Александр Мазин - Я – инквизитор

Поднимаясь в непривычно чистом лифте (внизу сидел вахтер, на пару с кодовым замком отсекавший нежелательных посетителей), Ласковин глядел на себя в потемневшее от времени зеркало и думал о том, что скажет своему шефу. А что, собственно, он ему скажет?

Дверь открыл Абрек.

— Ты ко мне? — спросил он. — Или к нему?

— К нему, — ответил Ласковин, удивленный вопросом. Он знал, что телохранитель Коня ему симпатизирует, но не думал, что настолько.

— Петрович! — крикнул Абрек в пространство. — Ласковин пришел!

— Веди сюда, — донеслось из недр двухсотметровой квартиры.

Сейчас апартаменты Сипякина уже не были похожи на банкетный зал. Приглушенный свет в холле, зеркала, увеличивающие и без того просторную прихожую… Но одежда на вешалке, домашние тапочки… И тишина.

Конь смотрел видик в сравнительно небольшой комнате позади гостиной. Был он в пестром халате и меховых шлепанцах. По-домашнему. Смотрел мультики.

— Садись, — велел он удивленному тематикой кассеты Ласковину. — Сюда садись, в кресло. Абрек, налей ему… Чего тебе налить?

— Я за рулем, — покачал головой Андрей.

— Херня, — отмахнулся Сипякин. — Сунешь ментяре полтинник…

— Ночь, — сказал Абрек. — Дороги скользкие. Снег.

— Так пусть остается! Ласковин, у меня останешься. Абрек девочек закажет. Эскорт, двести баксов штука, хорошо будет!

— Правда, оставайся, — пробасил Абрек, кладя на плечо Ласковину увесистую длань. — Раз Петрович расщедрился, крутанем его по полной, да?

Сипякин хохотнул.

— Угу, — сказал он. — Я для своих ничего не пожалею. А ты, Ласковин, — мой. Ты, Ласковин, крепкий мужик, я таких люблю!

— Да нет, спасибо, Виктор Петрович, — сухо сказал Андрей. — У меня большие неприятности, Виктор Петрович.

Абрек убрал руку с его плеча, но по-прежнему стоял сзади. Как ни странно, Ласковина это не нервировало, а скорее успокаивало.

— Херня! — Конь мотнул головой. — Я сказал — ты отмазан. Все. Конец.

— К сожалению, не все, Виктор Петрович, — возразил Андрей.

Сипякин повернулся к нему. «Выхлоп» у него уже был будь здоров, но Конь славился умением заглатывать спиртное, сохраняя ясность мыслей.

— Опять наехал кто? — осведомился он. — Кто, суки? Ты мне скажи! — поднапуская куража. — Я им голову в жопу запихну!

— Не на меня, — покачал головой Ласковин. — Парень, который со мной был, в больнице. Машина сбила.

— Бывает, — отвернувшись, равнодушно изрек Сипякин. — Абрек, пивка мне налей. И выключи видак к екалой матери!

Что-то в его реакции показалось Андрею неестественным.

— Их машина! — с нажимом произнес Андрей.

Сипякин вновь повернулся к нему вместе с креслом (оно оказалось на колесиках), глянул холодными трезвыми глазами:

— И чего ты от меня хочешь?

Андрей ответил не сразу. Чего он, действительно, хочет от шефа? Справедливости?

— Справедливости! — ответил Андрей.

— Угу! — Конь взял из рук своего телохранителя высокий стакан с пенной шапкой, отхлебнул. — Вот, значит, как. Справедливости? Ты, еш твою мать, ты чем недоволен? Тебя не тронут, понял? Не тронут! А за каждого мудака в городе я не отвечаю! Ты понял, Ласковин? Нет?

— Значит, помощи не будет? — спокойно спросил Андрей.

Абрек сзади кашлянул.

— Мало я для тебя сделал, засранца?

— Петрович… — пробасил за спиной Абрек.

— Нет, не мало. Спасибо, — бесстрастно произнес Андрей. — Где мне их найти?

— Думаешь, я знаю? — тоном ниже задал встречный вопрос Сипякин. (Ласковин кивнул.)

— Хочешь сам разобраться?

— Да.

— Ну давай… разбирайся. Сам. Твое здоровье! — И одним глотком осушил стакан. — Киздец тебе, парень!

— Посмотрим, — сказал Андрей. — Так как насчет адреса?

— Выпить хочешь?

— Не хочу.

— Тогда будь здоров. Сам, Ласковин, это значит сам! Абрек, постой здесь, он сам дорогу найдет!

Андрей прошел через гостиную, через холл, освещенный дрожащими, имитирующими свечное пламя бра. Когда он уже готов был выйти, появился Абрек.

— Читай, — сказал телохранитель, держа перед ним бумажку с адресом. — Мaстерская улица, знаешь где?

— Знаю.

— Запомнил?

— Да.

— Там двор за воротами. Увидишь. Он, — кивок в сторону гостиной, — ничего тебе не говорил. Усек?

— Да.

— Андрюха! — неожиданно теплым голосом сказал, нет, попросил Абрек. — Забей ты на это дело, не дури!

— Поздно уже, — сказал Ласковин. Абрек покачал массивной, похожей на кувалду головой тяжеловеса.

— Ладно, твое дело. Паспорт заграничный не потерял?

Месяц назад Ласковин с Митяем возили товар к «финикам», и обоим оформили открытую визу на полгода.

— Нет, — ответил Андрей, — спасибо!

— Было бы за что, — буркнул телохранитель. — Дурак ты, кореш. Будь здоров.

И буквально вытолкал Ласковина за дверь.

Андрей проехал по Гороховой до Загородного, оттуда — налево по Московскому. Вел он осторожно, потому что дорога была скользкой, а видимость — скверной из-за мелкого снега. В нутре теплого автомобильного салона он чувствовал себя, словно моллюск в раковине. Ласковин поставил «Шелковый путь» Китаро, старенькую кассету, подаренную Зимородинским семь лет назад. Спокойней. Еще спокойней. Отрешаясь сознанием от будущего, отрешаясь сознанием от настоящего. Настоящий дзен, как говаривал Слава, нет прошлого, нет будущего… Всплыли из памяти чужие, азиатские земли. Один раз только и был… Настоящая Азия. Чужая земля…

Чертовски трудно представить такое в заснеженном Питере, но показалось вдруг, что плывут мимо окна серые песчаные барханы. Чужая земля…

«Хранить, — прозвучал где-то внутри странный, посторонний (будто и не собственная мысль) голос. — Хранить. Справедливость…»