Сергей Головачёв - Приди и узри

Свернув на дорогу, поднимающуюся по склону вверх, поп начал своё восхождение на Лысую гору.

Метров через сто асфальтированная дорога сделала крутой поворот, настолько крутой, что идти теперь пришлось в противоположном направлении.

Глянув вниз, он вновь увидел тех самых ведьмочек. Они явно преследовали его. Он недоумённо поднял брови и двинулся дальше.

Заросший густым лесом склон, готовый сползти на дорогу, подпирала бетонная стенка, выкрашенная в жёлтый цвет. Синим цветом выделялась надпись на этой стене: «Киевская крепость приветствует вас на территории Лысогорского форта».

Далее на бетонной поверхности были нарисованы две странные картинки: вырывающийся из пролома в стене велосипедист в красном плаще с чёрным подбоем и вопящая от ужаса девушка.

Художник явно постарался и, видимо, не один день провёл здесь с палитрой, кисточкой и масляными красками. Особенно удался ему живописный портрет девушки, поскольку смотреть на её лицо, искажённое ужасом, без содрогания и трепета было невозможно.

Завершалась же вся эта фантасмагория не менее странным граффити, выполненным в стиле «блокбастер». Гигантские буквы в рост человека были раскрашены красной краской и окантованы чёрной.

Это был своего рода указатель, потому что слово «ШАБАШ» заканчивалось красной стрелкой, в которой стояла чёрная подпись райтера — «грф». Чуть далее, справа от дороги ему повстречался ещё один странный указатель. К засохшему стволу акации была прибита кем-то чёрная доска, на которой белой краской было намалёван «ПЕКЛО — ИРИЙ».

Заметив в указателе знакомое слово, человек, похожий на попа, остановился и с негодованием покачал головой.

— Пекло, значит? Ничего я вам устрою пекло, — привычно сказал он самому себе.

Осенив гору крёстным знамением, он всё же пошёл в указанном направлении. При этом лицо его озарилось вдруг самодовольной ухмылкой.

(Сейчас ту подпорную стенку уже не узнать: ни картинок, ни надписей, ни указателей больше не существует. Бетонная стенка была полностью перекрашена в чёрный цвет целой бригадой граффитчиков, подписавшимися, как NBK Crew, а на чёрном фоне теперь нарисованы две симметричные группы симпатичных белых привидений с кричащими ртами, чем-то напоминающими страшные маски из фильма «Крик»).

— Стольный град Киев вдоль и поперёк пронизан тектоническими разломами, — рассказывал босоногий гид экскурсантам, поднимаясь вместе с ними по Ведьминому языку. — Самый опасный из них пролегает вдоль Днепра по его высокому правому берегу и захватывает все остальные двенадцать лысых гор, начиная с Китаево и заканчивая Юрковицей.

Вот почему все эти возвышенности, такие живописные, откуда открываются прекрасные дали, которые, казалось бы, самой природой созданы для поселения, никогда ранее не заселялись.

Линия разлома представляет собой волну с резкими перепадами от минимума к максимуму. И зачастую провалы с отрицательной энергией соседствуют с благоприятными местами, где наблюдается положительная энергетика.

Геопатогенная зона проходит по краю Центрального ботанического сада и тянется далее по холмам, при этом языческая статуя Родины-матери соседствует с золотыми куполами Киево-Печерской лавры, а самое проклятое в Киеве здание Верховной рады находится на одной оси с перманентно-революционным Майданом Незалежности, лежащим во впадине бывшего Козьего болота.

Памятник святому Владимиру Крестителю на Владимирской горке расположен неподалёку от сказочно-красивого городка миллионеров Гончары-Кожемяки, в котором долгие годы никто из них не селится по причине того, что построен он в дьявольском провале у подножия лысой горы Хоревицы.

А вот дубовый чур Перуна, периодически уничтожаемый на Старокиевской горе рядом с развалинами Десятинной церкви, постоянно восстанавливается на своём исконном месте, как бы это не хотелось монахам из новопостроенного рядом Храма Десятинного мужского монастыря Рождества Пресвятой Богородицы.

Благие места давно уже облюбованы православными священниками, обители которых в большинстве своём построены на месте языческих капищ. При этом подмечено: как только в святых местах начинается повышенная активность, то вскоре такая же активность проявится и в провале.

— А вам не холодно так идти, — участливо спросила гида Варвара, кивнув на его босые ноги.

— Нет, Варя, совершенно, — ответил он. — Более того, я всем рекомендую ходить босиком. Ведь обувь препятствует непосредственному контакту с Землёй, а я, к примеру, заряжаюсь энергией только от неё.

Тем временем к бомжу-заике подошли две девушки в красных юбках и в белых сорочках.

— Не-не-не-не ходите ту-ту-ту-ту-да, — остановил он их, тряся головой и показывая рукой на Лысую Гору.

— Хорошо, — кивнула ему Жива, лишь бы тот отцепился.

— Там са-са-са-са-баки и на-на-на-наг.

— Я знаю, — ответила ему Жива и кивнула Майе, чтобы та следовала за ней.

— Странный какой-то, — покосилась в его сторону Майя, когда они отошли от него, — собак боится и ещё кого-то.

— Он давно уже сюда прибился, — пояснила Жива. — Живёт то ли в коллекторе, то ли в дренажке.

— А кто такой этот на-на-на?

— Я тебе потом расскажу.

Они остановились перед шлагбаумом с эмалированной табличкой «Не влезай — убьёт!». Увидев привязанный к тонкому деревцу похоронный венок с красными искусственными цветами, Майя заканючила:

— А может, лучше пойдём другой дорогой? Что-то у меня такое чувство…

— Дались тебе эти чувства! Идём! — подтолкнула её Жива.

— Чего-то мне стрёмно идти вслед за попом, которому хочется нас сжечь.

— Не бойся! Ты ж видела, он сам нас испугался.

Неожиданно, откуда ни возьмись, из-за кручи, подрытой бульдозером, выскочили две чёрные лохматые собаки и с громким лаем бросились к ним. От их ужасного вида, от безысходности происходящего и от невозможности куда-либо спрятаться у Майи застыла кровь в жилах и пробежали мурашки по спине.

— Что делать? — испуганно прошептала она.

— Доставай скорей печенье! — посоветовала Жива, не потерявшая самообладание.

Майя одним махом сбросила с плеч рюкзак, не мешкая, достала из него пачку, проворно разорвала целлофан и тотчас кинула печенье «К чаю» оскалившимся в полуметре от них собакам. Те тут же набросились на печеньки, скуля и повизгивая, словно ничего давно не ели. Сменив гнев на милость, они тотчас завиляли хвостами.