Василий Шахов - Душехранитель

Девушка бросилась к нему, и он поймал ее в свои объятья. И тогда жрица сбросила капюшон…

Жаворонок спикировал почти на Ренату, но в тот момент страшные когти орла настигли бедную пичугу. Не успев даже вскрикнуть, она умерла, проткнутая насквозь, и только капля крови упала на блузку мертвой девушки, под грудь.

Тело Ренаты дрогнуло. Она втянула воздух, тяжело, с долгим всхлипом. Николай вскочил с колен и поднял ее с земли. Зрачки девушки, она подобрала под себя ноги и присела.

– О, господи! Спасибо, что ты меня услышал!

Рената отстранила Ника и загородилась от него рукой. Стоило ей отвернуться, изо рта у неё хлестнула белая пена. Спазмы то проходили, то вновь овладевали ею. Девушка едва дышала, и потому, когда все закончилось, руки её бессильно подломились. Отдыхая, она ничком лежала в мокрой траве. Гроссман помог ей подняться.

– Все прошло, все прошло… – бормотал он и гладил девушку по лицу, стирая остатки крови и пены.

Рената, точно не совсем понимая, где находится, огляделась, изучающе посмотрела на свои перепачканные руки, на дрожащие от слабости ноги, на грудь. Её губы упрямо изогнулись, дрогнули в печальной улыбке:

– Я напугала тебя? – голос звучал с её интонациями, но ниже и мягче обычного.

– Еще бы! Чуть дураком не стал…

– Извини. Который час?

– Ка…кажется, десять минут девятого… Тьфу ты! – Гроссман разозлился на свой заикающийся язык. – Давно у тебя случаются эпилептические припадки?

– Эпилептические припадки? – она не ответила на вопрос и поднялась. – Нам пора ехать, Ник!

Он хотел спросить: «А Саша?!», но вдруг осёкся, взглянув в её непрозрачные, словно два кусочка серого гранита, глаза под веером густых, слипшихся от дождя девичьих ресниц.

– Обещаю, что никаких припадков больше не случится. Машину поведу я. Садись.

– Только если этот драндулет заведется…

– Я ведь тебя просила, Ник… не обижай его…

– Прости, вырвалось. По инерции. Ты вся промокла.

– Это ничего! – успокаивая его, Рената двинула рукой. – Мелочи. Иногда приятно бывает чувствовать себя в мокрой одежде… Дай сигарету…

Она села за руль и закурила. Не так, как обычно. До фильтра. Гроссман ломал голову, что же произошло. После припадка она стала… какая-то другая. Не внешне – внутренне…

«Самое постоянное в ЭТОЙ жизни – наша оболочка. Мы никуда не можем деваться от нее. И никто так не заблуждается, как тот, кто думает, что так было, так будет и ничего нельзя изменить. Мы сами оценим поступки своего духа через тысячелетия, не помня лиц тех, кто их совершал, да и не стараясь вспомнить»…

Ник встряхнулся. Кто шептал ему это?..

Рената выбросила окурок в окно. Гроссман подумал, что же она будет делать со «сдохшим» мотором. Но после короткого замыкания джип подал признаки жизни и заурчал. Они отъехали. Через несколько минут стемнело.

– Выходи! – наконец сказала девушка, тормозя на склоне.

– Зачем? – удивился Николай.

– Выходи и вынимай вещи!

– Зачем?!!

Она упрямо мотнула головой. Ожидая от неё всего, что угодно, Гроссман покинул джип. Рената с грустной улыбкой обняла помятый бок железного коня:

– Что ж, прощай! Жаль расставаться, но ничего не поделаешь: твое тело тоже сдалось, приятель…

– Что ты делаешь?! – удивился Ник, видя, что она придавливает педаль газа злосчастной лопаткой.

– Не хочу, чтобы он попал в чужие руки или превратился в труху на свалке… Он слишком ярко жил, чтобы так бесславно и бесцветно умереть. Правда, приятель? Ты согласен со мной? Прощай!

И, сорвавшись с места, джип полетел к обрыву, навстречу неминуемой гибели. Содержимого бака хватило на то, чтобы на несколько секунд превратиться в пучок огня.

Рената повернулась и посмотрела на бывшего мужа:

– Доедем автостопом. Здесь уже недалеко, правда?

– Конечно, доедем.

– И нам теперь времени, чтобы многое исправить, а тебе не быть собакой на сене…

Николай насторожился, услышав что-то очень-очень-очень знакомое, но что именно – понять не смог. Он только улыбнулся:

– Наконец-то из этих уст я слышу речи взрослой и умной женщины…

Непрозрачные, как гранит, глаза Ренаты усмехнулись. Молодой человек набросил ей на плечи свою куртку, поднял два чемодана, и они пошли по мокрому от дождя бесконечному шоссе…

«И никто так не заблуждается, как тот, кто думает, что так было, так будет и ничего нельзя изменить… Деяния нашего духа оценим мы сами, не помня, какими были наши лица, цвет глаз, волос, кожи»…

…Если я буду иметь дело с камнями, То не стану ломать преграды.

Я наберусь терпения, как ты, о, вода!

Декабрь 1994 – март 2000 гг.

«Майа-гири» – прямой удар ногой