Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

…Звери сидели кружочком возле самовара, смотрели, как в дырочках светятся угли. Слушали, как гудит в трубе огонь. И грызли кедровые орешки. Над головами у них парила счастливая инопланетная бескрылая бабочка Ульяна. Её глазки на кончиках рожек от небывалого счастья смотрели в разные стороны, а ротик, который у улиток находится на животе, рядом с единственной ступнёй, улыбался.

Луна приближалась. Через иллюминаторы на ней уже можно было разглядеть зайца, который толок что-то в ступке.

Наверное, корицу для булочек.

Ведь гостей, прибывших издалека, следует угощать самыми вкусными кушаньями.

А что может быть вкусней свежих, только что из печки булочек с корицей?

Забавно. Снежно-белый Стейнвей здесь, на каменистом взморье Хиоса, где гораздо органичней видится какая-нибудь кифара в руках какого-нибудь слепого бородача, – безусловный анахронизм. Как и драгоценный альт от Гварнери. Как кое-что ещё. Особенно рядом с его бесформенной тушей.

Забавно.

Вы его не знаете. Он не представился. Его представлю я. Но погодите. Он играет, и я не хочу мешать. Смотрите. Слушайте.

Он бережно опускает длиннопалые конечности на клавиши. Две пары: тонки, сильны, чутки. Игре в четыре руки он отдаёт абсолютное предпочтение. Сегодня он с самого утра импровизировал на тему «Щелкунчика». Получалось совсем недурно. Альт преданно вторил фортепьяно. Чайки, прибой – ничто не было лишним.

Шесть.

Пауза. Перевести дыхание. Музыка не умолкла – её подхватило эхо. Если угодно, подхватила Эхо. Действительно недурно, признаёт Поликарп, розовея. Мысль «недурно» приходит в голову не впервые – впервые он почти не смущается её. Он бывает очаровательно скромен.

Поликарп.

Гекатонхейер. Сторукий.

В классических эллинских мифах о нём не отыщете ни слова. Лишь о трёх его старших братьях. Бриарей, Гий, Котт. Котт. Гий. Бриарей. Он родился последним, был мал и бесформен… Да был он безобразен, наконец! – всего одна голова. Слабый писк его единственного горла тонул в рёве ста пятидесяти глоток: по полусотне у каждого нормального младенца. На уродца не обратили внимания, сочтя не дитём, а чем-то вроде последа. Отшвырнули брезгливо, обтёрли сандалию песком. Бр-р, налипло слизкой гадости…

Повезло. Могли и растоптать. Он нарушал гармонию числа три.

Знайте:

Он вне времён и помимо времён. Внутри пространства и по-за ним. Непревзойдённый способ оставаться четвёртым, не становясь более чем третьим.

Учтите:

Свободные от должностных обязанностей часы сторукие вольны проводить, как им вздумается. Так провозглашено в легендарном договоре между братьями-гекатонхейерами и олимпийскими богами. Отбарабанив, одна в одну, положенные четыреста восемьдесят минут в жутких подвалах Тартара, каждый из старших братьев Поликарпа заслуженно предаётся неге и развлечениям.

Спросите:

Что они, ограниченные хтонические чудовища, годные единственно как стражи или пугала, считают негой и развлечениями? Сон. Чревоугодие. Жадное наполнение безразмерных желудков грубой жирной пищей и неразбавленным вином. Часто – не покидая при этом караульного помещения. Благо в земных недрах темно и почти тихо. Проклятия колодников-титанов, приглушенные толстой медной дверью и стенания мертвых человеческих душ не в счёт, к ним привыкли. Спуститься в магмы живьём, по доброй воле, дабы проверить, соблюдает ли дозор сторуких всякий параграф и букву исторического соглашения, духу достаёт немногим богам.

Поверьте:

Олимпийцев там испокон не видывали.

Как и Поликарпа. Ему хватает приятных и интересных дел на поверхности. У него находится, чем руки занять.

Всю сотню.

Считайте.

Шесть – было.

Четвёртая пара сгибает круто тугой лук, пуская стрелу за стрелой вне пределов Ойкумены. Там, среди Гиперборейских болот, скрывается царственное земноводное, отвратительное обликом, но способное оборачиваться пленительной девой. Нужно лишь угодить стрелой в кочку-насест под жабьим брюхом. Поликарпу страстно хочется посмотреть на процесс трансформации оборотня. К тому же дева… какая она? Будет ли укрыта после превращения одеждами или явится нагой? Что станется с бородавками?

Стрелы пока, увы, не долетают.

Восемь.

Зато каждый запуск сопровождает глумливый смех, доносящийся из объёмистой каменной ступы. В ней пара наиболее мускулистых рук Поликарпа толчёт тяжёлым бронзовым пестом Зенона из Элеи. Проклятый старик, упрямо считающий, что пустоты нет, что Ахилессу никогда не догнать черепаху, выкрикивает с присущим ему цинизмом, коего не смогла одолеть даже боль в уничтожаемом теле:

– А я говорю, не выйдет у тебя ничего, чудовище. Ибо движения нет. Ибо стрелы твои, оперённые славно, в любой момент покоятся. Из чего следует, что – объективно, объективно, чудовище! – не могут достичь цели. Изучи внимательно мою «Летящую стрелу» и ты поймёшь фатальную бесплодность обречённых на неудачу попыток… И ещё, нелепое порождение земли, постигни следующее…

Десять.

Слушать Зенона – сплошное мучение. Тем большее, что умствования зануды видятся, в сущности, крайне непротиворечивыми и убедительными. Поликарп сильнее ударяет по клавишам Стейнвея. Альт вскрикивает.

Пара рук поправляет причёску, ещё одна холит бороду. Смоляные кудри Поликарпа густы. Костяной частый гребень и несметное число деревянных шпилек стремительно мелькают в проворных пальцах, создавая маленький шедевр куаферского искусства.

Четырнадцать.

Целых шесть конечностей, вооруженных заступами, выкованными из того самого адамантового серпа, коим оскоплен был Уран, без отдыха роют твёрдую почву, сооружая танковый окоп полного профиля. В меньший объёмистое тело Поликарпа попросту не уместится. Гигант спешит. Он ждёт явления агрессивного самозванца и истерика Зевса, решительно настроенного сделать единственным венцом творения антропоморфное существо. Подразумевает Зевс при этом, безусловно, себя. Себя, и никого иного! В его скудном мозгу, заполненном до краёв животными страстишками, фобиями и комплексами, не умещается мысль о добром соседстве с иными формами жизни. Война рано или поздно неминуема. Впрочем, пока сторукие братья охраняют в Тартаре медную дверь, запершую титанов – эту смирённую грозу олимпийцев, – шаткий мир кое-как соблюдается. Когда он рухнет, первой пробой сил Зевса станет наскок на ублюдка Поликарпа.

Звенят под заступами камни. Комья земли летят в воздух. Окоп, конечно, вряд ли пригодится в случае серьёзной схватки с богами. Поликарп знает это, но ему нравится строгая наука – военная инженерия. Слабость? Он позволяет себе иметь слабости.

Двадцать.