Рейчел Уорд - Когда придет дождь

Я не чувствую, как дрожат прутья. Не слышу никаких звуков, кроме дождя, однако понимаю, я снова не один. Кто-то совсем рядом. Я ощущаю его и вздрагиваю, думая о тени, нырнувшей под навес, и о бледной фигуре на улице.

Заставляю себя обернуться и посмотреть сквозь металлические прутья. И подскакиваю. На меня смотрит его лицо. Глаза уставились на меня. Губы шевелятся.

«Ну и идиот же ты, Си».

Стоит мне моргнуть, и он исчезает.

Черт бы подрал это место. Нужно выбираться отсюда. Возвращаться домой. Я схожу с ума. У меня едет крыша.

Спрыгиваю, бреду дальше, потом бегу, озираясь по сторонам. Добираюсь до бетонной лестницы, поднимаюсь к проходу. В другом кармане нащупываю связку ключей. Вернувшись в дом, быстро иду наверх. Я не проверяю комнату, а сразу вхожу, бросаю куртку на пол, стаскиваю с себя мокрую одежду, хватаю из кипы сухую футболку и вытираю ею волосы. Потом падаю на матрас. Я лежу на правом боку, лицом к стене, чтобы не видеть спального мешка Роба, и плотно закрываю глаза.

На этот раз, засыпая, я не слышу его дыхания. Не слышу голоса, требующего пожелать ему спокойной ночи. Но потом у меня в мозгу что-то щелкает, и, прежде чем отрубиться, я шепчу: «Спокойной ночи, Роб». Это последнее, что я слышу, – звук собственного голоса… и стук капель из подтекающего крана в ванной.

Мне снятся беспокойные сны. Даже не знаю, сплю я или бодрствую, что реально, а что нет. Сны обо мне, о Робе и Нейше. Я вижу ее то одетой, то раздетой. Когда окончательно просыпаюсь, меня сразу же ударяет мысль: «Мой брат мертв. Роб мертв».

Я лежу в нашей комнате, на своем спальном мешке, а Роб мертв. Теперь слова начинают приобретать смысл. Он был мертв вчера. Он мертв сегодня. Это что же, так будет всегда? Изо дня в день? Каждое утро эта мысль станет бить меня, как кувалдой? И так до конца жизни?

В комнате светло. Я высовываю руку из потного, липкого спального мешка, шарю по полу, нахожу часы. Они показывают десять минут четвертого. Я трясу головой и смотрю снова. С часами все в порядке. Секундная стрелка движется по циферблату. Я проспал все утро и часть дня.

Вылезаю из спального мешка, даже не подумав его расправить. Полоса окна между шторами запотела, скрыв от меня внешний мир. Тащусь в ванную, стараясь не напрягать ушибленную левую ногу. Кран холодной воды по-прежнему подтекает, даже сильнее.

Ловлю в зеркале свое отражение, и у меня перехватывает горло. Овал лица, угол серо-синих глаз, рот и полосы грязи. Вылитый Роб. Лицо, которое смотрело на меня, пока не закрыли мешок: остановившиеся глаза, бледная, перепачканная кожа.

Но я не Роб. Это я помню. Я похож на него, и только. Мы вместе были на озере, мы боролись в воде… однако я остался жив.

А грязь на лице… я вспоминаю, что возле бунгало поскользнулся и упал. Меня передергивает. Но это всего лишь глина, которую легко смыть. Я могу начисто отмыть лицо. Тянусь к крану горячей воды и морщусь от боли в ладони. Она вся в порезах и ссадинах. Там, где содралась кожа, образовалась ярко-красная пленка, до которой особенно больно дотрагиваться. Я затыкаю раковину пробкой и хочу открыть кран, но останавливаюсь, вспоминая, что́ происходило минувшей ночью, когда я мыл лицо.

Воспоминания. Голос.

Но это было глубокой ночью. Тогда я был уставшим. Сбитым с толку.

На всякий случай оборачиваюсь. Естественно, в ванной я один.

Смотрю, как из холодного крана капает вода, образуя лужицу на дне раковины, и меня охватывает тревога.

«Хватит валять дурака. Умойся. Посмотри на себя. Дикарь дикарем». Голос в моей голове побуждает меня сдвинуться с места.

Я открываю кран горячей воды на полную мощность. Вода с шипением устремляется в раковину. Я сую ладонь под струю, проверяя температуру. Смотрю, как наполняется раковина, но успеваю заметить в зеркале движение за спиной. Все исчезло прежде, чем я успел сообразить, видел ли что-нибудь или мне померещилось. Но грудь сдавливают позывы на рвоту. Верхняя губа покрывается потом. Я резко оборачиваюсь.

Ванная пуста.

Возвращаюсь к раковине. «Давай мойся. Это же так просто». Вода почти дошла до решетки защитного слива. Я закрываю горячую воду и снова плотно заворачиваю кран холодной воды. Он прекращает капать. Погрузив руки в воду, наклоняюсь и плещу себе в лицо.

Она кричит. Его руки сомкнулись на ее горле. Она вцепляется в них, пытаясь освободиться. Я еще раз глубоко вдыхаю и плыву к ним. Высовываю голову. Дождь хлещет по озеру, оживляя воду и мешая мне смотреть. Но я и сейчас слышу ее крики. Отчаянные и пронзительные.

У меня взмокла спина между лопатками, свело живот, оглушительно стучит сердце. Почему я так разволновался? Это всего лишь воспоминание. А в реальности я стою в ванной и собираюсь отмыть лицо. Я заставляю себя взять кусок мыла, намыливаю руки, наклоняюсь к раковине и отчаянно тру лоб, щеки, подбородок и кожу вокруг глаз.

Очиститься. Смыть с себя все это.

Еще раз плещу воду в лицо, смываю мыло. Когда открываю глаза, то вижу, что вода в раковине стала мутной, однако по-прежнему заметен черный кружок затычки на дне. И не только. Из раковины на меня смотрит лицо.

Его лицо. Смертельно бледное. Со следами грязи.

– Нет!

Пячусь, на ощупь хватаю полотенце, вытираюсь, затем чуть-чуть наклоняюсь к раковине. В воде бледная тень, контуры лица и шеи. Изображение дрожит. Я наклоняюсь ниже. Изображение становится больше. Еще ниже. Оно тоже увеличивается.

Так это же я, только и всего. Отражение моего лица на мутноватой водной поверхности.

Вытаскиваю пробку и наблюдаю, как утекает вода. Потом любуюсь на себя в зеркало.

Как узнать, не сходишь ли ты с ума? Что-то меняется в твоем облике? Можешь ли ты это понять по своим глазам?

В гостиной настоящий развал. Пустые банки валяются там, куда вечером их бросила мама. Куртка, которой я ее накрывал, тоже на полу. Но мамы в гостиной нет. Нет ее и в кухне. Подхожу к лестнице.

– Мама! – кричу я.

Взбегаю наверх, стучусь в дверь ее комнаты.

– Мам, ты здесь?

Ответа нет. Распахиваю дверь, вхожу. Кровать пуста, покрывало сброшено на пол. Ковер устлан скомканными салфетками, между ними валяются пустые банки. А мамы нет. Куда же, черт возьми, она подевалась? Я только вчера вернулся из больницы. Куда ее понесло?

Ужасно хочется пить. И есть. Но в доме едой и не пахнет. Из питья только вода, пиво и обезжиренное молоко. А мне необходимо взбодриться и включить мозги. Нужно то, что дает энергию. Словом, что-то вроде кофе.

Поднимаю с пола куртку, брошенную ночью, и сбегаю вниз в поисках денег. Где-то наверняка лежат наличные. Неприкосновенный запас, положенный в коробку из-под печенья или спрятанный в кухонном шкафу. Торопливо обыскиваю кухню и гостиную. Протискиваю руку за диван. Между подушками нахожу пятнадцать пенсов. И все. Опускаю монеты в карман джинсов.