Борис Рябинин - Твой друг. Сборник. Выпуск 2

Рану на лбу мы зашили. И пришили полуоторванное ухо. После этого забинтовали голову, оставив окошечки для глаз.

Во время операции Альфа иногда вздрагивала и повизгивала. Когда же мы ее развязали, она встала, потянулась, будто расправляя уставшее тело, и замотала головой.

— Что, Альфа? Неловко? — спросил я.

Собака наклонила голову и попыталась лапами сорвать повязку.

— Альфа, нельзя! Фу! — крикнули мы разом.

Собака послушалась.

— Надо последить за ней, — сказал я, — а то она испортит все лечение.

Миша сел на лошадь, и я на руках подал ему Альфу. Он положил ее поперек седла и обхватил руками. Альфа прильнула к нему и как будто задремала.

Чтобы не тревожить пациента, мы ехали шагом и через час добрались до своей землянки. Нас встретил ветеринарный санитар Квитко.

— О-о, да вы с прибылью… — сказал он, принимая от Владимирова раненую собаку.

Через неделю швы сняли. Раны зажили хорошо. И ухо приросло. Только рубец немного его стянул: оно укоротилось и не поднималось свечкой, как правое.

Первушкин очень обрадовался, когда узнал, что Альфа жива и находится у нас.

— Ни разу ведь с маршрута не сбилась. А потом — раз и пропала. Мы уж думали: прямое попадание снаряда либо мина… Видно, здорово ее тряхнуло, если дорогу домой забыла…

Первушкин увел Альфу в роту, а через три дня привел снова.

— Товарищ ветврач, не годится больше собака для службы. Испорчена.

— Почему? — спрашиваю я. — Что случилось?

— Огня боится. Не идет на передовую. Я уж ее и так и сяк, ничего не помогает: ни хлыст, ни сахар. Отбежит немного и обратно.

— Ну и что же теперь?

— Командир роты к вам прислал. Может, что сделаете. Прямо не узнать собаку. Как рванет где-нибудь снаряд, дрожит, жмется ко мне и скулит, будто плачет.

— Ну что ж, — говорю, — оставляйте. Наверное, контузия на нее так подействовала. Попробуем полечить.

— Только, если можно, не отправляйте ее в тыл. Уж очень умная собака. Жалко нам с ней совсем расставаться.

Я дал слово не эвакуировать Альфу, и она осталась у нас.

Находясь на лечении, Альфа стала нести караульную службу. Когда мы спали, собака бодрствовала у землянки и охраняла лошадей. Следуя за мной, она обычно бежала впереди, на перекрестках или развилках дорог останавливалась, поворачивала голову и громко, отрывисто взлаивала «ам». Это следовало понимать как вопрос: куда идти? Я указывал рукой то или иное направление, командовал: «Прямо!», «Направо!», «Налево!» И мы продолжали путь.

Иногда где-нибудь в лощине я оставлял своего коня и шел дальше пешком, а Альфе поручал караулить Сокола. Она ложилась у его передних ног, и никто не мог подойти к коню. Да и Соколу особой воли не давала. Обычно он стоял спокойно, но если соблазнялся хорошей травой и делал к ней шаг-другой, Альфа мгновенно вскакивала, легонько цапала его зубами за передние ноги и рычала, словно предупреждала: «Ни с места!»

Но однажды Альфа удивила меня…

Поехал я по делам службы к командиру полка. Подъезжать к штабу на машинах и лошадях из-за близости противника запрещалось, поэтому, спешившись в полукилометре, я приказал Альфе стеречь Сокола и пошел по оврагу. Отойдя метров на пятнадцать, оглянулся. Смотрю, собака идет за мной. Удивился я и строго прикрикнул: «Назад!» Вернулась Альфа и опять легла у ног коня. Через некоторое время оглянулся еще раз. Альфа опять следовала за мной. «Что такое? — думаю. — Почему она не хочет выполнять приказание?» Подошел к собаке, слегка ударил ее.

— Назад! Лежать!

Альфа бросилась к Соколу, легла и, положив на лапы морду, закрыла глаза. После этого, пока я мог видеть Альфу, она находилась все в той же позе. Лишь один раз немного приподняла голову и посмотрела мне вслед, словно хотела узнать, вижу я ее или нет. Но я не придал этому значения.

Каково же было мое удивление и возмущение, когда при подходе к блиндажу я увидел Альфу, подкрадывающуюся с обратной стороны. Вот она уже на крыше, покрытой зеленым дерном. Смотрит на меня настороженно, воровато и пугливо.

В первый момент я хотел наказать ее, но то, как Альфа обхитрила меня, обежав по кустам кругом, обезоруживало. Я развел руками и улыбнулся.

— Ах ты, плутовка!

Заметив, что я не сержусь, Альфа спрыгнула с блиндажа и бросилась ко мне на грудь, пытаясь лизнуть в губы. Но я уже овладел собой и, оттолкнув ее, нарочито грозно крикнул:

— Фу!

Но Альфа не испугалась — она чувствовала, что этот окрик неискренний. Отскочив от меня, собака кинулась к двери, толкнула ее передними лапами и ворвалась в блиндаж. Я вошел вслед за ней и услышал голос полковника Смирнова:

— Ваня! Гостья пришла. Угощай!

Это полковник говорил своему ординарцу Ване Горохову. Оказывается, когда я вместе с Альфой приходил в штаб неделю назад, Ваня в мое отсутствие угощал Альфу тем, что она особенно любила, — колбасой и сахаром. Вот почему теперь, когда мы снова очутились в этих местах, Альфа так настойчиво стремилась попасть в гостеприимный дом.

— Товарищ Горохов, вы дисциплину подрываете у моих пациентов, — пошутил я. — Нельзя угощать!

А на собаку прикрикнул:

— Место! Марш к коню! Ну!

Альфа виновато опустила голову и вяло, нехотя вышла из блиндажа.

Когда я вернулся к Соколу, собака лежала у его ног и боязливо посматривала на меня. Она опасалась наказания, но я не тронул ее. «Сам больше виноват…» — подумал я. Бывая с ней в частях, я иногда допускал, чтобы она брала корм из чужих рук.

Постепенно мы приучили Альфу к выстрелам, стреляя поблизости от нее из пистолета и винтовки. Но взрывов она все еще боялась. Когда мы попадали под артиллерийский налет и все втроем — я, лошадь и собака — ложились на землю, Альфа прижималась ко мне и закрывала от страха глаза. Я отгонял ее от себя и подбадривал голосом:

— Вперед, Альфа, вперед!

Она вскакивала, немного отбегала, но тут же возвращалась.

Чтобы снова приучить Альфу к связной службе, мы обозначили два «поста» и заставляли ее бегать между ними. Первый «пост» — наша землянка, второй — в километре от нее, в овраге. Там находился Миша. Я посылал Альфу к нему, а он ко мне. По пути Квитко взрывал недалеко от собаки «пакеты». Альфа постепенно смелела, и мы тешили себя надеждой, что вскоре вернем ее в строй. Но надежда наша не сбылась.

Летом сорок третьего года наши войска разбили противника на Курской дуге и погнали его на запад. Фашисты отходили с боями и усиленно минировали дороги, берега рек, лесные опушки.

Мне надо было поехать в дивизионный ветлазарет. По большаку туда — километров пятнадцать. «Зачем ехать так долго, когда можно напрямик», — подумал я и поехал к лесу. Как обычно, Альфа бежала впереди. На опушке она остановилась, обернулась и гавкнула свое «ам». Я крикнул:

— Стоять, Альфа!

На опушке ничего подозрительного обнаружить не удалось, земля ровная, никаких следов минирования. На деревьях тоже никаких знаков. Иногда наши саперы не успевали обезвреживать минные участки и прибивали на столбах или деревьях дощечки с крупной надписью: «Заминировано». И я решил, что все в порядке, путь безопасен.

— Вперед, Альфа! Прямо! — приказал я Альфе, и та, взмахнув хвостом, побежала в лес.

Ехал я шагом, не правя конем, — он сам осторожно лавировал между деревьями. Впереди мелькало серое тело Альфы.

Мы проехали метров пятьдесят, и вдруг раздался взрыв… Сокол вздрогнул и остановился.

Потом я увидел Альфу… Подойти бы к ней, но нельзя: лес заминирован, можно подорваться. Да и помощь моя ей уже не требовалась…

Много смертей я видел на фронте, но эта поразила неожиданно сильно. Никого не обходит война… Даже и бессловесное, преданнейшее человеку животное.

Направил Сокола назад по его же следу. Долго после этого не оставляла меня одна и та же мысль: «Кто знает, может быть, Альфа спасла меня и моего Сокола…».

Ночь была мутно-серая, без луны. По полю, шурша, неслась сухая поземка.

Саперы-собаководы сержант Пастухов и рядовой Черкасов, получив еще с вечера боевое задание, готовились к вылазке на передний край противника: надо было сделать проход в минном поле противника, открыть своему батальону путь к наступлению.

Не впервые это делал сержант Пастухов, но каждый раз при разминировании испытывал какое-то необыкновенное чувство, от которого его зрение и слух обострялись до крайности. Он ощущал себя укротителем, находящимся в клетке среди зверей, от которых ежесекундно можно ожидать нападения. Только было еще труднее. Опасность подстерегала и со стороны. Враг в любой момент мог обнаружить и сорвать боевой план.

Пастухов и Черкасов оделись в белые маскировочные халаты с капюшонами и сразу стали казаться толстыми, неуклюжими, особенно низкорослый, плотный Черкасов. Белые накидки надели и на собак. Треф вел себя спокойно, а чувствительный Пурик несколько раз встряхнулся, пытаясь сбросить одеяние, и успокоился лишь после того, как Черкасов, его хозяин, строго прикрикнул: «Нельзя, Пурик! Фу!».