Дион Форчун - Лунная магия

Первобытные, исконные и глубинные уровни подсознания поднялись на поверхность и вступили в простую связь с его рационализмом, и интеллект сейчас служил подсознательным инстинктам. Он был могущественным стихийным существом; первобытным человеком, единым с Природой, ведомым всей предшествующей жизнью. С одной стороны, он полностью готов был действовать и был подобен опасному животному, если бы перед ним оказалась любая женщина, одна в пустом доме; с другой же — он принес огонь с небес, и, как всегда, это был украденный огонь.

Его любопытные тусклые глаза сверкали как лед на его похожем на маску лице, а бледная кожа начинала искриться от выступившей испарины. Это были глаза одержимого или неистового викинга. Женщина, наблюдавшая за ним с другой стороны алтаря, увидела, как его рука упала на бедро, и поняла, что он подбирается к бронзовому ножу в форме листа, который должен быть пристегнут к кожаному поясу на талии, и поняла также, что уровни его сознания объединяются — поверхностные и глубинные. Через мгновение Малькольм может превратиться в опасного зверя, но, кроме всего, он могущественный маг. Она знала также, что между очень своенравным характером Малькольма и его потрясающей магической силой очень тонкая грань, и она нарочно пошла на риск.

Малькольм и Лилит смотрели друг на друга, как два дуэлянта. В этот момент энергия была исключительно на персональном уровне, и на этом уровне ею нужно было управлять, собирать, уравновешивать и снова передавать, меняя полюса. Она осматривала его дюйм за дюймом и украдкой отходила влево, потому что знала, что спустя мгновение над алтарем образуется вихрь. Если бы она заговорила, то могла бы разрушить заклинание, примитивное заклинание, дающее ощущение благополучия, и возвратить мужчину к реальности, но она меньше всего желала этого и хранила молчание. Она начала медленно двигаться вокруг алтаря, так, чтобы он все время находился между ними, а его мерцающий свет и поднимающийся спиралью вверх дым ладана создавал достаточный барьер против потока первозданной силы, которая поступала из глубин по каналам, открывшимся благодаря сорвавшимся с привязи раскрепощенным страстям Малькольма.

Теперь они поменялись местами, она была с западной стороны, а он — с восточной, за его спиной было зеркало. По мере того как он перемещался к востоку, на место жреца, им овладевала перемена; казалось, что его разобщенные уровни сознания собрались вместе, сфокусировались и соединились, так что прошлое снова поселилось в его душе, а будущее стало понятно и прозрачно; он был все тем же жрецом-изгнанником, что и раньше, и Великим Посвященным, которым мог бы стать: Посвященный должен был вырасти из изгнанника.

Однажды раньше он был вместе с женщиной, которую любил, в Святая Святых, скрытом от глаз непосвященных покровом, в который Изида всегда облекает все, что бы Она ни делала; но в тот раз он не появился, точно вор в ночи, но был там посланником Богини; именно там, на своем, предназначенном лишь ему месте, он выполнял работу, для которой был послан. Это была ужасная работа, жертвенная работа, но он выполнял ее безупречно, с чистыми руками.

Он знал, что должен спуститься в ад и позволить там выйти всем первобытным силам, которые призваны обеспечивать энергию для магии. Он должен был сделать это как мужчина и как жрец, потому что эти два понятия неразделимы в магии, и доверить женщине, которая смотрела ему в лицо через алтарь, — верховной жрице — поддержать разнузданные силы и своими знаниями и своей властью превратить их в магию уровнем выше.

Он смотрел ей в глаза сквозь поднимающийся с алтаря дым ладана и видел, что они неподвижны и спокойны: казалось, она стояла на островке покоя в центре смерча, в котором он потерялся сам и потерял ее. Она стояла прямо, ноги ее были между колоннами равновесия, и она легко балансировала, удерживая руки над алтарем ладонями вниз, несмотря на то, что его руки дрожали и хватались за алтарь, как будто он готовился к прыжку. Она совсем не помогала ему магией стихий, эта задача была его, жреца-жертвователя; она ждала, как верховная жрица, пока он выполнит свою часть работы и предоставит ей силы, которые он вызвал из самых глубин.

Комната постепенно исчезла, и он оказался в пещере Черной Изиды, совершая великий обряд, который выполняется один раз в четыре года. Люди могут называть это черной магией, но он знал, что, хотя на алтаре лежало мертвое тело, в этом не было никакого зла, одна лишь грубая первобытная сила. Если бы они оставили ее на том же уровне, она могла бы обратиться во зло, но они не оставляли ее там; верховная жрица примет у него энергию, преобразует ее и принесет в храм Великой Изиды, где эта сила проскользнет сквозь завесу Святая Святых как луч лунного света и оживит лежащую между сфинксами мумию Богини, для которой и вершится весь обряд; потом Святая Святых снова останется пустой.

Женщина, которая следила за ним, заметила произошедшую перемену и приготовилась принять ее. Она в мыслях переместилась в темный, похожий на пещеру храм к жестокому жрецу-изгнаннику, который желал ее и который уничтожал себя, чтобы получить ее. В нем были задатки величия, и оба, она и великий верховный жрец, поняли это, несмотря на то, что было так мало времени для возмужания. Потом перед ее внутренним взором открылась новая картина, которой она никогда не видела прежде, — картина пыток, когда, в смысле магии, ее дух был отозван обратно, чтобы предстать перед мужчиной, который был причиной ее смерти и вынуждал ее исповедаться. Но в верховном жречестве куда больше интуиции, чем простой оценки, и он и она, глядя друг на друга через тело стянутого ремнями человека на столе пыток, согласились, что пришел назначенный час. И перед ее внутренним взором появилась другая, поразительно контрастирующая с предыдущей сцена — кабинет врача на улице Уимпол, где Малькольм потерпел поражение, он на самом деле повержен в той, другой, жизни после многих часов пыток, и ей показалось, что пересмотр сделан, и с этого момента началась магия.

Она знала, что Малькольм изменил уровень сознания и больше не осознает комнату, он находится в гипнотическом состоянии; и у нее ее делом было контролировать ритуал и постоянно возвращаться в план физический, чтобы поддерживать энергию. Казалось, лицо мужчины было не из плоти и крови, оно скорее напоминало гипсовую маску со вставленными в нее мерцающими глазами; он был настоящим жрецом и совсем не был похож на потерявшего голову мужчину. Он был не просто самим собой, получающим то, чего желал; он был участником ритуала, представляя нечто большее, чем он сам, представляя всех мужчин, которых обманула жизнь, как это случилось с ним, и сам он в своем лице магически разрушал их оковы. То, чему он научился у женщины, использовавшей его, соединило его с космическими силами, и поэтому вершилась магия. То, что происходило, было примитивным, архаичным, ужасающим, но священным и в своем роде духовным, как и любое из священнодействий: это была первостепенная основа, на которой зиждется вся жизнь; игнорируя ее, как это постоянно делают люди, сама жизнь не могла бы существовать; и она, женщина, осознавала всю важность происходящего.