Андрей Букин - Пара, в которой трое

У меня тогда и жизнь получилась какая-то непонятная: одну семью развалил, а вторую не создал. Так что с моим героем мы совпадали по состоянию. Поэтому артистически эта роль мне далась без напряжения. Я специально не читал никаких книг про Распутина, знал о нем только то, что многие знали. Как и все, посмотрел фильм «Агония». Я интуитивно понимал, в чем смысл моей роли.

«Распутин» долго был для меня основным спектаклем. Уже потом, после «Распутина», пошли другие постановки, куда мы входили уже вместе с Наташей. Так постепенно и плавно театр для меня стал родным. Игорь ставил спектакли, мы репетировали, и это с каждым днем мне все больше нравилось. Ведь первые постановки, где я участвовал, как мне казалось, делались не столько для публики и финансового интереса, сколько для творческого выхода нашей энергии, подчас они и выглядели как авантюра. «Еврейская баллада» для меня прозвучала как уникальный спектакль с глубокой идеей. Это такой спектакль, о котором говорят, что после него можно выйти душевно наполненным. К сожалению, наши последние спектакли – это в основном то, что востребовано бизнесом, то, что узнают во всем мире. Например, «Щелкунчик», которого, я подозреваю, буду катать всю оставшуюся жизнь. Потому что в каждом году декабрь, Рождество, а раз есть Рождество, то мы имеем и «Щелкунчика», и «Золушку». Это заказ корейского импресарио. «Золушку» понимают в Корее, на нее всегда придут родители с детьми. Когда мы привезли в Корею «Алису в Стране чудес», настолько понятную в Европе, корейцы в ней не поняли ничего. После опыта первого города, где зрители так и не врубились, что происходит, во втором организаторы поставили специальные экраны, на которых появлялись титры, объяснявшие, что на льду происходит. Корейцы пытались и читать, и смотреть на каток. В общем, мы туда больше этот спектакль не возили. А по Европе он ездил долго – во Францию, Швейцарию, Испанию, и везде шел на ура. Но зато «Мэри Поппинс» почему-то в Корее знают. А на знакомые спектакли люди лучше приходят. И уходят довольные и счастливые, а разъезжаясь, все время нам машут руками.

В телепроектах мы с Наташей ставим большей частью номера сами. Игорь подает нам какую-нибудь идею, а уже дальше мы ее раскручиваем. Мы же знаем, на каком уровне сложности сейчас способны сделать и поддержки, и элементы. Например, во втором проекте нам полагалось создать двенадцать номеров. Таково было условие канала. Что-то мы, конечно, перенесли из старых программ, но надо было показать и новое. А новое возникает только тогда, когда ты что-то ищешь вместе с партнершей, что-то изобретаешь с ней на льду. И интересный момент получился в ту секунду, когда Наталья останавливается, а у меня продолжается движение дальше. Так вдруг родился новый элемент. Теперь, если в театре ставится новый спектакль, Игорь говорит так: «Осталось только вставить ваш дуэт, но это вы потом сами сделаете». Главное и самое трудное – сложить массовые сцены. Особенно когда идут подряд парные номера, например бал. А дальше – чистая техника: надо смотреть за линиями, надо смотреть за головами, за руками, за всем тем, что я всегда внимательно выверял в нашем дуэте. Наташа не любит заниматься чисткой. Наверное, у нее терпения не хватает. Она сразу рвет и мечет: тут же все плохо, все не так. Я в ответ: «Наташа, надо сначала спокойно посмотреть, на какую дугу они должны выйти, какое им надо держать направление, какая рука спереди, какая сзади». Надо все так тупо, спокойно и аккуратно раскладывать. Это забирает уйму времени, а лед сегодня дорогой.

Когда я только пришел в театр, я какое-то время сохранял иллюзии относительно того, как будет строиться наша работа. Я считал, раз мы работаем фигуристами, то есть чистыми исполнителями, то должны больше времени отдавать собственной подготовке. Ростик Синицын взялся в свое время директорствовать в театре. В итоге он тут же потерял конек, следовательно, потерял возможность нормально исполнять роли. К тому же он очень уставал, погрязнув в директорской рутине. И после его директорства они с Наташей Карамышевой, его женой и партнершей, как-то плавно и закончили свою артистическую карьеру. Я очень боялся, когда Наташа взяла на себя еще и роль директора театра. Я был уверен, что вскоре мы встанем. Но оказалось, что мы по-прежнему выглядели вполне прилично. Выяснилось, что она очень сильный человек. Ей хотелось и кататься, и директорствовать. Ей вообще все сразу хочется. Поэтому она везде успевает. Как это у нее получается, не знаю. Но мешать ей не собираюсь. Сначала еще были какие-то пререкания, когда она только стала директором, но потом я сказал: «Ради бога, потянешь, дай бог! Если надо, я всегда тебе помогу, как только попросишь. Нет проблем». Только она редко просит – все хочет сделать сама. Я вижу, что и Игорь относится к сложившейся ситуации точно так же. Мы с ним параллельно ведем эту линию: хочешь – делай. Мешать не будем, но если попросишь, поможем. Со спортивных времен мы с Игорем хорошие товарищи. У нас с ним только один раз случились пререкания. На разных сторонах баррикад мы оказались, когда он начал вместе с женой создавать свой театр, но Наташа еще продолжала со мной выступать на соревнованиях. Были еще конфликты в период моего перехода из федерации к нему в коллектив: он не мог понять, почему я не хочу сразу же окунуться в репертуар. Но потом я ему смог объяснить, что мною двигало. Года полтора назад Наташа мне сказала: «Мы все-таки зря сразу же после спорта ушли в коллектив, могли спокойно еще три-четыре года в мировом шоу выступать…» И это было бы, я думаю, правильно, потому что в то время и коллектив у Игоря был другой. Там катались олимпийские чемпионы Валова – Васильев, там выступали чемпионы мира Воробьева – Лисовский, там был такой солист, как Котин. То есть они вполне образовывали костяк коллектива, делая ему имя. А мы бы могли еще пару-тройку лет покрутиться на Западе. На нас тогда был очень большой спрос. Он еще и совпадал с модой на русских в те перестроечные времена, и мы, конечно, могли прозвучать довольно сильно. Но судьба иначе распорядилась, что уж теперь локти кусать. А тогда я сам ей предлагал: «Наташа, давай не торопиться, придем в коллектив к Игорю, обязательно придем, но давай сначала на Западе поработаем». Мы же по большому счету ни с кем из знаменитых шоу не ездили, кроме тура Тома Коллинза. А у нас были предложения и от Ice Capades, и от Holiday on ice, а это великолепная школа. Мы всего за два месяца в Holiday on ice – в Вене и Мюнхене – изучили, как все выстроено у них внутри, как все слаженно и отработано. У них что-то случилось с кем-то из приглашенных звезд, и нас попросили у них отработать на замене. Взгляд изнутри – совсем другое дело. Это из зала видишь, как живые лампочки катаются, а как эти лампочки одеваются, как эти лампочки зажигаются? Мы учились не только организации представления, но и таким, казалось, мелочам, как, например, отношение к костюмам. Когда такое видишь, то понимаешь, как нужно выстраивать работу в театре.

Мы сейчас уже с Наташей не ездим в Европу ставить спортивные программы – изменились правила фигурного катания, и нам стало неинтересно заниматься такой работой. Наше время закончилось. Объясню, почему. Мы много и успешно работали и с итальянцами, и с французами, только в России у нас никак не получалось, не приглашали нас русские тренеры. Но мы не особо переживали. Там, где нас внимательно слушали и принимали то, что мы предлагали, у спортсменов начинался прогресс. Одни стали серебряными призерами чемпионата Европы, другие дошли до пятерки лучших. Безусловно, в их успехах есть и наша заслуга, мы помогли им в какой-то момент продвинуться. Но тогда интересно было придумывать новые движения, так как произвольная и оригинальная программы были не зажаты в рамках новых правил. Они оправдывали свое название оригинальной и произвольной. Можешь взять любые музыкальные отрезки, даже если в обязательной программе у всех одинаковый танец, любые шаги, любые поддержки, исключая, конечно, запрещенные. Изменили правила – и сейчас дорожка должна железно состоять из стольких-то шагов. И что происходит? Сегодня все дорожки, все поддержки в оригинальном и произвольном танцах одинаковые у всех пар. Это сделано для того, чтобы танцы на льду не вылетели из олимпийских видов фигурного катания. У судей появляется шанс объективно оценить катание. Потому что одна пара делает твизлы, и вторая пара делает твизлы – та же самая обязательная программа. И зачем что-то придумывать? Произвольный танец состоит из одних обязательных элементов. В нем лишь музыка произвольная, а все остальное точно расписано – ты обязан показать: шаги по кругу, диагональ, столько-то поддержек… Нам это стало неинтересно. Можно возразить, что помимо творчества это был все-таки и наш заработок…

Но заработком можно назвать только те уроки, когда спортсмен сам не рвется, а его тянут родители. Это и есть заработок. Я давал спортсмену все, что необходимо. Я приходил к нему и отрабатывал свои сто долларов в час. А с теми, с кем было интересно, там уже не думаешь о заработке. Там азарт: смогут ли сделать то, что предлагаешь? Они уже на новом уровне, эти дети, они уже сильнее, чем мы. Им придумываешь такие вещи, которые сам, когда выступал, не потянул бы.