Олег Кожин - Темная сторона дороги

— Просто я действительно не помню, как тут оказалась, — объяснила я. — Мне почему-то кажется, мы приплыли по реке…

— Чепуха! — буркнула бабушка. — Обычная автобусная остановка у нас за мостом. Мост подвесной. Качается. Вниз глядеть нельзя, голова закружится. Кажется, что мост плывет. Мы с тобой приехали на автобусе. Потом шли через мост… Что у тебя с головой, детонька, творится? Я уж и не знаю…

Впервые за все время я услышала, как моя добрая, ласковая бабуля ворчит. Наверное, я сильно расстроила ее. Напугала своими вопросами.

Мне стало жалко старушку. Я извинилась. Обняла ее и поцеловала. От седых бабушкиных волос знакомо пахнуло прелыми листьями и землей.

Решив, что бабушка быстрее успокоится, если я оставлю ее одну, я ушла. И снова весь день провела на реке, среди воды, луговой травы и солнца.

А ночью опять очнулась от голоса, который не узнавала, но который казался мне очень знакомым:

«Сссоня! Сссоня… Мы ждем!» Он тянулся из мрака, как ледяные струйки сквозняков из подпола.

Я вздрогнула и открыла глаза. Я опять стояла в прохладных сенях бабушкиной избы и смотрела в старинное зеркало. Но в этот раз его туманная поверхность не была спокойной — она рябилась, покрывалась волнами, плыла… А мое лицо, искажаясь в этих черных волнах, морщилось и темнело на глазах, превращаясь… в лицо моей бабушки.

— Бабуля! — попыталась позвать я, но только жалобный писк вырвался из горла. Я закрыла лицо руками и выскочила из дома на улицу.

Там было светло. Молочный лунный свет заливал полисадник. Рыхлые курчавые головы смородиновых кустов торчали над круглым лужком с мягкой травой. А по лужку бродила бабушка — в светлой ночной рубашке, простоволосая и растрепанная. Она водила руками над травой, словно что-то ловила или вытаскивала оттуда, прямо из бледного лунного света, разлитого поверху. И бормотала… Что-то про молодую кровь.

— Бабуля?

Старушка подняла голову, как-то странно вывернула ее набок — слишком сильно — и взглянула на меня в упор. И смотрела, не отводя взгляда. На лице у нее играла привычная улыбка. Но сморщенные длинные руки продолжали шарить в траве — сноровисто и суетливо, как паучьи ножки, действуя словно бы сами по себе, отдельно от тела.

При виде ее неестественно вывернутой головы меня захлестнул холод. Старая женщина с гладкой белой головой и выпученными блестящими глазами… Больше всего она напоминала личинку мухи, озабоченную пропитанием. Она не выглядела человеком в это мгновение.

И я не выдержала. Меня будто подбросила какая-то сила. Я не успела ничего сообразить — только почувствовала, как хлещет по ногам выше колена сырая от росы трава, ветер свистит в ушах, и я бегу изо всех сил, рыдая и всхлипывая. В темноте — к мосту. Мне ничего больше не нужно здесь. Я хочу уйти! Хочу… ЖИТЬ.

Только эта мысль стучала в голове, только это желание жаркой волной плескалось в сердце, бешено прыгавшем в груди.

С каждым шагом вокруг делалось светлее. Когда я вбежала на мост — черное зеркало реки поплыло подо мной — и в небе вспыхнуло солнце. Потом еще одно. И еще.

За мостом был день. Там я увидела лес и запыленную автомобильную трассу. Не оглядываясь, я прошагала по пустынной дороге примерно с километр.

На повороте у ржавого обвалившегося указателя меня подобрал рейсовый автобус. Какие-то люди одолжили куртку и деньги на проезд. Меня расспрашивали, но я только плакала и ничего не отвечала: меня колотило от ужаса.

Оказавшись у порога своего дома — в серой многоэтажке на улице Белобородова, в Мытищах, я почувствовала, что страх отпускает.

Я позвонила в дверь. Мне открыла мама. И сразу заплакала:

— Сонечка! Родная!

Она кинулась обнимать меня. На мамин крик прибежал отец. Увидев меня, побледнел, покраснел. Схватил меня в охапку, прижал к себе, так что ребра хрустнули.

— Где ты была? Столько времени пропадала!

— То есть как это, где была? Вы же сами меня к бабушке в деревню отправили? — удивилась я.

Руки отца, обнимающие меня, похолодели. А мама странным дрожащим голосом сказала:

— Сонечка… Родненькая. Да ведь обе твои бабушки еще до твоего рождения умерли.

Чуть успокоившись, родители рассказали мне, что перед тем, как исчезнуть на месяц, я уехала с тремя своими подругами кататься на велосипедах.

Мы хотели добраться до заброшенной дороги, ведущей к бывшему, давно разрушенному детскому санаторию — это всего несколько километров вдоль Щелковского шоссе.

Папа предостерегал нас, что дорога там очень плохая.

— Об этой дороге даже слухи нехорошие ходят: мол, люди там пропадают. Только это неудивительно. Никто ж ее не ремонтирует. Там одни ямы, и лесом все зарастает. А хуже всего тамошний мост, — говорил отец. — Опоры старые, бетон в них крошится, того гляди, рухнет. Не вздумайте туда соваться! Если уж неймется — прокатитесь до него, но дальше не лезьте.

Отец предупреждал.

Девочки рассказали, что по пути я обогнала их, вырвалась далеко вперед, и они не заметили, когда я свернула с дороги и в какую сторону. Мой велосипед нашли возле моста: он валялся в траве у обочины, возле первого столбика мостовой ограды.

Одна из девочек, Лена Бражникова, видела на мосту какую-то старую женщину — сгорбленную и седую. Она шла через реку на ту сторону. Не шла — ковыляла! Одетая в розовый спортивный костюм, точно такой, какой был в тот день на мне.

Это совпадение показалось моей подруге забавным.

Только и всего.

Не всегда ведь знаешь, куда приведет дорога.

Любовь, мир и гармония? Ох, очень мило, очень мило, очень мило, очень мило. Но может быть, в следующем мире (англ.).