Мирзакарим Норбеков - Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать (сборник)

Камень Чантамапу на спине вдруг так раскалился и придавил, что Шухлик лег на пол, поджав копыта.

Как говорят, человек – это доброжелательность! То же можно сказать и об ослах.

Если душа отличает добро от зла и умножает добро, – все ангелы и отзывчивые духи спешат на помощь.

Спустилась с небес Ок-Тава и порхала над Малаем-Яшином, взмахивая восемью крыльями.

Обаяние доброты еще и в том, что она удобна и целительна для всех.

Малай почувствовал великое добродушие и добросердечие, исходящие от рыжего ослика. Его разом будто солнцем припекло, и ветром овеяло, и волной промыло. Да еще нахлынула любовь к детям-утконосикам! Он как-то оторопел. Точнее – потерял равновесие. Шайтанская доля пошатнулась, точно окатили из огнетушителя, а джинн запылал ярко, как сноп пшеницы.

– Дождь, сознаюсь, моих рук дело. В неведомые, страшные края нарочно тебя завлек. Каюсь, тогда управлял твоими чувствами! Ведь лучше в странствиях сгинуть, чем загнить в райском саду! Но, клянусь, никаких пупков не развязывал! – И странно всхлипнул, будто икнул.

Если чистые духи становятся от превратностей жизни нечистыми, то почему не может быть наоборот? Такое, поверьте, происходит в этом мире. Не так чтобы уж очень часто. Но известны случаи, описанные в книгах, когда самые отпетые разбойники и головорезы раскаиваются, склоняясь к светлой жизни!

Так приключилось и в этой истории. Шайтан Яшин резко прекратил чадить и коптить, а слился по доброй воле с чистым пламенем джинна Малая. И все это произошло в глинобитном домике без окон, под тростниковой крышей, среди порхающих трясогузок, гудящих комаров и дрыхнущей в углу голодной Гюрзы.

Ну что тут скажешь? Да только одно – торжеству добра ничего не мешает! Конечно, на некоторых равнинах нашего мира существует равновесие, но рядом с Шухликом – добро сильнее.

Джинн Малай почти о том же и говорил.

– Ты куда сильнее! – глядел и улыбался, словно новорожденный. – Я не знаю, как, что и почему у меня получается. Мое умение врожденное. А ты сам научился! Когда чего-то нет, а потом обретаешь, то есть достигаешь сам, – это куда ценнее, чем просто иметь от рождения! Теперь ты сам себе джинн! Все тебе по силам! Главное, не превратись в шайтана!

Они обнялись, два осла – рыжий и красный.

– Заберу утконосов из сиротского приюта, и встретимся в твоем саду! – пообещал Малай и поскакал в страну равновесия Чашма, где ему уже не было места.

А Шухлик, поговорив с Чу, выбрал дорогу, ведущую напрямик к саду Шифо. Он уже давно подозревал, что никаких пупков завязывать не придется. И все-таки было бы любопытно взглянуть на тот, что соединяет Землю с небом.

«Я так хочу, чтобы все было хорошо в этом мире, чтобы всем было хорошо! – думал Шухлик, неспешно труся с камнем Чантамапу на спине. – Кажется, мог бы умереть для этого! Впрочем, понимаю, что не моего, ослиного, ума дело».

«Верно, не твоего ума, – подало голос Чу. – Зато это дело – твоей души и твоих чувств! Если в тебе будет свет, больше света, то и весь мир станет хотя бы чуточку светлей! Поверь на слово! Изменяясь к лучшему, ты изменяешь мир – хоть на песчинку, а к счастью!»

Шухлик пасся на придорожной траве. Мог бы, конечно, отойти подальше, да не хотел время терять. Он спешил к саду Шифо, по которому давно скучал.

– Ты уже ощущаешь новое чувство? – вдруг спросило Чу. – В твоей душе взошло дерево просветления, подобное чинаре, что растет среди сада Багишамал.

«Ничего себе! – поперхнулся Шухлик, вспомнив чинару двадцати метров в обхвате и пятидесяти высотой. – Ей больше двух тысяч лет – ровесница предка Луция! Неужели такое может поместиться в душе?! Его уже не сломать и не выдрать с корнем!»

– Уж коли выросло, живи с ним всю жизнь, – согласилось Чу. – Хоть это и непросто, потому что чувство по имени Чин – это истина, правда! Оно управляет будущим и созидает. Когда расцветает, желания исполняются, будто сами собой. Если я – это вера и предчувствие, то Чин – сверхчувство, уверенность в своих силах.

– Это что – твое дитя? – опешил Шухлик.

– Ну, не совсем так, – замялось Чу. – Мы с тобой подготовили почву – взрыхлили и удобрили. Но если б не камень на твоей спине, Чин не взошло бы!

Прямая связь метеорита с новым сверхчувством озадачила Шухлика. А окажись он в руках мастера Кузойнака или затылочников, натворили бы они немало гадостей!

– Быть такого не может! – воскликнуло Чу. – Теперь-то я знаю, что такое Чантамапу, – это камень любви! Не каждый его отыщет! А Чин без любви не цветет, чахнет! Ему хорошо только в добрых и чутких душах. Ни за что не вырастет у злодеев, глупцов и самодовольных болванов.

Шухлик скакал по дороге, раздумывая о камне любви на спине и о могучем чувстве в душе. Он чуял, что Чин пробудилось, услыхав разговор о себе, и крепнет с каждой минутой.

Как горная река, взломав весенний лед, заливает окрестные долины, так и Чин в один миг переполнило душу рыжего ослика.

Он ощутил огромную силу. Ему все по плечу! Можно сказать вещи – «Будь!» – и она появится. Чин способно усилием воли сотворить мост, дорогу или дворец. Оно исполняет ожидаемое и вселяет уверенность в будущем. Хотя не любит действовать, как джинн Малай, по заказу, – вот, мол, получите из воздуха колесо обозрения, игральные автоматы или золотой панцирь для черепахи Тошбаки, пропадающие при первом же ливне.

Чин созидает особые условия, благоприятные для добрых дел. И люди, от которых многое зависит в этой короткой жизни, неожиданно для самих себя решают срочно проложить метро, воздвигнуть жилой дом или то же колесо обозрения. Оно охотно построит в далекой деревне школу или больницу, внушив эту мысль тамошнему губернатору, сроду не думавшему ни о чем подобном.

Чин разумно, и никогда не будет городить золотые шатры с изумрудными окнами там, где они без смысла и пользы. Оно благородно и живет для общего блага.

Праведное чувство, прямое, как чинара. Чин – истина, ясная и неподдельная, которую ищут всю жизнь, а она, как счастье, в твоей душе!

Шухлик знал теперь почти все о своем новом чувстве.

Хотя можно ли сказать о душе – я ее хорошо знаю? Вряд ли! Так же и о чувстве Чин. Разве что в самых общих чертах рыжий ослик познакомился с ним. Оно пока не подавало голоса, а действовало молчком. Неразговорчивое, но деловитое!

Шухлик так задумался и размечтался, что Чу едва успело предупредить.

– Бухнешься и брякнешься!

Он вовремя прыгнул, а так бы точно загремел в глубокую канаву, переломав ноги. Освободив чувство Чин, Шухлик поглядел с осуждением на эту рытвину посреди дороги, и через минуту от нее следа не осталось, даже какая-то травка успела вырасти.

К вечеру, когда горы по правое ухо стали голубыми и тени от них легли под самые копыта, Шухлик наступил на дикого осла. То есть, конечно, на его тень, мелькнувшую подобно быстрокрылой птице.

Сам Кианг, как ни в чем не бывало, легкомысленно скакал по утесам. Мчался куда-то, словно по неотложным делам. Его светлое брюхо стелилось над скалами, как облако, увлекаемое ураганным ветром. И все же, заметив рыжего ослика, он мгновенно скатился вниз.

– Почтенный ходжа Шухлик! – поклонился Кианг. – Мне не дано знать, куда вы путь держите, но я хотел бы познакомить вас с моей невестой Осмон. Окажите честь спасенному вами! Это не так далеко, и я потащу ваш камень.

«Неудобно отказываться, – шепнуло Чу. – Чувствую, стоит посетить эти горы!»

Камень любви легче пуха, Шухлик, конечно, не отдал, но угнаться за диким полоумным ослом не мог.

Кианг все время убегал, скрываясь из виду, и возвращался. Вверх-вниз, вперед-назад, как собачка, которой не терпится показать хозяину что-то эдакое, чего тот в жизни не видывал, – какую-нибудь прошлогоднюю косточку из холодца. Наверное, Кианг очень торопился к невесте Осмон. Чтобы его не задерживать, Шухлик только подмигнул мысленно чувству Чин, как сразу очутился на вершине горного хребта.

Его взору открылась невероятная картина – огромное глубокое небо со всех сторон.

Сначала показалось, что далеко внизу – океан или облака. Однако солнце не уходило, как обычно, за горизонт, а опускалось прямо к подошвам гор. Быстро закатывалось, будто мяч под шкаф. Уже повсюду мерцали первые звезды – над головой и под ногами.

Прискакал запыхавшийся дикий осел.

– Где же твоя невеста? – обернулся Шухлик.

– Да вот она – перед вами, драгоценный ходжа! – воскликнул Кианг. – Моя неизвестная, незнакомая Осмон – небо мое! Как она прекрасна!

Шухлик изумился, хотя, казалось бы, невозможно еще чему-то дивиться, когда стоишь посреди неба – на краю света.

– Разве бывают незнакомые невесты? – спросил он.

– А как же! – кивнул Кианг. – Потому так и называются, что незнакомые, – не-веста! А если знакомая, то просто – веста!

И он – небесный жених – устремился вниз по скалам, навстречу своей незнакомке.

Солнце скрылось под горами. Отворилась такая бездна, что душа обомлела.