Ксандр Лайсе - Моя любимая сказка

И ещё. Вечер, когда я пригласил Яру на концерт, когда она потеряла серёжку. Я тогда гадал. Гадал по этой самой книге. И мне нагадалось что-то такое, что вогнало меня в ступор. Что-то про огненную реку… И это уже было не во сне.

Ярослава даже вскрикнула, когда я, вскочив из-за стола, вырвал книгу из её рук. Где же это? Я быстро пролистал «травник»[34]… иждрикъ, плакунъ[35]… Ага, заговоры. Где-то тут… Так и есть! Над двумя столбцами скорописи красовалось уставное: «Отъ колдунъ»!

И снова вскрикнула Яра. На этот раз — потому что я подхватил её на руки. А в голове было только одно: «Не соврал!» Хоть моей заслуги в этом и не было.

Благо, ничего особенного для обряда не требовалось. Сковородка, гвозди и два ножа у меня нашлись. Так как Ярослава не читала по-старославянски, мне пришлось переписать заговор от руки. Оставалось дождаться полуночи…

— Хорошо ещё, что не надо выходить куда-нибудь в чисто поле, — я посмотрел в окно. Дождинки сверкали в электрическом свете и исчезали в темноте.

Яра не ответила. Сидя на самом краю стула, она сосредоточенно дула на кружку с горячим чаем. Она старалась не подавать виду, но было понятно: волнуется. Конечно, волнуется. Ещё полчаса — и… А вдруг не получится?

Волновался и я. И тоже старался это скрыть.

— Кстати. Такой момент. После всего этого колдун… в нашем случае — ведьма… должна попытаться сюда прийти. Прийти она может в любом виде, может и не в своём… хотя это — вряд ли. Но тем не менее. Она будет напрашиваться в гости или просить соли. Соль ей давать нельзя, в дом впускать — тоже, — Яра внимательно слушала и кивала головой, — Ни в коем случае. Если кто-нибудь спросит, что мы тут делаем, надо отвечать: «гвозди жарим». Телефоны я отключил… Короче, на ближайший день мы с тобой — всё равно, что в осаде.

— А твоя работа как же? — едва слышно спросила Ярослава, пригубив чай.

— Ну, судя по всему, я там больше не работаю…

— Это — из-за меня? — испуганный взгляд.

Громко стукнула о стол кружка.

— Нет. Они об этом давно уже мечтали. А сегодня вот повод выдался. Я такого начальству наговорил, что… сам теперь не помню — я улыбнулся — Ты не думай, ты тут — ни при чём.

Яра улыбнулась в ответ. По-моему, у неё задрожали губы.

Время. Минуты три-четыре.

По кухне плыл душный запах раскалённой сковороды.

— Пора, — я поднялся и протянул Яре нож. Она была такой же бледной, как и сегодня днём, когда открыла мне дверь. Вернее, не мне — она же не знала, кто окажется за дверью. Открыла своей судьбе.

Я заметил, как её пальцы стиснули рукоятку. Так десантник хватается за кольцо запасного парашюта.

Мы склонились над плитой. Ни дать ни взять: обычная семейная пара готовит ужин. Вот и рецептик в руках имеется.

— Повторяй за мной… — прошептал я и бросил на сковородку горсть гвоздей, — Только имя своё назвать не забудь!

Ярослава бросила свою горсть и кивнула.

— Стану я, Михаил, благословясь, пойду из избы дверьми, из ворот воротами в чистое поле под восточную сторону, под восточной стороной есть акиян синее море, на том на акияне на синем море лежит белолатырь камень…

— …белолатырь камень — эхом отозвался голос Яры.

Мне на секунду показалось — не капли дождя — чьи-то пальцы забарабанили по стеклу. Не отвлекаться!

— …на том на белолатырь камне стоит святой золотой храм, в том золотом храме стоит золотой престол, на том золоте престоле сидит…

Я даже пошатнулся, так внезапно опять появилась боль в затылке. Начали сами собой закрываться глаза. Нет, не останавливаться! Продолжать.

Странно: кроме моего и Яриного голосов… Кажется, ещё один, третий повторял за нами слова заговора. Едва различимый, временами совсем исчезающий. Старуха? Голос, действительно, был похож на старухин, но… Зачем ей?.. Отвлекает?

— …я приду в чистоте, поклонюсь и помолюсь: обставьте круг меня, реченного Михаила, тын железный, вереи булатны на сто двадцать вёрст, оком не окинуть, глазом не увидеть, пропущайте огненную реку…

Со сковороды зашипело, словно туда плюнули. Изменился запах. Теперь пахло уже не калёным металлом, а какой-то полынной горечью. Шипение повторилось. От запаха — уверен, что это именно от запаха! — начало сводить зубы.

— …отговариваюсь от колдуна, от ведуна, от колдуньи, от ведуньи, от чёрного, от черемного, от двоезубого, от троезубого, от девки-пустоволоски, от бабы, от самокрутки, от лихого находного человека…

С Ярославой творилось что-то неладное. Она шаталась, закрыв глаза, сквозь зубы выплёвывая следом за мной слова. Её трясло. Словно волны проходили по её лицу… Как… Как вчера вечером! Только вчера свет в комнате не горел, такое можно было списать на полумрак. Сейчас на потолке над нами сияла лампа, и мне, в те секунды, когда я оборачивался к ней, было отлично видно, как выгибаются дугой вниз брови, как скользят друг сквозь дружку губы… Но слова по-прежнему продолжали звучать в пропитанном полынью воздухе.

— …может ли злой лихой человек заговорить громче громову стрелу — огненную молнию, может ли испортить-изурочить мёртвого? Не может злой лихой человек, колдун али колдуница, не может заговорить громову стрелу — огненную молнию, не может испортить-изурочить мёртвого…

Ярослава вдруг откинула голову и начала медленно падать навзничь. На успокоившемся бледном лице не было никакого движения. Я успел перехватить листок с текстом и удержать её за плечи. Воздух густел, наливаясь тяжёлым и горьким дымом. Дымом? С неимоверным трудом Яра открыла глаза. Кивнула. Оставалось произнести и сделать самое главное. Ножи.

— …а брал бы злой лихой человек, колдун али колдуница, своими белыми руками свой булатный нож… — несмотря на состояние, Яра точно помнила, что надо делать: наши ножи почти одновременно коснулись раскалённого дна сковородки. Каждый из них процарапал по кресту, — …резал бы он своё белое тело своими белыми руками… — ещё два креста — …грыз бы он своё белое тело своими белыми зубами… — третья пара крестов — …уста мои зубы, замок — язык!

Дышать стало уже невозможно, в груди резало. Глаза закрылись, я почувствовал, что падаю, падаю…

— Из-под зорюшки-зари, с-под метели ли темной…

Мысли возвращались медленно, словно кто-то не спеша бродил внутри головы и зажигал свечки. Одна — здесь, другая — уже там, третью — и не видно почти, но есть. Знаешь, что есть. Словно тропку провешивает.

Песня не удивила. Как же так: свечки зажигать, тропу провешивать — без песни?

— С-под метели ли темной, с-под трясины ли черной…

Песня оборвалась резко и сразу. Наступившая тишина оказалась звонкой, как пощёчина. И я открыл глаза.