Нина Бархат - Садовник (история одного маньяка)

Все было еще хуже, чем в прошлый раз!

А ее руки…

Не веря собственным глазам, Эд провел пальцами по локтевым сгибам, отодвигая ткань… И заплакал. И стал гладить ее руки, все еще мягкие, нежные и уже безнадежно холодные… Неправдоподобно чистые руки!

Ни одного следа от инъекций. Ни старого. Ни свежего. А ведь эти следы не исчезают так просто! Их не свести. Это тавро - на всю жизнь!

Он поворачивал их к скудному свету, но тщетно - руки ее не были руками юной наркоманки. Никогда не были.

Вдруг, врезав под дых, обрушилось одиночество… Что же он наделал!!!

Эд вскочил, уронив ее холодную руку. И в ужасе попятился от тела, так обличительно темневшего в серебряной траве на берегу.

С остекленевшим взглядом, будто в трансе, он отступал и отступал - бесконечно, наугад. Пока не споткнулся обо что-то каменное и не упал, больно ударившись коленом и потеряв наконец-то из вида грязно-рыжие волосы…

От этого мгновения ему предстояло бежать - долго и отчаянно! На грани сил! До самой стоянки у бара. А после - мчаться через весь город по пустынным ночным улицам…

И все равно, добравшись до дивана и до бутылки любимого виски, который он пил большими, жадными глотками даже не морщась… Добравшись до, казалось бы, привычного домашнего покоя, Эд с мучительной ясностью осознавал, что ему больше никогда не видать настоящего покоя в этой жизни.

А скорее всего - и не только в этой.

Прошло больше недели с тех пор, как Эд бежал от осеннего пруда и от трупа на его берегу.

Он работал, ел, двигался механически, как заводная игрушка, была у него такая в детстве, - зайчик, бивший в литавры, пока хватало духа у маленькой стальной пружинки… Так и он - мчался по привычному ежедневному кругу мелочей, боясь даже на миг остановиться - задуматься, осознать хоть краешком ума произошедшее безумие…

А его мысли - бестолковая свора - рвались к ней. К мутным побелевшим глазам, из которых катились пресные слезы, к чудесным чистым рукам… Но в последнее мгновение, уже почти опоздав, в холодном поту Эд одергивал себя и старательно думал о работе. Или о том, что он будет делать вечером. И с кем.

Он изо всех сил избегал одиночества: замечал каждую, даже не стоящую его внимания юбку, перебирал телефоны. Все что угодно! Лишь бы не оказаться лицом к лицу с собой.

Но случайный секс, временные женщины и их назойливые телефонные звонки совершенно не отвлекали его от главного - ночей, полных страсти, сожаления и ужаса… Ночей, когда во сне он видел ее глаза - то живые, то мертвые и светлые с рыжинкой волосы… Ночей, когда спальню пропитывал неуловимо знакомый запах увядающих цветов… Он просыпался в бреду, в холодном больном поту, но лишь закрывал глаза - вновь…

Каждую свободную минуту Эд тратил на монотонную езду по городу. Иногда обстоятельства не позволяли этого, и тогда, злой до невозможности, он был готов всадить каждому в сердце осиновый кол. Много курил и пил, не чувствуя ни дыма, ни спиртного…

Все в жизни стало одинаковым: серым, тихим, безвкусным.

Пару раз проезжал он и мимо «Белой лошади», однажды даже дошел до дверей и взялся за серебристую ручку… но открыть так и не сумел.

И все это сумасшедшее время Эд не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают - чей-то неприязненный взгляд болезненно буравил спину. Где бы он ни находился и что бы ни делал, пристальное внимание было слишком явным, а однажды вечером наконец достигло апогея.

Тогда он плюнул на все, забросил под заднее стекло «Волги» диск со срочным заказом и помчался развеяться в город.

Дорога с привычной неизбежностью привела его к «Белой лошади». Эд даже не удивился, обнаружив себя на пороге этого неряшливого провинциального Рима. Он долго топтался у входа - делал вид, что прикуривает… Хотя на самом деле воровато оглядывался по сторонам - нет ли поблизости сидевших в баре в тот вечер? А потом вдруг, разозлившись на себя (да какого черта я боюсь?!), решительно ухватил ручку двери.

И она тут же открылась. Сама.

Перед ним в полушаге замерла девушка со светлыми волосами. И на короткое (совсем как жизнь!) мгновение Эда оглушило абсурдное узнавание - она! Но запах девушки оказался дешевым и мыльным, а смех - совершенно чужим…

Судьба злорадно ощерилась его наивности: ты что, и правда подумал, что это может быть она? Снова?!

Почти не ощущая тела, Эд отодвинулся с дороги, давая фальшивке пройти. И медленно поплелся к машине. А после - домой.

Он ехал, курил в открытое окно, смотрел на ночь, пролетавшую мимо… И думал только об одном: он никогда не услышит ее смех. Что бы он еще ни совершил, что бы ни натворил дальше в своей больной жизни, непоправимее этого он сделать уже ничего не сможет…

Пробиваясь сквозь звук мотора и шурша заезженной пленкой, магнитофон обещал: «…Если жизнь твоя порвется, тебе новую сошьют…»

Издевался, наверное.

В очередной раз в окно ворвался ветер, обдал теплом щеку, мазнул жаром шею, приобнял за плечи раскаленной рукой… Магнитофон захлебнулся, и стало тихо.

Оглушительно тихо.

На заднем сиденье кто-то насмешливо хмыкнул.

От неожиданности Эд выронил сигарету, неуклюже дернул руль и весь сжался, в долю секунды осознав: вокруг мчащиеся размытые силуэты машин, и столкновение неминуемо. В надежде на чудо он глянул мельком в зеркало заднего вида: а вдруг никого сзади не окажется?…

Но в ответ полыхнуло огнем из двух бездонных багровых зрачков.

«Волга» сделала отчаянный кульбит, вылетела на обочину и заглохла.

Эд сидел в темной и молчаливой железной коробке, такой неожиданно чужой. И не смел взглянуть еще раз. Сердце било в грудь снова и снова. А Эд не дышал и все больше съеживался от ужасных предчувствий… Воображение рисовало монстров одного за другим - начиная с тех, кто пугал его еще в детских сказках, и заканчивая последними спецэффектными тварями: крылья, когти, клыки…

Эд отчаянно дернулся… и оглянулся!

Никого. Как и следовало ожидать. Только диск под задним стеклом опять отразил огни какой-то далекой машины.

Отчертыхавшись и успокоившись, Эд стал заводить. Получилось не сразу. Медленно, пробуя дорогу колесами, как воду пальцами ног, он двинулся домой, но в звуке мотора то и дело слышалось невнятное бормотание, а в фарах каждой обгоняющей его машины чудился все тот же адский огонь…

До самого дома он то и дело оборачивался, чтобы убедиться - сзади пусто.

Он проснулся и долго не мог разлепить веки.

Нечеткими отрывками вспоминалась попойка, грандиозная по количеству выпитого и необычайно тихая: надирался в собственной квартире в полном одиночестве, боясь, что если начнет пить с кем-нибудь из знакомых, то в конце вечера того придется прирезать. За чрезмерную информированность.