Елена Звёздная - Все ведьмы – рыжие

– Где такие очаровательные ведьмочки водятся?

– Ян, – прошипел Князь, – даже если я место обозначу, тебе туда не добраться.

Серые глаза незнакомства сверкнули, причем натурально сверкнули, взгляд вновь был обращен на меня, и мне представились:

– Касьян, можно просто Ян.

Продолжая глядеть на темноволосого с подозрением, я прямо спросила:

– Простите, а семейству Кощеевых вы кем приходитесь?

Быстрый взгляд собственно на семейство, и вновь все внимание подчеркнуто уделено только мне, как и ответ:

– Внуком и двоюродным братом Кощею и Александру соответственно. Кстати, вы не представились.

С тяжелым вздохом я поднялась с постели, а это было нелегко, перина совсем мягкая, спрыгнула на пол, подошла к Яну и представилась:

– Маргарита Ильева, можно просто, – взгляд на улыбнувшегося Стужева и добавление, – просто госпожа Ильева.

И улыбка, милая такая.

Касьян, ну и имечко у мужика, протянул руку, но пожимать мою ладонь не стал, а обхватив, нежно, но крепко, поднес к губам.

А целовали ли вам когда-либо ручку? Прикасались ли к пальцам губами, при этом с самой провокационной улыбкой пристально следя за малейшей реакцией? А…

– Все, ты достал! – прорычал Стужев.

А переворачивали ли вашу ладошку тыльной стороной, скользя губами к запястью?

– Ян!

На бунт кощеевского внука никто не обращал внимания, ибо собственно Ян был занят поцелуями, а я мыслью о том, когда последний раз мыла руки. И когда продолжающий взирать в мои широко распахнутые глаза коварный соблазнитель вопросил:

– Интересно, а о чем вы сейчас с таким мечтательным выражением на очаровательном личике размышляете?

– Мм-м, – протянула я, – вам лучше не знать, Касенька… Правда.

Про себя подумала: «Сальмонеллез не дремлет», и осторожно отняла руку.

Потом решилась посмотреть в его глаза, и вот тут-то настигло меня странное ощущение – кое-кто просто играл, а на деле и глаза у него не серые, а тьмой отдают и гнильцой… нет, там что-то похуже. И этому кому-то что похуже явно «Касенька» не понравилось. Так и оказалось.

– Касьян, – отчетливо произнес незнакомец, теряя очарование и приобретая угрожающую брутальность, – можно Ян. Иное обращение в отношении Черного Навьего бога недопустимо.

Короче, я поняла – у них чисто по-семейному болезненное отношение к ласкательно-уменьшительным в отношении собственных персон. Мания величия, в общем. А еще и клептомания вдобавок… Куда я попала?

– Слушайте, – я повернулась к Кощею и Стужеву, – а можно мне уже к белкам, а?

Вместо нормального ответа услышала злое:

– Ведьма моя.

– Кто-то претендует? – задумчиво отозвался Ян.

– Кто-то глаз не сводит, – усмехнулся Кощей. – Александр, оставайся, вам с Маргаритой есть о чем поговорить, а мы с Яном не будем вам мешать.

И Кощей направился к двери. Удивленная, я даже повернулась и узрела, как деда схватил внука под локоток, в стремлении вывести дернул даже. Безрезультатно. Касьян, он же Ян, он же Черный бог и Навий в придачу, стоял и пристально-заинтересованно смотрел на меня. А затем медленно, чуть растягивая гласные, произнес:

– А девушка хочет… остаться наедине с Алом?

Девушка посмотрела на Князя… желаний типа тет-а-тет не возникало. Ваще! Секунд десять, пока кое-кто не протянул нехорошим тоном:

– Ромочка.

Я резко выдохнула, Стужев очаровательно-невинно-нагло улыбнулся, а Навий бог произнес:

– А я надеялся, что ты перерос свое подростковое желание давать ему имя. Алекс, взрослей уже.

Я мрачно посмотрела на Касьяна. Мрачно и зло. Понимаю, что кое-кто пытался задеть Князя, но обидел меня. Потому что Рома это Рома, но никак не… И темноволосый, усмехнувшись, кивнул мне и вышел. Кощей следом, наградив задумчивым взглядом. Дверь захлопнулась.

Резкий поворот к Стужеву, и мой злой голос:

– Не смей угрожать Ромочке! Не смей больше, понял?! Ты достал, Стужев! Ты достал, тайны ваши достали, ситуация тоже!

Орала я знатно! Наверное, и стекла дребезжали. И только полуголый Князь, ничуть не испугавшись, шагнул ко мне с вопросом:

– Что-то еще?

Зря спросил. Очень зря.

– Стой, где стоишь, злодеюка фольклорная! – прошипела я.

Стужев улыбнулся и сделал еще шаг со своим семейно-неизменным:

– Я предупреждал.

Еще шаг в мою сторону. Я психанула, шагнула к нему и прошипела:

– Я тоже!

Стужев вновь мягко сделал шаг, плавный такой, вот только был он без майки, и было заметно, как под кожей мышцы перекатываются, а это пугающе выглядело, и произнес:

– Маргош, нужно поговорить.

Что, правда? Быть не может!

– Психотерапевта себе найми с ним и разговаривай! – окончательно сорвалась я.

– Я подумаю над этим вопросом. – Угрожающий тон и еще один шаг.

Злая, я прошипела:

– Не подходи ко мне!

Шаг, и оказавшись вплотную ко мне, так что между нами пространства вообще не осталось, Стужев прошептал:

– Что-то еще, Маргош?

– Сволочь яойно-фэнтезийная! – Я даже на носочки поднялась, чтобы ему слышнее было.

Князя перекосило, и он прошипел:

– Я предупреждал, Марго.

Приподнявшись по максимуму, я заорала:

– Оскорбляла, оскорбляю и оскорблять буду, шантажист хренов!

Взбешенный Стужев склонился и прошипел в ответ:

– Шантажировал, шантажирую и буду шантажировать, ведьма безголовая!

На секунду опешив, я возмущенно заорала:

– Это я безголовая? Да на моем месте у любой бы крыша поехала, зараза ты, совести напрочь лишенная!

От обоснованных обвинений Князя перекосило окончательно. Он набрал воздуха, чтобы что-то ответить… резко выдохнул, почему-то огляделся, затем вновь посмотрел на разъяренную меня и вдруг… Это было подло! Это было реально подло, но теперь я знаю, почему поцелуи придумали – потому что сказать нечего было! Совсем нечего! Именно об этом я и думала первые две десятые доли секунды, пока Стужев стремительно склонялся надо мной, а потом…

Сначала в голове потемнело, потому что я зачем-то закрыла глаза… Потом такое ощущение, что меня накрыло тайфуном, когда его губы смяли мои в решительном поцелуе… и земля убежала из-под ног… Сердце начало стучать как сумасшедшее! Хриплый стон Князя, и дышать становится нечем из-за крепких, почти болезненных объятий, а мои ладони скользят по его плечам, и от этого крышу срывает окончательно. Мы проваливаемся куда-то и падаем, его рука на моем затылке, запутавшись в волосах, не позволяет прервать это безумие, а губы не дают даже возможности подумать об остановке. И мы несемся куда-то вдаль, где он пьет мои поцелуи, так жадно и страстно, что это сносит ураганом любые мысли… Треск ткани, обжигающее касание и умопомрачительное скольжение его ладони по моему телу… Мой стон, и стан выгибается, стремясь ощутить кожей его тело, прижаться, слиться, придав остроты экстазу страстного омута, в который затягивает с головокружительной скоростью…

Звон!

Звук падающего стекла, и, как стеклянный дворец, рассыпается блаженное ощущение абсолютного счастья… Остаюсь я, испуганная и застывшая, Стужев, тяжело дышащий, с бисеринками пота на идеальном теле, и его рука… в моих джинсах!

Секундное осмысление ситуации!

Мгновенное осознание!

И я испугалась. Я действительно испугалась. А кто бы не испугался! Я целовалась с Алексом Стужевым! Да что там целовалась – я лежала на постели, без майки и с расстегнутым бюстгальтером, а кое-кто замер на моменте вторжения в застежку ширинки! И я тяжело дышала тоже, и сердце билось где-то в районе шеи, едва из груди не выпрыгивая! И губы горели, и щеки, и совесть со стыдом так же!

А Князь, с трудом оторвав взгляд от меня, вдруг прорычал:

– Кто?!

Я вздрогнула всем телом.

Но тут, откуда-то из района окна, раздалось растерянное:

– Это мы…

– Белки…

А потом уверенное такое:

– Отдай нашу ведьму!

Стужев зарычал.

И я пришла в себя окончательно. Зло посмотрела в потемневшие глаза разъяренного Князя и прошипела:

– Руку убрал!

Проблема в том, что он ее как раз убирал, видимо, собираясь послать в белочек что-то убийственно-магическое, но после моих слов… засунул обратно! Глубже еще! На самое-самое место! И выражение у него на лице было такое – нагло-упрямо-решительное.

– Руку убрал, кобелина яойная! – заорала я.

А от окна раздалось:

– Отдай ведьму, Кощей!

И рука Стужева дернулась, а сам он сквозь зубы прошипел:

– Все, достали!

Он так это сказал! Убийственным тоном таким! И мне так белочек жалко стало, что едва ладонь начала покидать запретную территорию, я решительно сказала:

– Засунь обратно.

Александр застыл, потрясенно глядя на меня. И мир поплыл снова, едва его пальцы скользнули по совсем уж неприличным местам. По щекам огнем прошелся стыд, сердце зашлось в бешеном ритме, и я откровенно взмолилась:

– Все, высуни!

Замер. Сердце бьется так, что я его удары ощущаю, дыхание срывается, в глазах что-то пугающее. И он с этим пугающим медленно, как завороженный, склоняется к моим губам….