Георгий Старков - Сценарий Анжелы

– Конфета? – предположила она наугад. Честно говоря, она не хотела бы, чтобы это оказались конфеты. Сладости она не любила. Их любил Рон.

– Нет, – он согнул один палец.

– Игрушка? Плюшевый вай-вай?

«Вай-ваем» она называла всех плюшевых зверушек.

Рон молча согнул второй палец. У неё была последняя попытка.

– Но я правда не знаю, Рон, – она едва не расплакалась от возбуждения. – Давай, показывай.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился он, – но ты проиграла.

Рука его выскользнула из-за спины, и Анжела впилась жадным взглядом в коричневый лакированный ящичек.

– Мама дала, – гордо объяснил он. – Для меня. На мой день рождения.

– Что это?

– Музыкальная шкатулка, – Рон говорил так, будто сто лет имел дело с музыкальными шкатулками, но было видно, что он познакомился с вещицей всего пару часов назад. – Она играет музыку, когда открываешь.

– Как это? – у Анжелы в голове не укладывалось, как может музыка играть вместе с открытием этого внешне не очень впечатляющего ящичка.

– А смотри.

Рон снял шкатулку с крючка и поднял крышку – медленно-медленно, как фокусник, демонстрирующий коронный трюк. Анжела ждала, не осмеливаясь дышать. Музыка, ну где же музыка? Шкатулка раскрылась почти полностью, но ничего не происходило. Она уже готовилась перевести разочарованный взгляд на брата, когда…

Звук, такой нежный, парящий над всем миром в и отливающий гранями сотни алмазов, наполнил детскую гостиную. Незамысловатый мотивчик, но он изливался в душу, минуя уши, покоряя грацией и красотой, задевая какие-то струны, от которых исходило светлое, почти эйфорическое ощущение счастья. Два ребёнка сидели на полу с раскрытыми ртами, прислушиваясь к музыке, преобразующей всё вокруг, наполняющей вещи смыслом, а музыка всё играла, и простая лакированная шкатулка становилась на их глазах чем-то недосягаемо красивым, ниспосланным на мир по воле богов.

– Подожд…

Анжела закашлялась и прижала руку к горлу. Она задыхалась. За весь свой пробег она ни на фут не приблизилась к заветным звукам музыкальной шкатулки. Музыка продолжала тихо играть где-то на стыке земли и горизонта. Несколько раз Анжела оступалась и падала на колени, но тут же вскакивала и упорно бежала вперёд. Она забыла обо всём. В мироздании осталась только этот отголосок детства, влекущий к себе невидимым магнитом.

И неожиданно Улица им. Мартина кончилась.

Анжела остановилась; взгляд недоверчиво метался по дощатому забору, выискивая дверь, пролом, хотя бы маленькую щелку. Она старалась успокоить дыхание, но чем больше приходила в себя, тем чернее становилось её отчаяние. Забор, этот жестокий забор загородил её от шкатулки. Шкатулка в руках Рона, он почти её не выпускал из рук, пока она не сломалась. А где Рон, там и мама. Она совсем близка от них, и какой-то чёртов забор…

Музыка оборвалась. Анжела глухо застонала. Стены зданий, обступающие её справа и слева, придвинулись ближе, грозя раздавить её между собой.

Что? Что это?

Чьи-то шаги за забором. Она слышала их очень отчётливо… и видела фигуру человека, который неспешно прохаживался по той стороне – высокая тень, кажущаяся сплошной чернотой. Он был совсем близко, Анжела могла бы протянуть руку и коснуться его, если бы между ними не был забор.

Она наблюдала за ним, затаив дыхание. Сердце, только что танцевавшее твист, испуганно сжалось в комок и замерло.

Человек остановился прямо напротив неё. Теперь Анжела была уверена, что он её видит. Едва не теряя сознание, она увидела, как в щель между досками полез листок белой бумаги, сложённый пополам. Листок подождал несколько мгновений, пока его возьмут, потом оторвался от забора и мягко спикировал вниз. Анжела даже не посмотрела на него. Она не могла отвести глаза от страшного неизвестного человека.

Наконец шаги послышались снова, и они удалялись. Грузно переваливаясь с ноги на ногу (она представляла её шаги именно таким), человек отходил от забора, возвращаясь обратно на север. Шаги превратились в шелест, шелест стал дыханием тумана. И только когда вновь настала полная тишина, Анжела осмелилась перевести взгляд на то, что человек оставил для неё. Её стала бить крупная дрожь.

Листок лежал на асфальте, совершенно безобидный и вместе с тем отчётливо жуткий. С краю на нём остались грязные следы пальцев.

Она присела, протянула к нему руки. Обречённо ждала, когда из-под листка высыплется армия червей или тарантулов. Но это была лишь хрустящая белая бумага, и когда она раскрыла его, то увидела всего несколько слов:

Он ищет тебя. Он хочет тебя вернуть. Не дай ему сделать это. Найди Рона и маму. Их не было дома, но они будут ждать тебя в церкви.

– Мама? – очень тихо спросила Анжела, боясь, что листок обернётся пылью у неё на ладони. Она закрыла глаза, подождала несколько мгновений, открыла снова. Листок был на руке – до ужаса настоящий, и буквы на нём были выведены уверенным размахом человека, который знает, что делает.

Анжела посмотрела на грубый почерневший забор – не видна ли маячащая тёмная фигура за ним, не вернётся ли он, чтобы дать разъяснения. Но за забором была только пустырь, втисненная в пространство между кирпичными домами.

Они будут ждать тебя в церкви.

В груди всколыхнулся зародыш надежды. Туман вдруг стал дружелюбным и тёплым, и в воздухе потянуло далёким душистым ароматом апельсинов. Сама не осознавая, Анжела зачарованно улыбнулась. Улыбка вновь сделала её маленькой девочкой, которая верила в чудеса.

В Сайлент Хилле было много церквей. Помнится, отец ворчал, что местные будто помешались на Боге. Церковь была в Старом Городе, церковь была на западном побережье озера, но семья Ороско признавала для себя только один храм веры – Церковь Святой Стеллы. Она располагалась недалеко от их дома в «Лазурном ручье», и людей там обычно бывало немного – уж во всяком случае, не те толпы странных личностей, которые иногда собирались в церкви в Старом Городе. По праздникам все они – Рон, мама, отец, Анжела – ходили туда на службу, и в этих же стенах она была крещена.

Поэтому у неё не возникло никаких сомнений, куда направиться. Половину дороги Анжела прошла в сладостном предвкушении, со счастливой улыбкой на губах, но потом ею стала овладевать тревога. Пустые улицы и брошенные дома навевали мрачные мысли. Глупость, кричали они, кривясь стёклами своих окон, какая глупость! Нет тут никого, уж мы-то знаем! В ответ Анжела цеплялась кончиками пальцев за листок бумаги, который стал её самым дорогим сокровищем, и убеждалась, что он никуда не пропал.