Юн Линдквист - Блаженны мертвые

Давид осторожно втиснулся в узкое пространство между спиной Магнуса и стеной. Просто немного полежать, глядя на хрупкое, гладкое плечо сына, выглядывающее из-под одеяла. Он закрыл глаза, подумал... ничего не успел подумать. Давид спал.

Выйдя на берег, Малер тут же увидел навигационный знак. Доски, из которых он был сколочен, выцвели, и Малер не заметил его в темноте. Значит, пролив прямо по курсу. Он снова забрался в лодку, попытался завести мотор. Мотор взвыл, закашлялся и заглох.

Малер наклонил канистру, где на донышке еще оставалось немного бензина, и мотор завелся. Топлива едва хватило, чтобы отъехать от берега. Упершись руками в колени, Малер любовался небом, лоснящимся синим бархатом в сгущающихся летних сумерках. Тут и там проглядывали контуры деревьев, их силуэты колыхались на темном фоне, как в каком-нибудь документальном фильме про Африку. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был глухой рокот скрывшегося из вида парома.

Ничего, не так все и плохо.

По крайней мере, теперь он знает, где находится. Уж лучше так, чем с бензином заблудиться. На веслах по такой воде доплыть до острова займет всего каких-то лишних полчаса. Ничего страшного, главное — не волноваться.

Малер вставил весла в уключины и взялся за дело. Он греб короткими рывками, глубоко вдыхая теплый вечерний юз-дух. Через несколько минут он вошел в ритм и уже почти не замечал работы. Это было чем-то похоже на медитацию.

Om mani padme hum, om mani padme hum...[46]

Весла вспенивали гладь моря позади него.

Минут через двадцать Малеру показалось, что он слышит какой-то вой — животное, что ли? Он поднял весла, прислушался. Звук донесся снова. Нет, это не животное, — скорее, это походило на крик. Трудно было с точностью сказать, откуда он шел, — звук эхом отражался от островов, но Малер и так уже догадывался...

Он опустил весла и принялся грести широкими, мощными рывками. Крик больше не повторялся, но Малер и без того знал, что звук донесся с их острова. Пот заструился по спине, от былого спокойствия не осталось и следа. Медитирующий монах превратился в яростный, но маломощный механизм.

Надо было сходить за бензином.

Во рту скопилась слюна, и Малер плюнул на бесполезный мотор.

— Чертова железяка!

Хотя винить приходилось себя и только себя.

Чтобы не тратить время, он не стал пришвартовываться к пристани, а просто вытащил лодку на песок и выпрыгнул на берег. В ботинках тут же захлюпала вода. Дом выделялся черным силуэтом на фоне темно-синего неба.

— Анна! Анна!

Тишина. Входная дверь была закрыта. Он дернул и почувствовал легкое сопротивление. Он дернул еще раз и, почувствовав удар, вскинул руку к лицу, но это оказалась всего лишь метла, покатившаяся по каменистому склону.

— Анна?

Малеру потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте внутри дома. Дверь в спальню была закрыта, а на полу лежал какой-то сугроб. Малер поморгал, и сугроб начал принимать очертания — Анна спала на полу, обняв одеяло.

— Анна, что случилось?

Голосом, севшим от крика, Анна ответила:

— Оно было здесь...

Малер огляделся по сторонам. Лунный свет, проникающий в дом сквозь открытую дверь, был слишком тусклым, чтобы что-либо различить. Малер прислушался, но ничего не услышал. Зная, как Анна боится животных, Малер вздохнул и раздраженно спросил:

— Крыса, что ли?

Анна покачала головой и произнесла что-то нечленораздельное. Когда Малер повернулся, собираясь войти в комнату, она прошептала: «Возьми!» — и указала ему на топорик, лежащий на полу возле ее ног. Затем, не выпуская из рук одеяла, она подползла к входной двери, захлопнула ее и прислонилась к дверному косяку, придерживая ручку двери. Дом погрузился во тьму.

Малер взвесил в руке топорик:

— Тогда что же?

—...утопленник...

— Что?

Повысив голос, Анна просипела:

— Мертвец. Труп. Утопленник.

Малер зажмурился, представил себе кухню и вспомнил, что видел на столе фонарик. Он на ощупь добрался до стола и почувствовал, как пальцы его коснулись металла.

Батарейки...

Он нажал на кнопку, и луч фонаря осветил кухню. Малер направил его в сторону, чтобы не ослепить Анну. Она и сама была похожа на привидение — мокрые от пота волосы свисают со лба, невидящие глаза смотрят прямо перед собой.

— Папа, — прошептала она, не глядя на него. — Элиас... Мы должны его... отпустить.

— Что ты несешь? Куда отпустить?

— Отсюда...

— Тихо, я сейчас...

Малер приоткрыл дверь в комнату, посветил. Пусто. Он открыл дверь пошире, шаря лучом фонаря по комнате.

Окно было выбито — лунный свет отражался в осколках стекла, рассыпанных по полу и столу. Малер прищурился. На столе среди осколков что-то лежало. Крыса. Он сделал шаг вперед.

Нет, это не крыса.

Это была рука. Отрубленная рука. Кожа была тонкой, сморщенной. Мясо верхней фаланги указательного пальца сгнило, обнажая тонкую кость.

Малер сглотнул, легонько ткнул обрубок руки топором. Рука перекатилась по стеклянному крошеву и застыла. Малер усмехнулся. А он что ожидал? Что она подскочит и ухватится за топор? Он посветил в окно, но не увидел ничего, кроме скалистых уступов в зарослях можжевельника.

— Ладно, — обратился он к Анне, выйдя из комнаты. — Я схожу на разведку.

— Нет!

— А ты что предлагаешь? Забиться в кровать и надеяться, что все обойдется?..

— ...Пасен...

— Что?

— Он опасен.

Малер пожал плечами и поднял топор.

— А это ты там его?..

— У меня не было выбора. Он хотел залезть в дом.

До сих пор Малер действовал на чистом адреналине, но сейчас, когда напряжение спало, он с ног валился от голода. Малер, пыхтя, опустился на пол рядом с дочерью. Он подтянул к себе термосумку, открыл пакет с сосисками и, заглотив сразу две штуки, протянул его Анне. Дочь только поморщилась.

Он съел еще две сосиски, но это лишь раздразнило его аппетит. Прожевав резиновую массу, он спросил:

— Элиас?

Анна кивнула на сверток, лежащий на коленях, и ответила:

— Ему страшно. — Голос ее был все еще хриплым, но слова теперь звучали членораздельно.

Малер вытащил булочки с корицей и умял сразу пять штук, набивая живот сдобой. Он сделал несколько глотков молока прямо из пакета. Чувство голода все не проходило, только добавилась тяжесть в животе. Он откинулся назад и вытянулся на полу, чтобы облегчить пищеварение.

— Мы едем обратно, — произнесла Анна.

Малер посветил фонариком, выискивая канистру, и ответил: