Андрей Букин - Пара, в которой трое

Мы приехали в Вену дней за десять до старта, тренировались нормально, как и полагалось, немного нервничали. К чемпионату нам поменяли костюмы, купили в Чехословакии материал, и они перестали быть блеклыми. Казалось, все развивается нормально, но погубила меня ерунда, в основе которой лежала неопытность. Тренировались мы на маленьком катке, а на большой нас выпустили сразу на соревнования. На тренировочном приходилось сдерживать себя, а здесь я выскочил, и мне показалось, что вообще никаких ограничений у площадки нет, и в «Венском вальсе» на первой же серии – раз, и я за бортик ногой зацепился. Ёкнуло. Захожу на вторую серию – все то же самое. Обидно, вальс получился у нас вполне приличным. Потом блюз. В нем был такой момент: едешь спиной вдоль маленького бортика, ногу поднимаешь и проводишь ею перед собой – опускаешь, выходишь вперед, – у танцоров это называется «кросс-ролл». И опять я по бортику ногой «з-з-зы» – и десятое место, на оригинальный попали уже одиннадцатыми. А я ехал в Вену, предполагая, что станем восьмыми-девятыми. Я в полном трансе, уже никакого удовольствия от чемпионата мира. А в произвольном… То ли мы его выучили очень хорошо, то ли мне он сильно нравился… Публика кричала, оценки оказались невероятные: один судья дал четвертое место, другой – тринадцатое. Никто из арбитров не знал, куда нас поставить, в итоге мы стали десятыми.

Теперь я уезжал из Вены счастливый: я успешно прошел целый этап в своей жизни, попал на чемпионат мира, я показал себя, а главное – посмотрел других. Тарасова прибежала, глаза у нее сверкают: «Вы… на показательных!» А я: «На показательных так на показательных». Никакого удивления, будто бы все так и должно происходить. Даже возмущался, когда на показательных нас попросили вновь прокатать произвольный танец. Татьяна Анатольевна не ожидала от меня такой наглости.

Наташа. В Вене вновь проиграла Ира Моисеева. Они с Андреем Миненковым перед чемпионатом еще тренировались на СЮПе у Тарасовой, и никто не знал, что они переходят к Пахомовой, хотя Людмила Алексеевна к ним регулярно приходила, правда только утром, на обязательные танцы. Известие о том, что они уходят от Тарасовой, для меня было таким же немыслимым, как и то, что нас пригласили выступать в показательных танцах. Я очень устала, соревнования для меня непривычные, я так на них тряслась, что плохо соображала.

Нас взяли в Вену не потому, что мы стали третьим дуэтом в стране. На чемпионате СССР мы оказались пятыми – за Зуевой и Витманом, за Гараниной и Завозиным. Но Татьяна Анатольевна ходила по кабинетам, доказывала: «Бестемьянова и Букин должны поехать в Вену! У них есть будущее!» И ей удалось добиться, чтобы нас взяли на первенство мира. Игорь Александрович Кабанов, который в те годы ведал в отделе фигурного катания Спорткомитета спортивными танцами, тоже считал нас интересной парой и ратовал за то, чтобы мы попали на чемпионат. Конечно, наша поездка в Вену смахивала на авантюру, и уж никто не ожидал, что мы окажемся на десятом месте. Я думала, что нас никто никуда посылать больше не будет.

Спустя месяц мы попали на международный турнир во французский город Морзин. Ах, если бы я не упала в оригинальном танце, мы бы выиграли и у брата и сестры Хэшманов из Австрии, и у Торвилл и Дина! Англичане заняли на чемпионате мира в Вене восьмое, немцы – седьмое место.

Вену я запомнила очень хорошо. Мы жили коммуной и шатались всюду большой компанией – Моисеева и Миненков, Бобрин и Букин, я и Наташа Стрелкова, одиночница из Ленинграда. Все собирались в нашем с Наташей номере, как в штабе. Прошло несколько лет, и все изменилось: отныне каждый отдыхает у себя и держится во время соревнований замкнуто, а тогда мы толпой уходили гулять каждый вечер на полчаса, чтобы спать хорошо. Если у Бобрина короткая программа, все сидят и ждут Игоря. Он придет, скажет: «Опозорился!» – и отправляемся на прогулку (в Вене Игорь выступал неудачно, но почему-то не очень переживал).

Татьяна Анатольевна ходила какая-то вздернутая, потом я поняла, что это связано с Моисеевой и Миненковым. Она знала, что они, воспитанные ею с детства, от нее уходят, она ничего не смогла сделать: они проигрывают и чемпионские звания не вернут. Она пыталась скрывать свое настроение, но, поскольку я ее хорошо чувствую, мне казалось, что свое плохое настроение Татьяна Анатольевна срывает на мне. На самом деле ее состояние все время передавалось мне, а я дрожала и тряслась. Игорь, посмотрев, как я извожусь, сказал: «У вас такая хорошая программа, вы ее так прекрасно танцуете, что ты волнуешься?», и я сразу успокоилась. Чего я волнуюсь? Программа же лучшая в мире.

Когда мы закончили произвольный танец, я видела, как радовалась Татьяна Анатольевна. Я думаю, что именно в тот момент она утвердилась в мысли, что с нами нужно работать. Может быть, она повезла нас, не особо веря, что из такой наскоро слепленной пары может что-то получиться? Может, она добивалась нашего участия в чемпионате по какой-то тренерской инерции, мол, надо и все? Но не исключено, что она в нас верила с самого начала.

Меня, конечно, поразило, что нас пригласили выступить в заключительном вечере. Но по-настоящему я заволновалась, когда тур сильнейших, колеся по Европе, приехал в Советский Союз, и нас включили в эту компанию для выступления в Москве и Ленинграде. Страх, что в конце концов нас заменят на кого-нибудь более опытного, меня не покидал до выхода на лед. Тогда в стране существовало не меньше пятнадцати танцевальных дуэтов мирового уровня.

Спортивные танцы – единственный вид фигурного катания, который всегда собирает полные трибуны. Но линия развития танцев, по-моему, в 80-х годах начинала загибаться совсем в другую сторону. Танцы во всем мире становились все зрелищнее и зрелищнее, у нас же требовали, чтобы на первом месте стояла идеальная классическая позиция. Из конца 80-х решили перескочить назад, в конец 50-х.

Андрей. Вернулись из Вены в Москву, тренировок не прекращали, но особенно не выкладывались. Немножко гордости появилось и немножко самоуспокоенности – все же мы теперь в сборной, вот и на «мир» съездили. Кавалькада лучших, совершающая турне по Европе, приехала в Ленинград, Москву и Киев. В Киеве нам не разрешили выступать. Днепропетровцы Карамышева и Синицын входили тогда в сборную Украины, и предпочтение отдали им. Отношения тем не менее у нас сохранялись вполне дружеские, мы из одного спортивного общества, знакомы с детства, десятки раз встречались на сборах. Я учил Ростислава шагам в пасодобле, он учил меня играть в шахматы. Ростик, по-моему, имел шахматный разряд, отец у него шахматный тренер. Я помню, как он мне объяснял движение фигур. Это происходило в сибирском шахтерском городе Глазове, в гостинице, за окнами которой стоял страшный мороз и билась вьюга.

Правда, во время соревнований мы с ним не общались, точно так же потом я никогда не разговаривал на турнирах с Дином. Перебросимся парой фраз, но не больше. А зачем? Нервы друг другу трепать?

Через два дня после показательного турне в Москве и Ленинграде надо было лететь во Французские Альпы, в городок Морзин. С ним у нас много чего связано. Но тогда так не хотелось снова соревноваться, тем более что у всех наших знаменитостей начинался отпуск. В доме у Андрюши Миненкова я познакомился с венграми Регоци и Шалаи, на следующий год они обыграют Линичук – Карпоносова и станут чемпионами. До Морзина я сохранял праздничное настроение, никак забыть не мог, в какую компанию попал. На месте выяснилось, что приезжают брат и сестра Хэшманы (они заявили о себе в Вене, правда немаловажную роль сыграло то, что они австрийцы), приезжают малоизвестные англичане Торвилл и Дин. Эта тройка дуэтов, включая нас, и должна была выяснять между собой отношения.

Каток в Морзине нестандартный, на четыре метра с каждой стороны меньше, а группа обязательных танцев та же, что и в Вене, и явственно ощущаются горы: дышишь чаще и устаешь быстрее. И вновь в «Венском вальсе» в одной из серий я зацепился ногой за бортик. Дальше в оригинальном танце чудеса начала вытворять Наташа. В первой серии она споткнулась, во второй – на том же самом месте упала, но я успел ее подхватить, в третьей – снова пыталась упасть.

В Морзине награждали после каждого вида. После обязательной программы мы третьи, после оригинального танца – третьи. А произвольный выиграли. Но в итоге остались третьими, тогда еще не ввели преимущества произвольной программы перед другими, существовала так называемая сумма баллов. Нам дали два маленьких колокольчика и один большой – такие в Морзине придумали призы. Колокол я дома поставил, и много лет в него собирали монетки – мелочь, остающуюся после поездок.

К Олимпиаде в Лейк-Плэсиде (это станет нашей традицией) мы готовили «Русский танец». Трехчастевой. Ничуть не легче чаплинского. Но теперь мы стали умнее и не нуждались во множестве повторов каждого куска на тренировках. Очень серьезно занимались обязательными танцами. Большой усталости я не чувствовал, но она появилась, к несчастью, на последнем сборе перед Олимпиадой. Может, сыграло свою роль то, что мы неудачно выступили на чемпионате Европы, проходящем накануне Зимних игр? Спустя несколько лет я узнал, что Павлов, в то время председатель Спорткомитета, пообещал Татьяне Анатольевне, что тот, кто выиграет поездку на чемпионат Европы, поедет и на Игры. В октябре мы вчетвером – еще и Карамышева с Синицыным – поехали на турнир в Голландию, где советский судья даже снялся с соревнований, чтобы не влиять на ситуацию. Наша олимпийская программа победила. А в сентябре мы выступали в Штатах на предолимпийской неделе и неожиданно для себя оказались вторыми, пропустив вперед лишь венгров Регоци и Шалаи. Я уже говорил, что на следующий год они стали чемпионами мира.