Ксандр Лайсе - Моя любимая сказка

— Смотри! Ну? Видишь? — Славка с гордостью обвела рукой открывшееся нашим глазам зрелище, словно сама только что всё это создала. — Видишь?

Все краски будто смешались, как бывает с негативом цветной фотографии! В сумерках всё стало… Немного другим, чужим, но не злым — тёплым, уютным, и чуть-чуть незнакомым. Словно переулок и улица были нарисованы акварелью, а потом их вырезали и наклеили на мебель в какой-то старой квартире. На старую тяжёлую мебель с резными столбиками, сделанную в те времена, когда никто и понятия не имел о пластмассе, поролоне и автомобильных пробках. Прохожие на фоне этого пейзажа действительно казались призраками. Они даже не шли, а легко скользили над землёй, меняя цвета и, время от времени, становясь прозрачными… И вдруг иллюзия закончилась. Всё вокруг опять стало таким, как всегда.

Я обернулся к Славке, испугавшись, что не увижу её, что она исчезла вместе с этим видением, словно она была его частью. Но Славка не исчезла. Наоборот, её рука — я только через мгновение понял, что до сих пор держу её за руку, — кажется, стала куда более осязаемой, чем это полагается, в её изумрудных глазах играли тонкие лукавые огоньки.

— Что произошло? — почему-то шёпотом спросил я.

— Ничего особенного, — Славка безмятежно улыбалась. — Просто зашло солнце. Это ведь бывает каждый вечер…

Последнюю фразу она произнесла с неуловимо-вопросительной интонацией, чем окончательно поставила меня в тупик.

— Ну, я имею в виду, что это было? С людьми? — лукавые огоньки в глазах Славки разгорелись ярче.

— Так играет солнце, перед тем, как уйти за горизонт. Оно так прощается. На одну секунду оно просвечивает насквозь всё на свете. Даже людей — их тела, мысли, чувства… — она зажмурилась, как кошка. — Я, например, успела рассмотреть твои…

— И что же я думаю? — я тоже улыбнулся. Мне было хорошо.

— Ты подумал, что я — призрак. Ведь так? — улыбка исчезла. Я просто смотрел на неё.

— Точно… — поразился я наконец с интонациями доктора Ватсона — Но как…

— Я же сказала: каждый вечер солнце, когда бросает последний взгляд на землю, светит сквозь всё. И сквозь всех. Даже сквозь мысли. И если бы ты в этот момент посмотрел на меня, то смог бы увидеть, о чём я думаю. Ты же хотел бы узнать, о чём я думаю?

— Не знаю… — я задумался: в самом деле, а хочу ли я знать, что она думает? Думает ли обо мне, и ЧТО она обо мне думает… — Не знаю… А что один человек думает о другом? Можно увидеть?

— Можно увидеть всё! — Славка засмеялась — Я теперь знаю даже, как выглядит твоя машина. Вон тот старый синий «Линкольн». Так?

— Ну… Ты же могла увидеть, как я сюда приехал. Да?

— Но ведь я не видела! — Славка вдруг словно бы увяла.

— Откуда я это знаю?

— Хорошо, — в её глазах опять загорелись лукавые огоньки. — Город показался тебе похожим на большую старую квартиру… — на это я не нашёл, что ответить — На квартиру, в которой ты вырос, от которой теперь остались только воспоминания и твоя библиотека. Почему ты мне не веришь? — вопрос, притаившийся в самом конце, застал меня врасплох. А действительно, почему?

— Мишкин! Ты не уснул? — оказывается, я задумался.

— Наверное, потому, что не успел увидеть, о чём думаешь ты…

— Тогда, наверное, мне стоит сказать тебе об этом самой…

Сразу же я ощутил, что покраснел. Надеюсь только, что я достаточно обгорел на солнце за день, чтобы этого не было заметно!

— Даю подсказку: настал другой раз, — теперь уже не только глаза, но и вся она светилась лукавством. — Ну?

Я тупо смотрел на Славку, пытаясь сообразить… Ну, конечно! Видимо, в отличие от румянца, догадка на моём лице была куда более очевидна. Славка засмеялась.

— Ну? — лукавые огоньки погасли, осталась только улыбка.

— Так тебя подвезти?

— Обязательно — Славка снова засмеялась и сжала мою руку.

— Можно, я включу что-нибудь другое? — спросила Славка, указывая на выключенную магнитолу. Почти пустые улицы, светящиеся витрины и притаившиеся в тёмной листве фонари возвращали вновь и вновь впечатление, что мы едем по бесконечно огромной старой квартире… Но дома уже не были нарисованными акварелью, а поздние пешеходы не казались прозрачными и разноцветными.

— Включай! — с улыбкой разрешил я. Ночь неслась на нас, а мы проваливались сквозь неё. Сквозь тёплую городскую ночь лучше проваливаться с музыкой.

В шорохе помех послышались, один за другим, обрывки нескольких привычных мотивов, но потом помехи попрятались на других частотах, в салон машины хлынули скрипки, а на их волнах вплыло: «…Un jardin dont j’ai tant reve, оh qu’un jour je puisse y entrer…» Я перевёл взгляд с дороги на Славку.

— Это твой диск?

— Нет… — Славка откинулась на спинку сиденья, словно умываясь музыкой.

— Радио?

— Наверное, — Славка улыбнулась мне, — а есть ещё варианты?

— Песня знакомая… — я помотал головой. — Она играла в кафе, тогда, зимой, помнишь? Как она называется?

Славка нахмурилась, тоже пытаясь вспомнить.

— Мне кажется… Нет, не помню… Какая разница? Она же красивая…

Я подумал, что она не просто красивая — её мелодия подходитименно Славке. Только Славке, и никому другому… Почему подходит я не знал.

— Тебе нравится?

— Очень. А тебе?

Не успел я ответить, как снова послышались помехи, и музыка пропала. Правда, почти сразу возникла другая…

— Жалко, — сказала Славка с таким видом, будто её грубо разбудили.

— А эта тебе не нравится?

— Не знаю… — она замерла, прислушиваясь. — Она тоже красивая, но… странная.

— Это кото, — мы мчались уже по бывшему Владимирскому тракт у.

— Кото? — Славка вскинула брови и сразу стала похожа на школьницу — Что это?

— Что-то вроде японских гусель, только огромные — около двух метров длинной[2].

— Так это японская! Мне нравится Япония!

Славка сразу же начала прислушиваться.

— Эх, была бы сейчас осень…

— Почему? — её брови снова взлетели.