Юлий Смельницкий - Друг человека

Снег перестал. Заметно холодало. Стоя в воде, мерзли ноги. Пробитая дождем шубка, коробилась и шуршала.

— Не долго… Как-нибудь простою и в воде. Хорошо, что Макбета положил в стогу. Там ему будет лучше.

Так думал охотник.

Собака же, — рассуждала по-другому: она полезла на стог.

— Зачем она лезет?…

Два раза этой же осенью, когда в шалаше не было сухого места для Макбета, я оставлял его в ближних к шалашу стогах. Положу около него ягдташ, и собака спокойно лежала в стогу до окончания охоты.

Правда, тогда не было морозов, и я оставлял Макбета не возле стога, а в стогу, вырыв в нем ямку, и собака лежала на сухом сене. Сегодня же, — холодно. Мокрый Макбет лежал на сырой земле возле стога. У него на шее мелкие ледышки замерзшего снега, и если «голод — не тетка», то и мороз — не «дядя», и у стога — собака мерзла.

Взобравшись на верхушку стога, Макбет быстро заработал передними лапами, разрывая сено.

От меня до стога — не более сорока шагов, и на его верхушке, на зорю, хорошо видно собаку.

На озеро налетела утка, и увидев на стогу собаку, свернула в сторону.

— Куда же девать Макбета? Он будет отпугивать уток…

Девать некуда и поздно, — где-то в лугах уже стукнул выстрел.

Вечер испорчен, и никто, кроме меня, не виноват в этом; если бы первым выстрелом я убил гуся, то во время вернувшись на сидку, успел бы сделать себе шалаш на сухом месте, и укрыл бы от холода Макбета, не заставляя его лезть на стог.

Чувство неудовлетворенности собой овладело мной.

Прежде, таких промахов не было. Я отпустил бы подальше гуся и убил бы его сразу; ныне же, увидав гуся, заволновался, как желторотый охотник.

— Ничего не поделаешь! Пришла старость…

Но такие печальные мысли рассеял Макбет; он скоро кончил свою работу и улегся в вырытой им в верхушке стога ямке.

На верху стога виднелись только вз'ерошенные клочки сена, и собаки не было видно.

Мысленно, я похвалил Макбета: наверху стога, в сухом сене, ему теплее, чем внизу у стога, и поместившись в своем ложементе, он не помешает моей охоте, — согреется и уснет.

Звеня крыльями, высоко летели над лугами большие (сотенные) стаи уток на другой берег Камы, — кормится на яровых полях ночью.

Это шла утка полевая.

Вскоре за ней пойдет кормиться на озера и наша утка, — луговая.

Кое-где по лугам начали стрелять.

В морозном осеннем воздухе, выстрелы казались слабыми ударами кнута или хлопушки.

На камских песках, как бы звеня колокольчиками, лебеди перекликались.

Днем — сонные и беззвучные луга, вечером проснулись, наполнились движением и заговорили теми языками, которые охотникам знакомы и понятны.

Небольшими стайками и в одиночку, — по лугам полетели «наши» утки, — луговые.

Начался вечерний перелет. Зачастили выстрелы на сидках.

Пора бы выстрелить и мне.

Трепет ожидания прилета птицы и наступления одной из радостей охоты достиг кульминационного пункта…

С сильным свистом, как брошенный невидимой рукой, чуть не задев меня за шапку, кряковной селезень, грузно, — «утюгом», — спустился в камыши.

Спустился рядом, в нескольких от меня аршинах, всхлопнул крыльями (оправился), и тихо шваркнул, — нет ли на озере товарищей.

Я кашлянул.

Селезень поднялся кверху. Узкая полоса красного света прорезала вечерний сумрак, и убитая выстрелом птица, упала в воду, — там же, где и поднялась.

Немного побилась крыльями в воде и затихла.

Вскоре, три утки сели под другой берег озера.

Также, как и селезень, они низко летели над озером (в пасмурные и ветреные вечера утки летят низко), и я не успел выстрелить, когда они садились.

Мой кашель и шиканье не испугали уток, и они поднялись только после того, как я пошел к ним по воде.

Первым выстрелом, я убил одну утку; она упала за озером, на кошеные луга вблизи стога.

Вторым, — пропуделял. Стреляная утка снизила, отделилась от другой и быстро скрылась правее стога.

Стороной, вне выстрела пролетели несколько уток и сели на соседние озера.

На мое озеро еще прилетела одна утка.

Вечерняя заря уже совсем погасла, не было видно не только воды озера, но и стога сена, и поднятая мной утка, на короткое мгновение мелькнула небольшим темным комочком.

Я выстрелил по ней и не убил.

Выстрелы в лугах затихли.

Где-то вдали, — гагакнули гуси.

Охота кончилась. В лугах сделалось также тихо, как и до начала перелета…

Нужно достать уток, и я позвал Макбета.

Он пришел ко мне с некоторым «опозданием», но за то — с уткой во рту. Вероятно, — той, которая упала на другой берег озера, возле стога.

Отдав мне эту утку, Макбет пошел, без моего приказа, в озеро и принес селезня.

Обе утки уже застыли.

Я пошел к стогу, около которого лежала сумка с гусем, и когда уложил в нее уток, Макбета вблизи меня не оказалось.

Покричал и посвистал.

Собаки нет.

— Куда же она девалась?…

Прошло минут десять. Макбета не было, а затем, я услыхал, как где-то правее стога, один раз взлаяла собака, и вскоре после этого прибежал Макбет.

Он принес мне — еще теплую кряковную утку.

— Что за история? Редкий случай: я убил двух, а собака принесла трех уток…

Предположение о сне Макбета на стогу отпало. Он залез на стог потому, что внизу, на мокрой земле, ему было холодно, и, несомненно, — не спал на стогу, а наблюдал со своей «вышки» мою охоту. Он видел как упал в озеро селезень, как упала возле стога кряковная, видел, а, может быть, и слышал, как спустилась на луга третья, — «снизившаяся» раненая утка, и, достав ближних, поймал и принес ее мне.

Такую собаку, — нельзя назвать глупой…

Летом, мои собаки ежедневно получали один обед и легкий завтрак или ужин.

Во время осенних охот, я переводил собак на усиленный паек. Они получали одну чашку корма утром, другую — во время нашего обеда, и полную, с верхом, третью чашку, — вечером после возвращения с охоты.

Такой увеличенный корм осенью, собакам безусловно нужен, т. к. усиленная работа собак в холод, требует — и усиленного для них корма.

— Как нужен зимой усиленный заряд ружью, так нужен осенью усиленный корм собаке.

И если зимой, ружье слабо ударит летним зарядом, то осенью, голодная и несытая собака, один раз сходит за уткой в октябрьскую ледяную воду, и больше не пойдет.

Это я неоднократно наблюдал на охотах с другими охотниками кормившими своих собак дома, осенью — по летнему, и еще меньшим кормом — на охотах.

Дайте летом собаке три чашки корма, и она не с'ест их, выталкивая на пол носом менее вкусные куски. Осенью же, — с'ест все три чашки и чисто их оближет.

Такое правило нужно вводить в действие с началом осеннего сезона (1/13 сентября) и ежедневно его исполнять вне зависимости того, была ли собака вчера на охоте и пойдет ли сегодня. Усиленный корм собак — только перед охотой, не достигает цели.

— Собак кормят раньше, а не тогда, когда идут с ними на охоту, — говорили старые охотники.

Охотясь осенью на вечерних перелетах, я всегда брал с собой в сумку ломоть хлеба и какую-нибудь закуску, оставшуюся от обеда, — котлету, кусок жареного мяса, и по окончании охоты закусывал ими и остатки отдавал собаке.

Собака не наедалась этим кормом, но она понимала, что о ней помнят и ее работу ценят.

В этот вечер, в моей сумке лежал хлеб и две ватрушки с творогом.

Я отдал Макбету хлеб, и когда он кончил, ему же дал и две ватрушки.

— Это тебе, extra… Спасибо, Макбетушка, — умник!

Отдав должную дань уважения ватрушкам, Макбет проехался два раза вокруг стога, сильно упираясь ногами в землю, как будто желая его свалить на бок (обычная манера Макбета вытирать с шерсти лишнюю воду, а в этот раз — и намерзший ледышки), и мы пошли домой, где Макбета ждала третья чашка корма, и меня — горячий ужин.

Идя домой, я разбирался в пережитых впечатлениях только что окончившейся сегодняшней охоты.

Три кряковные утки, — хорошая для одного вечера добыча.

Еще есть гусь…

Но он доставил мне меньшее, чем утки, удовольствие.

Я взял его не красивым выстрелом и не на сидке.

Добыл случайно, — фуксом. Только добил больную птицу. Добивать же раненную птицу или зверя, не доставляет удовольствия, и когда мне приходилось на облавных охотах ранить зайца и он беспомощно полз на перебитых лапках, я не мог добивать его, и по окончании загона просил загонщиков исполнить эту неприятную операцию.

Во всяком случае, гусь — трофей, и по нашим местам весьма редкий.

Охотой, я был доволен, в особенности — Макбетом, и сожалел о том, что темный пасмурный вечер помешал полюбоваться яркими красками осеннего заката и я не мог видеть всех летевших на соседние сидки уток.

Конечно, вышеописанная охота не была типичной и лучшей охотой на вечернем перелете. Бывали охоты и лучше и хуже этой. Случалось, что на сидках, я убивал по одной, единственной прилетевшей на мое озеро утке.