Стивен Кинг - Томминокеры

— Что ж, я попытаюсь ответить на твой вопрос, — медленно начала Бобби. — И начать нужно издалека. Мне кажется, Томас Эдисон был более велик, чем Альберт Эйнштейн, потому что он понимал взаимосвязь и природу вещей. Мы… мы создаем. Создаем вещи. Мы не теоретики. Мы практики. Строители.

— Вы усовершенствуете вещи, — Гард подумал об управляемой с помощью телепатии пишущей машинке.

Бобби довольно улыбнулась.

— Усовершенствуем! Верно! Именно это мы и делаем. И сейчас мы усовершенствуем Хейвен. У нас огромный потенциал, как ты мог убедиться. Все наши усовершенствования питаются… питаются от органических источников энергии и от бактерий. Они долгосрочны и надежны. Не все люди способны на это. Но существует особая прослойка, люди, которых можно было бы охарактеризовать словом «сливки общества». Хотя даже Питер — всего лишь собака — тоже сумел создать кое-что полезное, а именно большое количество энергии.

— Причина, неверное, лежит в его духе и любви к тебе, — вставил Гарднер. Под столом он потихоньку взвел курок.

— Говорить о моральных аспектах того, что мы делаем, не стоит, — продолжала Бобби. — Важен аспект осуществляемых усовершенствований. Мы не имеем никакой истории, ни письменной, ни устной. Когда ты решил, что корабль потерпел крушение из-за возникшей на его борту потасовки, ты в чем-то был прав… но так или иначе это должно было случиться. Это подсказывает телепатия, Гард, одно из величайших завоеваний с момента сотворения мира. Иногда говорят, что телепатия от Бога, но скажи «Бог» или скажи «призраки» — ты назовешь одно и то же разными словами. Мы всегда существовали и всегда были готовы к борьбе. Готовы, как дети готовы поссориться из-за пустяка.

— Не произошло ли в Хейвене именно это — ссора из-за пустяка?

Но когда ссорятся дети, в ход никогда не идут пистолеты и ружья, — хотелось добавить ему.

— Как у детей? — Задумчиво переспросила она. — Да, в чем-то мы как дети, но одновременно мы… мы — воплощенное величие.

— Да, в Хейвене вы доказали свое величие, — сказал Гарднер, даже не пытаясь скрыть сарказм.

Бобби улыбнулась.

— Иногда действительно приходится разрушать, потому что наступает время разрушений. Корабль, конечно, не мертв и никогда не был мертв, и когда я обнаружила это, мы… мы вернулись.

— И сколько же вас таких здесь — много?

Бобби пожала плечами:

Я не знаю.

И не хочу знать, — сказало это пожатие. — Мы здесь. Здесь есть потребность в усовершенствованиях. И этого достаточно.

— И это все, что вы есть? — Он хотел убедиться, убедиться, что они не представляют собой еще чего-то более страшного. Он боялся, что и так уже поздно, слишком поздно… но он должен был знать. — И это все?

— Что значит все? Разве того, что мы можем, мало?

— Ничтожно мало, — ответил Гарднер. — Жаль, что я потратил столько времени, почти всю мою жизнь на… на домового, — он демонстративно зевнул, стараясь вывести ее из себя. — Жаль, что понял это только сейчас.

И в последний раз с издевкой в голосе он переспросил:

— Это все, что вы можете? Всего лишь мелкие усовершенствования?

— Жаль, что разочаровала тебя, — начала она, — но…

Гарднер поудобней перехватил ружье под столом и собрался было достать его, как вдруг… как вдруг защита, которую он поставил, чтобы скрыть свои мысли, разлетелась вдребезги, глаза Бобби округлились и засверкали, а ее голос, ментальный голос в голове Гарда, начал без остановки вскрикивать, (РУЖЬЕ У НЕГО РУЖЬЕ У НЕГО РУЖЬЕ У НЕГО) и звук постепенно нарастал.

Она попыталась сдвинуться с места, целясь в него из пистолета. Гарднер вскинул ружье и выстрелил в нее. Сухо щелкнул курок. Старое ружье дало осечку.

Джон Леандро умер, но его совок все еще жил.

Давид Брайт прождал звонка Леандро до четырех, как они и договаривались. Время от времени он оглядывался на стол коллеги, и, чем ближе было к намеченному сроку, тем больше Брайту казалось, что с Леандро что-то случилось. Постепенно это чувство переросло в уверенность. В половине пятого, так и не дождавшись звонка, Брайт позвонил в полицейский участок.

На мгновение воцарилась напряженная тишина: голубые глаза Гарднера и зеленые глаза Бобби встретились.

— Ты попытался… — начала Бобби, а ее мозг (!пытался!) посылал сигналы, которые эхом отзывались у Гарда в голове. Пауза затягивалась и вдруг резко прервалась.

Бобби схватила свой фотонный пистолет. Выбора не было. Не оставалось никакого шанса, и Гарднер прочел это в ее мыслях.

Правая рука Гарднера находилась под столом, но оставалась левая. Он ухватился за край стола и, не задумываясь, изо всех сил толкнул его. Стол качнулся и упал на Бобби. В этот момент из игрушечного пистолета вырвался ярко-зеленый луч и пронизал насквозь плечо Гарднера. Кожу неприятно обожгло под рубашкой, но рука могла двигаться.

Гард отпрыгнул вправо, не дожидаясь повторения выстрела. Он схватил стул и запустил им в Бобби. От толчка луч изменил траекторию и оставил длинный след на кухонном потолке.

В голове Гарда звенели мысли Бобби, (ружье, у него ружье, он пытался убить меня, мерзавец, у него ружье) и он попытался каким-то образом защититься от них, потому что боялся, что сойдет с ума. Бобби, лежа на полу, упрямо целилась в него.

Под руку Гарднеру подвернулась банка с пивом, и он запустил ею прямо в лицо Бобби. Пиво выплеснулось на нее, заливая Новую и Усовершенствованную кожу.

Он бросился на Бобби, не думая, что делает. В руках его все еще было старое ружье.

Бобби попыталась улыбнуться.

Ее крики и стоны все время звучали в его голове, и он чувствовал, что если не положить этому конец, то он вот-вот сойдет с ума. Он прицелился ей в голову.

Выстрели, ну же, пожалуйста, выстрели…

А руки его, не переставая, дрожали.

Палец нащупал курок ружья и нажал на него.

Щелчок.

Бобби стонала, стонала, стонала… Каждый ее стон отзывался в его голове.

Он вновь спустил курок. И на этот раз ружье выстрелило.

Стон внезапно перерос в долгий, протяжный вой. В голове зазвенело так, что Гарднер чуть не потерял сознание.

Потом вдруг стон оборвался, и стало тихо.

Бобби Андерсон — или то, во что она превратилась, — была мертва, как упавший с дерева осенний листок.

Она была мертва, и Гарднеру, очевидно, тоже в скором времени предстояло умереть, но он еще не закончил всех дел.

Еще не закончил.

Киль Арчинбург пил пепси-колу, когда в его голове вдруг прозвучал этот жуткий стон. Бутылка выпала из его рук и разбилась об асфальт. Перед глазами замелькали огоньки, он зажмурился и внезапно грузно осел на землю. Под тяжестью головы шея хрустнула, и он был мертв раньше, чем коснулся земли.