Питбуль (ЛП) - МакXарди Саймон

Энди удивленно поднимает бровь.

- Ни в коем случае, у этой твари есть зубы. Держу пари, эта сука откусила бы мой каракуль сразу. Кроме того, эта дыра очень влажная. Кажется, она простудилась.

- Хорошая мысль, - я захлопываю свой член в ее "киску" и выхожу из нее, становясь все ближе и ближе к оргазму.

Я не могу перестать думать о том, что у меня никогда раньше не было минета от женщины. Если сосание моего собственного члена - это что-то, что я действительно упускаю. Моя проблема такая же, как и у Энди, я боюсь, что мне откусят член.

- О-о, черт возьми, да. Бери, сука, - стонет Энди, и Сьюзен вычихает комок спермы чихуахуа.

Он скатывается с нее и облизывает свой кончик.

У меня есть идея. Я проделываю в горле Сьюзен дыру размером с кулак. Кровь и слизь пузырятся и булькают из раны, и Сьюзен вцепляется в нее изуродованной рукой. Я вставляю свой член и толкаюсь вверх. Рот Сьюзен открывается, чтобы втянуть воздух, и я замечаю свой член, выходящий из-за поворота. Он останавливается далеко от ее зубов. Я в безопасности! Я трахаю лицо сучки, как пизду, загоняя свой член в пенящуюся дырочку. Сперма Энди все еще пузырится у нее из ноздри. Ее горло сжимается, когда мой член входит и выходит, а рот синеет, когда она борется за воздух. Это так приятно. И когда я собираюсь кончить, глаза Сьюзен закатываются, а рот открывается. Я с ревом выдуваю свое семя. Онo стекает у нее изо рта по подбородку, а потом собирается на затылке.

- Знаешь, Брюсер, если у нее было грудное молоко, у нее есть ребенок! - говорит Энди.

- Но я хочу съесть эту женщину, я умираю с голоду, - говорю я, облизывая зияющую рану на шее.

- Просто пойдем со мной, чувак, мы не можем оставить ребенка.

Я вздыхаю и хандрю вслед за ним в хозяйскую спальню, и, конечно же, там стоит большая двуспальная кровать с детской кроваткой рядом. На заячьем бланке в детской кроватке лежит пухлый младенец, засунутый в синюю майку. Энди вскакивает мне на спину и заглядывает через плечо.

- Он такой крошечный. Ему не больше недели, - говорит oн.

- Что ты хочешь с ним сделать? Отвезти его в соседний дом и позвонить в дверь?

Энди разевает рот. Его глаза округляются, а бровь взлетает вверх.

- Ты с ума сошел? Представь, какой он сочный и сладкий. Мясо растает у нас во рту.

Со всем этим рычанием и лаем ребенок просыпается и вот-вот заплачет. Он видит нас, и его дрожащие губы кривятся в липкой улыбке. Энди прыгает в кроватку.

- А кто тут сочный ребенок? - Энди облизывает его лицо, и малыш визжит от восторга.

Он впивается зубами в розовую щечку ребенка и отрывает кусок мяса. Ребенок размахивает руками и истерически вопит.

- М-м-м-м. Это божественно. Сладкое мясо прекрасно дополняется солеными слезами, - говорит Энди, отрывая еще один кусок мяса, судя по вопящему лицу.

Я с хрустом кусаю его за ноги. Мои вкусовые рецепторы отключаются. Энди прав, парень просто прелесть. Я пережевываю ноги и туловище за минуту. Еда такая свежая, что у меня внутри все сжимается. К тому времени, как я добираюсь до головы, Энди уже обнажил ее и грызет череп. Я с хрустом открываю череп. Энди рычит, и я отступаю. Его задние железы превосходят мои по потенции. Он проглатывает половину содержимого и с довольным вздохом откидывается на край кроватки.

- О, Боже, это было невероятно. Лучшая еда, которую я когда-либо пробовал, - eго желудок настолько полон, что кажется, будто он проглотил арбуз целиком.

Я съедаю остатки и удовлетворенно рыгаю.

- Ой, я думаю, ты съел подгузник, - говорит Энди, морщась.

ЖИДКАЯ ЗАДНИЦА

Всю ночь мы спим на кровати Эндрю и Сьюзен, а потом прикончили их на завтрак.

- Что мы будем делать сегодня? - спрашиваю я Энди, жуя разлагающуюся матку Сьюзен.

- Мы могли бы поехать в Шангри-Ла.

- Куда? Что это?

- Это место, о котором мне рассказывал Чингис, серийный убийца Ши-тцу^[9], в камере смертников. Он сказал, что это земной рай для собак. Бесконечно счастливая земля, где мы живем вечно, а люди - наши рабы, - глаза Энди затуманились при упоминании об этом.

- Ты имеешь в виду, что мы могли бы иметь всех людей, которых хотим трахать и есть? - я вскакиваю с поднятым членом.

- Ага, - у Энди тоже стояк.

- Это очень далеко?

- Чингис сказал, что это в конце яркого света.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Я думаю, он имел в виду, что это за горизонтoм. Нам просто нужно продолжать идти, и в конце концов мы туда доберемся.

- Давай сделаем это, - мы с Энди танцуем по комнате на задних лапах, улюлюкая. - Но, мне нужно кое-что сделать, прежде чем я уйду.

- Что? - спрашивает Энди.

- Помнишь того байкера, который спас меня от камеры смертников? Он пытал меня и заставил съесть волосатую задницу какого-то парня.

- Это то, что заставлял меня делать тот ублюдок, старикашка-охранник.

- Нет, я имею в виду действительно съесть еe, как собачий корм.

- Оx, - Энди смотрит на свои лапы и неловко шаркает.

Я толкаю Энди локтем:

- Значит, у нас все хорошо?

- Да, давай сделаем это.

С мочевыми пузырями, полными молока, которое мы выпили прошлой ночью, мы бродим по солнечным улицам, обливая всё мочой. Мы не оставляем без опознавательных знаков ни фонарного столба, ни пожарного гидранта, ни детской коляски. Нас постоянно ласкают люди, которые находят вид питбуля и чихуахуа, трусящих вместе, восхитительным. Интересно, подумали бы они, что мы такие милые, если бы знали, что в нас полно детского мяса? Молодая женщина следует за нами и фотографирует. Энди присаживается на корточки и гадит на тротуар. Это очень внушительный катях, учитывая его маленькую задницу, из которой он вышел. В нем пряди детских волос. Женщина слишком занята загрузкой своих фотографий в социальные сети, чтобы заметить это, и она хлюпает через липкий холмик.

- Фу, - она давится и шаркает прочь, оставляя на тротуаре следы дерьма и волос.

- Похоже, малыш делает первые шаги, - говорит Энди.

Мы прибываем на свалку перед обедом, стараясь избегать полиции и места преступления, где я съел эмо-цыпочку и ее парня-гота прошлой ночью. Часть забора все еще опущена. Лекс еще не вернулся.

- Держись подальше, пока я тебя не позову, - говорю я.

Энди уходит мочиться на все, что может, а я лежу в тени под "Моррис Минор". Только ближе к вечеру, когда Энди наконец опорожнил мочевой пузырь, на свалку въезжает знакомый белый фургон.

Лекс и Коул выскакивают из машины. Они замечают меня, и Коул откидывается назад в фургон и вытаскивает мясорубку. Его рот кривится в гротеской улыбке.

- Глупая дворняжка, тебе не следовало возвращаться. Полиция прочесывает город в твоих поисках. Последнее, чего мы хотим, - это еще больше внимания полиции, - говорит он.

Насколько я понимаю, весть о моей кровавой авантюре распространилась далеко и широко. И если я не ошибаюсь, Коул и Лекс охотились за мной, чтобы избавиться от меня.

- Иди сюда, мальчик, - говорит Лекс, протягивая цепочку.

Ни хрена себе, я видел, что мясорубки могут сделать с мясом. Я отступаю, но идти некуда. Свалка забита коридорами разбитых машин, которые заканчиваются тупиками. Мне хреново, надо было ехать в Шангри-Лу. Лекс отказывается от цепи и хватает металлический прут.

- Ублюдки, я возьму вас обоих с собой, - рычу я.

Лекс поднимает прут, и Коул делает круг вправо. Эти двое - старые профессионалы уличных боев.

Коул кричит, когда гигантская крыса падает ему на голову. Это дает мне секунду, чтобы действовать. Опустив голову, я бросаюсь между ног Лекса и кусаю его за яйца. Он стонет и сгибается пополам. Коул вертится вокруг, пытаясь вытащить крысу, подозрительно похожую на чихуахуа, из своей спутанной копны волос.

Я подпрыгиваю и хватаю его за руку, чуть ниже локтя. Это все равно, что хрустеть хлебными палочками. Она легко ломается, и я рывком освобождаю изуродованную плоть.