Дразнилки (СИ) - Матюхин Александр Александрович

Сейчас куртка уже не казалась непревзойдённо крутой, как много лет назад. Она выцвела, съежилась, кое-где протёрлась. Но в этой куртке Выхин хранил самые потаённые воспоминания. Он осторожно прощупал кармашки, и в одном из секретных, подшитых под воротом, наткнулся кончиками пальцев за что-то неровное и острое. Дыхание тут же сбилось. Из ночного кошмара дыхнуло холодом и где-то внутри головы детский голос спросил: «А Лёва выйдет?»

Хрена с два!

Выхин подвернул ворот, расстегнул молнию и вытащил из кармана небольшой камешек.

Он был шероховатый и тёплый на ощупь. Не круглый, а вытянутый, с грубыми уголками. Выхин повертел его в пальцах и сразу же нашёл красные рваные линии, которыми камешек был изрисован. Когда-то давно этот камешек составлял мозаику на внутренней стене старого дольмена, являлся частью композиции. Выхин закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, пытаясь вспомнить рисунок, который завораживал его в юности, но на этот раз память не желала выуживать нужные детали. Перед глазами всплывали только обрывки линий, какие-то замысловатые узоры, белые кляксы на камнях, куски рваного мха. Запахло влажным весенним лесом, потянуло сквозняком. Зачесалась кожа на локтях и на груди. Кто-то шепнул на ухо: "Твари божии помнят тебя".

Лес и пещера звали его к себе. Может быть, из-за них он и приехал?

Выхин открыл глаза. Камешек в ладони сделался ледяным. А ещё на закруглённом краю появилась маленькая и размытая капля крови.

Видение почти сразу пропало. Конечно, это был обычный камень из местного леса. Ничего интересного и никакой крови. Но почему-то сразу задрожали руки. Он вспомнил, как весной двухтысячного принёс домой три таких камня и рассовал по разным местам, надеясь, что ни мама, ни отчим никогда их не найдут. Сейчас на ладони лежал один. А где ещё два? И почему это вдруг сделалось так важно? Он нахмурился, пытаясь добраться до воспоминаний, которые спрятал особенно глубоко.

Ничего не получилось.

Тогда Выхин положил камешек в карман и вышел из квартиры.

2.

Он хотел позавтракать в каком-нибудь кафе.

Это была навязчивая мысль, которая преследовала Выхина с пробуждения. Обязательно: крепкий чёрный кофе без сахара, омлет или яичница, жаренная сосиска и горячий бутерброд, причём с долькой помидора внутри.

Последний раз Выхин мог позволить себе подобный завтрак ещё зимой, когда бездумно тратил последние деньги на гребне очередной эмоциональной волны. Перед Новым годом он успел устроиться на работу консультантом в небольшой конторе по продаже оргтехники. Проработал две недели, получил аванс и в сотый, наверное, раз почувствовал острое желание сбежать из города. Крепость из простыней и стульев на съемной квартире больше не казалась надёжной, чувствовался холод преследователя, его неторопливая поступь и гнилой запах. Тогда Выхин отправился в дорогой ресторан и за полтора часа неторопливого ужина потратил девять тысяч рублей на еду и алкоголь. Именно с того похода началось его последнее на сегодня бегство.

Сейчас Выхин пока ещё никуда не уезжал, но наличие денег порождало ранее недоступные желания.

Он прогулялся вокруг дома, прячась в тени деревьев от подступающей жары. Даже утром она заполняла всё вокруг, делала движения медленными, а мысли – вялыми. Пытался вспомнить, где раньше поблизости были какие-нибудь приличные кафе. Вместо столовой, где они с мамой покупали фруктовое желе и мороженое, теперь находился банк. Рядом стоял ларёк, продающий шаурму и курицу-гриль. Вокруг него толпилась молодёжь. Сверкали намазанные кремом загорелые спины, лился девичий смех, гремела музыка. Ребёнок лет четырёх пытался одной рукой удержать надувной круг, а второй запихнуть в рот рваный клок сладкой ваты. Самое время для утреннего похода на море.

Солнце припекало, Выхин мгновенно пропотел и, перейдя через дорогу следом за цепочкой бледнокожих туристов, нырнул за стеклянную дверь кафе «Грузия». Кажется, раньше на этом месте ютились однотипные металлические гаражи.

В кафе было прохладно, это главное. К тому же вкусно пахло жареным мясом, какими-то специями, кофе. Из-за стойки выглянула женщина лет тридцати с хвостиком, показавшаяся Выхину знакомой. Она улыбнулась, спросила с грузинским акцентом:

– Покушать хотите? – затем улыбнулась ещё шире – так улыбаются старым знакомым, – Ничего себе, это ты!

Он неопределённо шевельнул плечом, как обычно делал, если не знал, что ответить. Женщина же затараторила с типичным кавказским темпераментом, выскочив из-за стойки.

– Выхин! Лешка! Господи, как изменился-то! На лицо бы никогда не узнала, а вот по росту – за раз! Какой был богатырь, такой и остался! Хотя, вру, ещё выше стал! Дай обниму что ли!

Она полезла обниматься, от неё пахло тушёной капустой и каким-то духами, а Выхин никак не мог вспомнить, где видел это красивое грузинское лицо с тонкими губами и большими чёрными глазами.

– Забыл, чёрт! – радостно сообщила она, отстраняясь. – Столько времени прошло, конечно! Маро, ну? Маро из соседнего двора. Тили-тили-тесто, жених и невеста, такие дела. Помнишь?

Он вдруг почувствовал февральскую прохладу и вспомнил про бассейн, полный грязноватой, с илом, воды. У бортиков бассейна вода была радужного цвета. Кое-где рябью плавали веточки и гнилые листья. На краю сидела грузинская девочка и кидала в воду гальку. Уже тогда у неё были такие же большие красивые глаза.

Невеста Капустина, как её называли в шутку. Обещали поженить, когда дорастёт. В двухтысячном Маро было двенадцать. Вместе со своим старшим братом она неотступно бегала в компании местных пацанов по дворам и с неуёмной старательностью копировала за ними всё подряд.

Видимо, сейчас он выглядел слишком ошарашенным, потому что Маро звонко захохотала, взяла его за плечи и повела, не терпя возражения, в глубину пустого зала, мимо столиков, укрытых зелеными скатертями. Усадила на диванчик у окна, хлопнула об стол ламинированным меню.

– Заказывай, дорогой. Покушаешь, тогда голова заработает. А то будто спросонья. У нас отличные завтраки. Омлет хочешь с сосисками? Или жареная свинина. Ещё курица есть с хрустящей корочкой, закачаешься! Что заказать?

– Кофе, – выдавил он, не успевая справиться с эмоциями. – Давайте сначала кофе и яичницу что ли… И ещё что-нибудь горячее, из закусок.

– Гренки с сыром, – сообщила Маро. – Немного вина с утра, а? Настоящего, грузинского.

Выхин кивнул. Маро упорхнула через зал, за стеклянную перегородку, откуда доносились запахи еды и лилась грузинская музыка.

Вспомнил. Двенадцатилетняя Маро швыряла в него камешки и называла жирным, как все в их компании. Она же протянула Капустину металлический кусок трубы и сказала (Выхин точно помнил грузинские шипящие согласные, разорвавшие морозный воздух): «Выщиби ему зубы, штоб не болтал разного».

Но прошло девятнадцать лет. Маро выросла и стала другой. Люди меняются. Почти всегда.

Взрослая Маро вернулась с подносом, поставила перед Выхиным тарелку с яичницей, бокал вина, уложила столовые приборы, несколько кусочков чёрного хлеба, а потом села на диван напротив, сложив руки на столе.

– Господи, ты так изменился! – повторила она. – Слов нет. Смотрю на тебя и понимаю, как быстро бежит время. И как оно меняет людей.

Он надломил хлеб, макнул кусочек в яичный желток.

– К отчиму приехал? Я слышала, он умер. Печальная история.

– Все умирают, – ответил Выхин.

– Ты что ли всё ещё злишься? – глаза Маро округлились. – Выхин, серьёзно? Столько лет прошло! Я уже почти и не помню ничего. Да, задирали тебя. Гоняли по лесу, было дело. Думаешь, мне не стыдно? Я Вано говорила, что он форменный идиот, раз шлялся за этим Капустиным! Ну ты же знаешь, как бывает – когда вся толпа бегает за лидером, то тут сложно включать здравый смысл. У меня и в мыслях не было, что ты до сих пор…

Выхин слушал её торопливый говорок с акцентом, а сам ел, наслаждаясь каждым кусочком яичницы и каждой крошкой хлеба. Отпил вина, разомлел от забытого вкуса. Палёное вино на вокзалах, которое продавали на розлив прямо в пластиковые стаканчики, было отвратительно-кислое, с ощутимым привкусом уксуса и спирта. А тут… За одно только вино он готов был простить Маро вообще всё.