Владислав Женевский - Запах (сборник)

Удивительно, что при всей этой неформатности Дашков завоевал-таки относительную популярность и обзавелся узким, но верным кругом поклонников. В последнее время он публикуется нечасто, но прошлогодний роман «Плод воображения», изданный «Снежным Комом М», стал для многих приятным сюрпризом, хотя шума и не наделал.

Останавливаться на конкретных текстах не будем – иначе завязнем с концами. Перечислим несколько вещей, которые представляются наиболее важными: «Умри или исчезни!», «Собиратель костей», «Мокрая и ласковая», «Оазис Джудекка», «Черная метка», «Домашнее животное», «Мечты сбываются».

От изысканных безумств перейдем к более уравновешенной вселенной Марии Галиной, которая в представлениях не нуждается, – если вы хоть краем глаза следите за происходящим в российской литературе. Как и Дашков, Галина существует на перекрестье жанров, но ее положение несколько устойчивей, поскольку одна из дорожек ведет в мейнстрим. Это редкая литературная удача, и в наших интересах, чтобы так продолжалось и дальше. Почему? Дадим слово самой писательнице: «Если спустя сто лет обо мне напишут в учебнике, это будет фраза: „Она поставила себе задачу поднять планку массовых жанров. Или, напротив, доказать, что серьезная книга может быть захватывающей“».

К счастью для нас, в круг этих жанров входит и хоррор – в мягкой его разновидности. Мария Семеновна хорошо знакома с классикой жанра (Лавкрафт, Блэквуд, Ходжсон), а в начале девяностых и приложила руку к переводам современных мастеров – Клайва Баркера и Питера Страуба.

Тексты Галиной манят неопределенностью, символичностью, опутывают читателя сетью подводных течений и скрытых смыслов. И всякий раз это не обманные уловки, а приглашение к разговору. Читать эти книги, посматривая одним глазом в телевизор, невозможно – или же вы будете читать что-то совсем иное.

О чем стоит сказать? «Дагор» – прекрасная лавкрафтианская повесть без единого упоминания Ктулху (зато имеются гены Конрада и Киплинга). «Луна во второй четверти» – мистический триллер о людях и нелюдях, столкнувшихся в карельской глуши. «Малая Глуша» – заслуженно известная книга, которая объединяет под вывеской романа две очень разные повести, связанные разве что на идейном уровне. Первая, «СЭС-2», – полусатирическая история об индейском духе вечного голода (того самого, что на букву «в»), посетившего советскую периферию в эпоху застоя; в тексте присутствуют элементы, из которых при желании можно было выковать хороший хоррор, однако Галина складывает их в нечто ироничное и грустное – и любители темных материй уходят несолоно хлебавши. Иное дело вторая повесть, давшая название книге; из древнего сюжета о путешествии в страну мертвых вырастает тягучее, томительное повествование, завораживающее читателя иномирной красотой. Конечно же, о классических ужасах тут говорить не приходится, но «Малую Глушу», как и многие другие произведения Галиной, прекрасно описывает емкий западный термин «weird fiction» – раскидистый зонтик, под которым уютно себя чувствует все мрачное и странное. Это касается и недавних «Медведок» – сложного, многослойного романа, который в определенных своих прочтениях способен внушить впечатлительному читателю сверхъестественный трепет (и вовсе не из-за Ктулху, который на сей раз поминается прямым текстом – хотя и с ним все непросто).

Еще одно женское имя, украшающее российский хоррор-небосклон, – Анна Старобинец.

После первых публикаций критика наложила на нее проклятие «русского Стивена Кинга», от которого молодая москвичка не вполне избавилась до сих пор, – но, надо отдать ей должное, очень старается. В ее текстах действительно прослеживаются инородные влияния, но это не только и не столько Кинг, сколько англоязычная литература в целом (в том числе хоррор); отсюда и многочисленные другие сравнения – Гейман, Филип Дик, даже Кафка… Старобинец переносит завоевания западной прозы на российскую почву, и гибрид не только демонстрирует жизнеспособность, но и становится полноправным местным видом – о смешанных корнях и не вспомнишь. Черты его характерны и узнаваемы: чеканная, холодная стилистика, обязательная нотка абсурда, всепроникающий цинизм, утонченная жестокость, окраска – от серой до угольной. Иные пассажи напоминают отрывки из магических книг и при достаточно глубоком погружении вызывают эффект транса.

Первой заявкой на успех стал «Переходный возраст», давший название дебютному сборнику Старобинец, – душераздирающая повесть, с блеском доказывающая, что «телесный» хоррор можно писать и по-русски. Попадись такой сюжет в руки молодому Кроненбергу, в его карьере могло бы стать на шедевр больше. Прочие тексты, включенные в сборник, больше тяготеют к фантастике и сюрреализму в духе Людмилы Петрушевской, и все же от каждого из них потягивает чем-то беспокойным и неуютным (рассказ «Я жду», повествующий о таинственном перерождении прокисших щей, – яркий пример того, как уместить на одной кроватке ужас и абсурд).

Во втором сборнике, «Зимнее похолодание», градус реализма возрастает – а общая температура, как и обещано в названии, падает. Особенно выделяется одноименная повесть, в которой проступают отчетливые следы Кинга, но его присутствие озаряет не букву, а дух происходящего. Над маленьким подмосковным городком возвышается гора, наваленная из мусора, – и точно такая же мерзлая свалка таится в душах живущих здесь людей, не исключая и детские души… Тот же стылый морок поджидает читателя и «В пекле» – наверное, это единственный рассказ о новогодней России, который мог бы экранизировать Дэвид Финчер.

Иного рода страхи царят в «Убежище 3/9» – первом романе Старобинец, душевно встреченном критикой, но не слишком известном среди смертных читателей. Его жанровая принадлежность определению не подлежит, проще подыскать аналоги – прежде всего «Американские боги» Нила Геймана и его же «Песочный человек». Но даже и к этому коктейлю из фэнтези, мифа, притчи и хоррора автор умудряется добавить несколько собственных ингредиентов – антиутопию, фантасмагорию, апокалиптическую сагу, бытовой кошмар. Действие книги тонким слоем размазано по материальному и духовному пространству – между Россией и Европой, явью и грезой, пленкой сознания и подкладкой мифа. Старобинец берет образы, знакомые каждому из нас по русским сказкам, и счищает с них шелуху, вгрызается в плодородную почву фольклора и доходит до самых корней, обнажая прекрасную и жуткую сущность привычных вроде бы фигур. И да, ужас в этой мистерии не на последних ролях – чего стоит только эпизод с Полуденной, который привел бы в экстаз и Лавкрафта. Несмотря на спорный финал (что характерно для многих произведений Анны) и отдельные излишества, «Убежище 3/9» – это литература, гордиться которой естественно и легко.