Николай Басов - Смертное Камлание

– Ты бы ее мыл иногда, что ли? – говорил он уныло, пока они скакали между домами, в которых лишь редкое окно светилось.

– Вы же видите, что это за машина, ее не вымоешь, – отвечал водитель.

– Все одно, не дело это, так технику содержать.

– Зато мотор, понимаешь, зверь, даже греть не нужно, сразу включается.

– Он у тебя потому включается сразу, что бензин на нашей базе хороший.

– Как хороший, – начинал кипятиться водитель, – обычный. Из другой бочки нам не наливают, тот же, что у всех.

Рыжов слушал эту чистую, но не вполне привычную северную речь, и подумывал, не обратится ли к сержанту, чтобы он не тратил время, а объяснил, что их со Смеховым ждет. Но после того, как они выбрались из поезда, и исчез этот детский вой, а машина убаюкиваще покачивалась, ничего спрашивать не хотелось, его определенно затягивало в сон. Инициативу взял на себя Смеховой.

– Товарищ сержант, вы куда нас определите?

Сержант повернулся с переднего сиденья к пассажирам.

– Сейчас приедем, все вам расскажут.

– Да куда же приедем? – решил настаивать комиссар.

– Как куда? – удивился сержант, он определенно относился к людям, которые неизменно поражаются, если кто-то другой не знает того, что известно ему. – В «Асторию», конечно. Мне приказали доставить товарища Рыжова в «Асторию», а вы, товарищ Смеховой, будет жить в казарменной гостиннице НКВД.

– Что? – не поверил своим ушам Смеховой. – Меня – отдельно?

– Мне приказано. – Сержант подумал, привычно-подозрительно посматривая то на Смехового, то на водителя. На Рыжова в штатском он не смотрел даже мельком. – И думаю, тем, кто отдал приказ мне, тоже кто-то… приказал. Все уже решено.

А Рыжов подумал, если бы знал, что их везут в «Асторию», попросил бы ехать не этими извилистыми и тесными улицами, а по Невскому. Тем более, что так было и прямее. Но у водилы, видимо, были свои идеи и свои привычки – избегать прямых и коротких путей.

В гостинице их тоже встретили. На этот раз лейтенант с голубыми петлицами, он был сух, официален и выглядел, как больной почками человек. На верхней губе у него были почти такие же усы, как у Сталина, что оказалось настолько неожиданным, что Рыжов засмотрелся на эти самые усы, и лишь тогда, возможно, чтобы отвлечь от себя этот взгляд, лейтенант доложил:

– Товарищу Рыжову предложено остановиться тут, товарищу Смехову…

– Да, я уже знаю, меня в другую гостиницу, – уныло согласился Смеховой. – Только я не Смехов, лейтенант, вы не умете читать по-русски?

Лейнетант немного стушевался, и разозлился одновременно. Он вытащил, не таясь, блокнотик из кармана, полистал, захлопнул, но извиняться не стал. Деловым тоном спросил:

– Оружие у вас имеется?

– Конечно, – отозвался за обоих Смеховой. И выразительно похлопал по своему чемодану, в котором, вероятно, имелась портупея.

Рыжову, при этом осталось только кивнуть. Но Смеховой не унимался.

– А все же, товарищ лейтенант, – его голос звучал в большом гостиничном холле гулко, даже более громко, чем на вокзале, – чем вызвано такое странное распоряжение – разделить нас при проживании?

– О Рыжове пришел приказ от товарища Блюмкина, – чуть покривился лейтенант. – А всем известны его артистические замашки… Он сам только тут и останавливается, когда к нам приезжает. Что же касается вас, товарищ Смеховый, рапоряжение пришло от товарища Бокия.

– Да не Смеховый я, а Смеховой, – буркнул разобиженный уже вконец комиссар.

Но лейтенант не был склонен чрезмерно затягивать эту тему, он произнес почти сквозь зубы:

– Хорошо, что оружие у вас при себе. Может понадобиться.

– Каковы дальнейшие действия? – спросил Рыжов.

– Поднимайтесь в номер, можете отдыхать до одиннадцати. Около одиннадцати тридцати вам позвонят, отвезут к товарищу Сабурову.

Рыжов кивнул, показывая, что такой расклад его устраивает, и одновременно, что эту фамилию он уже знает. Кажется, в Москве все действительно организовали неплохо. И это было… странно. Так заботится о подчиненных, о людях, которых вообще можно бы не принимать в рассчет, раз уж встреча со Сталиным прошла сколько-то благоволучно, было не в традициях службы. Это не столько успокаивало, сколько наоборот – настораживало.

Рыжов подхватил свой портфельчик и пошел к широкой лестнице, забранной ковром под начищенными бронзовыми штырями. Ковер и штыри были тут, наверное, еще с дореволюционных времен.

– А вы, Смеховой, поедете со мной… Для вас же лучше, если со мной.

Почечный лейтенант и Смеховой направились к выходу. И все же Рыжов отчетливо слышал каждое их слово в этом гулком и по-утреннему тихом фойе.

– Это правильно, лейтенант… Но все же, я не понимаю, мы же приехали вместе, а жить должны по отдельности?

– Так и будет, товарищ Смеховой, – кажется, лейтенант все же научился произносить его фамилию правильно.

– Но я должен быть с ним, чтобы проверять… – дальше пошло что-то не вполне разборчивое, потому что лестница сделала поворот.

– Мы получили другие указания, – вот голос лейтенанта долетал четко.

– Да что же… вы проверяете? Меня?.. – Теперь и Смеховой разозлился, а потому едва ли не кричал.

– Вы сделаете так, как вам предложено…

Все, они ушли, стало тихо. Приемные администраторы, которые сидели за широким полированным прилавком, где выдавались ключи, только что делали вид, что ничего не слышат, но едва эта пара вышла, тут же оживленно принялись негромко переговаривать. Рыжов наблюдал за ними через перила, вниз, и не знал, значит ли это что-нибудь.

Все же следовало и об этом подумать. Он открыл дверь своего номера, расположенного под самой крышей, но довольно удобного, как и остальные номера в этой гостинице. Даже с раковиной и кранами в виде странных птиц, должно быть, страшно благородных и героических. Из крана текла теплая вода, не горячая, чтобы побриться с удовольствием, но достаточно теплая, чтобы не ранить кожу, это было хорошо.

Потом Рыжов разделся и лег. И все-таки, сразу уснуть не мог. Одна мысль не давала ему покоя. Все выглядело так, что ему следовало справиться с этой работой или очень хорошо, или… Готовиться к другому месту службы. А может быть, даже не служебными обязанностями ему предстояло заняться, а… Но об этом, как о судьбах Самохиной и Раздвигина, думать не хотелось.

И разумеется, все могло обернуться таким уровнем секретности, что… Голова пойдет кругом не только у него, но и у людей повыше, вроде Блюмкина.

День был пасмурный и хмурый, как всегда бывает в Ленинграде в это время года. Не замерзнуть бы в демисезонном пальто, думал Рыжов, выглядывая из небольшого кафе, устроенного в какой-то боковой комнатке гостиницы, где подавали странный, очень темный чай, разные булочки и сметану. Сметана оказалась получше, чем в подобных забегаловках в Москве, поэтому он умял два стакана с хорошим, крупным, едва ли не прозрачным в каждом кристаллике сахаром.