. Впрочем, то не заслуга Цапфуэля, то заслуга Кати. Заповедник богов научил ее смотреть в лицо своему Оно и своему Сверх-Я, смотреть прямо, не отрывая взгляда и не воображая на их месте ни ужасов, ни красот. Полезное умение, приносящее больше боли, чем удовольствия — как, впрочем, и все полезные умения.

— Ну что, будешь спать с моим человеком? — небрежно интересуется ангел у Катерины.

Денница фыркает: ему действительно смешно. Дьявол не настолько лжив, чтобы возмущаться ангельски бесстыдным поведением. Он и сам таков.

— Нет, — спокойно отвечает Катя, собрав в кулак всю свою невозмутимость, накопленную за время бесед на интернетных форумах.

— Тогда ты должна его утешить как-нибудь еще, — деловито предлагает Уриил. — Солгать что-нибудь приятное. Или сказать правду: что мой братец тебя развратил и ты охотно развратилась.

Рука Люцифера под одеялом осторожно пробирается к катиному боку. Если дьявольский разврат заключается в умении угадывать, где Катерина боится щекотки больше всего, то Денница поистине великий развратник.

— А почему это я должна утешать и отчитываться? — во весь голос удивляется Катя, извиваясь, точно угорь, голос ее дрожит, но не от страха перед ангельским гневом. — Каяться мне не в чем, я ему ничего не обещала. Ты ему обещал, Цапфуэль, обещал то, чем не вправе распоряжаться: мою любовь и верность. Все равно ж ничьи! А пока ты морочил мужику голову, ситуация изменилась. Ай! — И Пута дель Дьябло бьет владыку ада локтем под ребро. Потому что некоторые дьявольские подлости стерпеть невозможно.

Люцифер хихикает в ответ, потирает бок, обиженно оттопыривает нижнюю губу. Вот оно — счастье, греет лучше адского пламени.

— И все-таки поговори с этим рабом небес, — в конце концов произносит Денница. — Тебе это нужней, чем Анджею.

Чертова привычка говорить загадками. Бессознательное, что с него взять.

Катерина, точно ища поддержки и объяснений, поднимает взгляд на Уриила: если ее озеро Коцит, ее собственный девятый круг ада безмолвствует, может, райские выси подадут намек, зачем Кате нужен этот невыносимый, мучительный разговор? Что она, в самом деле, скажет Дрюне? Нет, не скажет. Солжет.

Ангел луны отвечает спокойным открытым взором. У людей таких ясных глаз не бывает, даже у профессиональных обманщиков. Мы недостаточно верим в собственную ложь.

— Тогда скажи всё как есть, — дыхание Кэт обжигает катино ухо. Так и нашептывают на два голоса: с одной стороны — дьявол, с другой — его Священная Шлюха… Только ангелы безмолвствуют. Не искушают ко лжи, но и правды от тебя не хотят, Пута Саграда. Даже ангелам не чужда жалость. Особенно когда речь заходит об их верном рабе, о божьем мясе. О паладине, спасающем ведьму.

Бесправный и бесстрашный, он утянет тебя на дно, туда, где ты провела всю жизнь без греха и наслаждения. Заставит отказаться от всего, что любишь, ибо негоже Прекрасной даме любить сатану и ублюдка сатаны. И если рыцарь простил тебе минуту… ну пусть несколько минут слабости, то отныне ты обязана ему, слышишь? Герою, восстановившему твою чистоту, обязана блюсти себя, хранить вечно, словно в морозильной камере с бактерицидным эффектом. Чтобы он мог любоваться на тебя, просвеченную насквозь эдемским светом, будто рентгеновским лучом, чистую, добела отмытую в каждом уголке тела и сознания, доселе потайном и грешном.

Под взглядом Уриила Катя чувствует, как простыня под спиной заледенела, на плечи точно рабский ошейник лег, руки точно колодками сжало. Рабство, одно рабство кругом, кому ни открой ищущие объятья. «Тебе ведь это нравится?» — усмехается ангел луны. Как там, в раю, на холме, среди цветущих птицемлечников — белых звезд с лучами острыми, будто ножи. Или даже «Тебе ведь это нравится!» — не вопрос, а факт.

Что вы понимаете в покорности, перворожденные… Вам кажется, рабу все равно, как прогибаться под хозяйской рукой — лишь бы эта рука БЫЛА. Вы верите, что раб ищет хозяина, любого хозяина — только бы избежать свободы. Вы полагаете, тело раба не имеет собственных представлений о комфорте, по умолчанию принимая хозяйские. Ах вы престолы светоносные… Как донести до ваших пылающих мозгов: человек отверг вашу, отцом небесным заповеданную форму рабства и изобрел свою? Когда не только ты принадлежишь господину твоему, но и он — тебе. И даже наказывая, терзая, мучая, господин и повелитель делает это так, как ты, его живая игрушка, любишь.

Хозяин, если хочет удержать раба при себе, должен угодить ему.

А значит, должен потакать слабостям нашим. Растить их, холить и лелеять. Развращать нас, подданных своих, возможностью если не блаженства, то хотя бы удовлетворения. А мы — мы исподволь развратим хозяина покорностью его воле. И все будут счастливы.

Пута дель Дьябло представляет себе, каким видит Анджей ее, катино, женское счастье. Двусторонним: с лица Клеманс Изор[14] без изъяна, с изнанки — горькая похоть Моргаузы,[15] иссушающая до самого дна души, словно негашеная известь. Вывернуть на нужную сторону и наслаждаться.

До истинного понимания женской натуры ему, паладину невинному, грешить и грешить. Если, конечно, Цапфуэль даст добро на постижение истины таким способом. Если хозяин позволит.

Оба они с Андреем летят сейчас по краю гигантского смерча, их затягивает, захлестывает сокрушительный собственнический инстинкт двух ангелов, падшего и избежавшего падения. Катерина чувствует себя не значительнее пузырьков воздуха на гребне волны. Чтобы насытить нечеловеческую жажду обладания, эти двое проделают со смертными душами и телами что угодно. Двое? А Денница-младшая? Да, она не ангел, но и не человек. Родная мать не знает, что она такое.

— Она нефилим,[16] — вовремя вклинивается Люцифер в размышления Саграды. Хотя состояние ее больше похоже на паническую атаку. Во всяком случае, жамевю[17] заставляет, распахнув глаза, оглядывать Люцифера и Уриила, гадая, кто успеет сделать первый ход, защищая свою собственность, свою фигуру на игровом поле. — Да, нефилимы не люди. И чувства их — не человеческие желания. Денница не любит, когда посягают на ее… игрушки. Так же, как Эби.