Валентина Колесникова - Хроники эрров. Книга 1

– мы ее похороним, – сказала та, открыла камеру и вновь присела рядом с принцем, опустив острый подбородок на его кровавое плечо, – у нее дома, на площади. Так же, как и ее мамашу.

Последние слова она выговаривала медленно, наслаждаясь реакцией каждого из присутствующих.

– и вас, мои дорогие, – шепнула та на прощание закрывая за собой дверь, – вас мы тоже придадим огню, а может и виселице, как виновных в ее смерти и тогда, мой милый принц. Тогда я тебе отомщу. За тот позор, за то унижение, что ты принес мне, за те страдания, что я испытывала, наблюдая за твоей вполне спокойной, размеренной жизнью.

И вновь тишина.

– может расскажешь? – больше приказал Бьер, нежели попросил.

– говорить больно, – прохрипел принц, пытаясь вдохнуть полной грудью. Получалось с трудом, раны ныли, начали гноиться. Казалось, стены камеры попросту отнимают, высасывают все жизненные соки из заключенных, постепенно, крупица за крупицей покидали наши бренные тела и испарялись в неизвестности провалов среди таких же нечастных узников. Ну только освободи меня, Велесская, я тебе глазки не только выколю, я их вместе с черепной коробкой раскрошу голыми руками и ни какие сонные травы против меня тебе не помогут…

– попытайся, – подала голос я, наблюдая, как принц пытается прокашляться и хоть как-то поменять положение.

– Велесская моя бывшая невеста, воскресшая волшебным образом из мертвых и мстящая с тройным размахом всему моему роду… Она первая женщина, в которую я влюбился и первая, кто всадил мне нож в спину.

Принц замолчал, вспоминая с радостью позабытые моменты прошлого.

– она и раньше была такой… такой… сволочью? – хотела назвать гадюкой, да боюсь любая змея обидится от такого сравнения.

– не знаю, – честно признался принц, – я за ней бегал как мальчишка, ловил каждое сказанное слово, все время ругался с братьями и делал только то, что она говорила. Как вспомню, тошнить начинает, это ведь надо было быть таким…

– подкаблучником? – съязвила я, – что ж теперь понятно, почему ты Эллин к себе не подпускал. Яда хлебнул теперь и воду проверяем?

– Эллин тут вообще не при чем! – зарычал принц тут же зайдясь приступом кашля. Пересохшее горло явно ныло и терзало, сопровождая слова терпимой болью, – Майра была замешана в заговоре против королевской семьи, ее познакомили со мной ради своих собственных идей и планов. Рэн тогда был еще юн, неопытен. Его в случае моей смерти тут же посадили на трон, но управлял бы всем советник, который, как потом стало известно, вопреки ожиданиям тоже пал жертвой заговора. Его тело нашли в опочивальне с перерезанным горлом. Старший брат пытался мне доказать, что Майра дрянь, чуял, что что-то с ней не то, но я как зомбированный впитывал каждое ее слово. На Брэндона напали… несчастные…он размазал их по стенке как масло по хлебу и тут же бросился ко мне, во дворец. Успел, хоть нож мне и всадили. Ее казнили на площади, повесили и сожгли тело. Видимо не до конца, как оказалось.

– почему она хотела вас свергнуть? – спросил Бьер, немного разминая пальцы рук, стараясь при этом не задевать шипы.

– не она, а Школа, учение которой после покушения стало под запретом, собственно ее с землей сравняли. На сколько я понял там ее подготовили, натаскали, обучили чему надо каждое свое действие подкрепляя одной им понятной религией. Секта. Жажда власти. Все как по стандартной схеме.

Все постепенно вставало на свои места. Если версия с сектой правда, то эта женщина попросту продолжила то, что ей вбили в голову много лет назад, вот только теперь вся эта чертова идеология еще и ненавистью покреплена. Как она выжила тоже ясно, скорее всего кто-то из своих в тюрьме или палач на виселице не тем узлом повязал… Ненависть женщины как ураган, искренняя, твердая, обжигающая. Такая и на сговор с людьми пойдет, сманив на свою сторону все той же властью да рассказав слезливую историю предательства и подлой казни. И оружием снабдит и маскировку обеспечит. А мы все грешили на мирный договор… да чхать ей на него… Только не понятно, как же она столько нежити наделала? И как ей управляла?

– Шалас, а что с нежитью? Откуда столько взялось и почему она подчинялась ей?

– Эта Школа была закрыта для многих. Я открестился от нее, хоть меня и пытались сманить на свою сторону. Предполагаю, они действительно изучали магические трактаты, написанные на древнем языке, а уж эти знания кого угодно с ума сведут и многие двери откроют…

– как вы вообще допустили такое?

– Магия магии рознь, – ответил принц, пряча подло подступившие слезы. Эллин не выходила из его головы, да и осознание того, что она мертва судя по всему только сейчас ощутилось в полной мере, – некроманты есть везде, а уж как они мертвых поднимают, мне не известно…

Послышались крики, кого-то вновь пытали. Судя по вылетавшим обрывкам слов – эрра. Теперь понятно, откуда рога брали, когда козлиные закончились…

Дверь со скрежетом отворилась. Сьен прошел мимо камеры.

Тут же зашуршала ткань, что-то звонко ударилось об пол, полетели в стороны заколки и напрочь соскочили туфли. Мертвенно бледный, мужчина вынес из пыточной прекрасную молодую девушку, золотистые локоны которой тут же каскадом упали с ее плеч, чуть задевая кончиками грязный пол. Бледная кожа, все еще алые губы.

Казалось, она просто спит.

Темно-синяя ткань немного путалась у ног Сьена, завязки корсета все сдавливали грудную клетку, подчеркивая при этом узкий стан и стройность фигуры. Почему-то именно сейчас принцесса выглядела именно принцессой. Хрупкой, слабой и такой недоступной, следом за которой россыпь жемчуга падала с разорванного ожерелья словно капли дождя на козырек крыши в серый, промозглый день.

Шалас смотрел на нее мертвым, совершенно потерянным взглядом. Стеклянные глаза тут же заслезились, заблестели. Я не хотела знать, о чем он думает, что чувствует.

Мне было плохо. Очень плохо. Я многих хоронила, каждый раз прощалась и каждый раз вновь давала клятву не привязываться к людям…и всякий раз ее нарушала. И этот не стал исключением.

– она идет, – гаркнула я.

Велесская с истинным наслаждением впорхнула в камеру, сочувственно посмотрела вслед уходящему Сьену, тут же указала палачу на принца.

Больше Шаласа мы не видели.

Только слышали.

Он не кричал даже тогда, когда ему выворачивали руки из суставов. Сколько раз обжигали его тело я не знаю, но запах паленого мяса разъедал мозг похлеще яда нежити. Что с ним вытворяли и в каком он сейчас состоянии я боялась представить, в какой-то момент даже обрадовалась, что Эллин этого не видит. Глупо. Но он был жив. Всякий раз теряя сознание от боли он вновь приходил в себя и терпел, чем еще сильнее выводил из себя палача.

Потом пришли за Бьером.

Его я тоже больше не видела, а ведь так многое хотела сказать, поделиться, обнять еще раз. Хотя бы на прощание.

Ну а потом, когда все стихло, пришли и за мной…

Единственный раз за всю свою жизнь я ощутила человеческую кровь на языке после первой охоты. Оборотни нашего племени не сходили с ума от вида человека – человек, как и все остальные, был просто зверем. Еще одним хищником, только костлявым, бойким и жутко не вкусным. Все эти истории, что оборотни так любят поедать маленьких младенцев, всегда доводили меня до истерического хохота. Правда, на тот момент я не знала про тех, кто зависим от фаз луны и тех, кто не в силах подчинить себе звериную форму. Повстречав оных, мое мнение тут же изменилось, и больше я не смеялась. В ту злосчастную ночь я наткнулась на охотников. Они поняли кто я, и уходить по-хорошему не хотели.

Я защищалась.

Быстро и просто.

После той животной ярости, что я испытала во время нападения, я поклялась, что больше никогда за свою жизнь я не трону человека. Я посчитала себя не просто убийцей, на тот момент я стала тем самым монстром из легенд и баллад, что частенько поются в трактирах спьяну или рассказывают для устрашения подле костра, передавая историю из уст в уста, всякий раз дополняя очередным рядом острых зубов и прочими оборотническими атрибутами.

Сейчас я испытала то же самое. Но с одним исключением.

Эта резня была самым долгожданным моментом жизни за последние дни проведенные в этой камере. Я не просто жаждала крови, я ее требовала и получила с полна, дополнив интерьер парой трупов.

Слыша еще на подходе их глумливый шепот, я с наслаждением представила, как впиваюсь в их горло.

Мысли материальны. Мои, по крайней мере.

Что бы стать зверем, не обязательно быть зверем. Шкуры волка у меня не было, но его память всегда была неотъемлемой частью моего существования. Каждый раз, когда мы выбираем для превращения шкуру убитого животного, и каждый раз, когда становимся оными, мы испытываем отчаяние из-за смеси воспоминаний. Не только шерсть покрывает наши тела, мы словно вновь даем жизнь тому, кто покинул ее некоторое время назад. Те же воспоминания, страхи, первый вздох, первая щенячья охота, запах матери или молока, первое поражение, смерть. Инстинкты. Все это отпечатывается в нашем сознании.