Эдуард Успенский - Клоун Иван Бултых

Прекрасный был у нас начальник лагеря! Просто поклон ему! Ни в чем не мешал. На любой риск благословлял и еще подзадоривал. Сам на педсовете отстаивал. Полная противоположность Тихомирову.

Но и радиоузел ему помогал, как никто. Не было большей силы воздействия на ребят, чем этот чертов орущий слова и песни динамик. Только просил начальник не работать на всю катушку при родителях и вообще выставлять все это дело как полную детскую самодеятельность.

Большое влияние оказал на меня начальник, партийный человек Иван Тимофеевич Крылов.

— Я никогда не разговариваю с подчиненными серьезно, — говорил он. — Я им все время лотереи устраиваю, чтобы сами учились думать, ко мне не бегали. Вот, например, вчера приходит повар: «Иван Тимофеевич, воды нет ни в одном кране. Что делать?»

— А врач сейчас где?

— Врач?.. На речку ушел с ребятами.

— Ну, в общем, пока его нет, возьми-ка пару ведер и добеги до болотца за изолятором. Там быстренько и набери. Чтоб никто не видел.

— Там?

— Ну да. Только лягушек выброси. А плавунцов оставь. В них витаминов много.

Но неприятности и здесь у меня были. Правда, потом они в благодарность вылились. И даже в ГРАМОТУ за образцовую работу радиорубки.

В нашем лагере, как и в каждом другом, все время паслись всякие делегации от завода: местком, профком и так далее. Районные и городские смотровые комиссии. А что? Есть возможность провести приятный день за городом. Ни забот, ни хлопот. Привезут тебя, накормят, напоят, а также самодеятельность покажут и домой увезут.

Чем лучше эти комиссии встречают, тем с большей охотой они вновь прикатить стараются.

Наш начальник поступал не так. Как только комиссия приедет, он немедленно запустит ее в ревизионную деятельность. По всем отрядам проведет, все планы и распорядки покажет. Ванные и туалеты продемонстрирует. Особо трудных ребят приведет для беседы. Объяснит, какого ему инвентаря не хватает. Проведет в изолятор, в бухгалтерию, на кухню. Соберет профсоюзные взносы и попросит на завод отвезти. И даже обед покажет… А если ему намекнут, что неплохо бы перекусить, мол… — ответит:

— Это верно. Неплохо. Да вот беда, у нас первый отряд на день раньше из похода вернулся. И все на кухне вчистую подмел. Нету ничего!.. Да вы не расстраивайтесь. Около станции прекрасная рабочая столовая есть ресторанного типа. Там перед электричкой и поедите.

— Как? А мы свою машину отпустили уже…

— А мы нашего шофера… Он пиво в столовой пьет. Ведь он сегодня уже три рейса в город сделал.

И вот однажды после такого обращения с очередной делегацией, в самое разочаровательное время, моя передача началась. Сначала все хорошо шло: Магомаев пел, Эдуард Хиль. И вдруг:

— Сейчас по просьбе ребят первого отряда разучим с вами легендарную песню «Мурка». Народ желает ее знать! Прослушайте сначала мелодию в исполнении аккордеона.

Заиграл аккордеон. Комиссия сделала стойку.

— Так, прослушали мелодию? Теперь записывайте слова первого куплета.

Комиссия за карандаши.

— Записали? Пишите дальше:

— Запомнили? Прослушайте этот куплет в исполнении вожатого третьего отряда Николая Александрова.

— А теперь в исполнении повара дяди Саши.

И сыпалась из репродуктора эта и другая белиберда.

Ну и врезала же мне комиссия! Если бы не директор товарищ Крылов, вылетел бы я из лагеря, как пробка. За пропаганду блатных вкусов и тлетворного влияния Запада.

Он отстоял меня перед дирекцией. А дирекция его любила и уважала, потому что сама имела детей, а дети любили этот лагерь… Да и текст, записанный комиссией, не очень пугал.

По вечерам я ходил в младший отряд и беседовал с ребятами. Они мне загадывали загадки, рассказывали анекдоты, а я на них реагировал. И шло у меня, и ехало. Набирались кирпичики к будущим сценам. И дети смеялись, и я привыкал к аудитории. Ну, малыши! Во, малыши! Ну, где такое услышишь?

«Один иностранец хотел узнать секрет сигарет „Дымок“. Он пришел на фабрику и говорит:

— Скажите мне секрет этих сигарет. Ему говорят:

— Не скажем.

— А я вам поезд подарю.

— Не скажем.

— Я вам два поезда подарю.

— Не скажем.

— Я вам три поезда подарю.

— Ладно, тогда скажем.

Повели его на фабрику. Там ползет конвейерная лента. С одной стороны на нее сыпят табак, с другой — навоз. Иностранец сказал:

— Очень хорошо. А то я думал, что там один только навоз».

Когда я буду умирать и мне буду задавать последние вопросы, на вопрос «Что, по-вашему, самое главное в жизни?» я отвечу: «Дети и космос. Космос и дети».

Итак, космос и дети. Космос и де… Конечно, мла… Потому что со старшими дело хуже. Старшие ребята, как я установил, бывают двух родов войск. (То есть просто двух родов. Войска тут ни при чем. Эти слова все время рядом стоят. Вот стереотип и срабатывает. А еще интереснее случается, когда рядом стоят два стереотипа: ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ МИР ПОБЕДИТ БОЙНУ.)

Первый род, а вернее, тип старших ребят — это ребята, которые и от детей взяли все лучшее — товарищество, верность слову, стопроцентную доброжелательность к собеседнику, и от взрослых — умение принимать решения, ответственность за свои поступки, мужественность.

Второй тип — худший. Они от детей взяли все плохое: «Ухаживайте за нами, мы — дети, цветы жизни, мы — маленькие, нам все можно» и от взрослых — «Мы самые умные, нас нечего учить, курение — это наше личное дело, когда хотим, тогда и приходим в палату».

Именно таким был в нашем лагере первый отряд.

Им скучно. Занимайте их. А попробуй их займи, когда их, кроме танцев, ничего не занимает. Танцы при свечах, при костре, при поэзии Есенина, при вечере патриотической песни, при блинах с приглашением первого отряда вторым и второго первым.

Лица детские, а со спины — мужики мужиками. Прекрасные ребята, витаминами и хорошими продуктами напичканные.

Этакие недоросли подобрались. Верно про таких говорит детский народ: «Дети — цветы жизни… на могилах своих родителей».

И никто с ними справиться не мог. Один вожатый пиво пить начал с ними, на панибратство пошел, второй отказался через день, а третью, знаменитую, самую железную, через неделю с сердечным приступом увезли.

И стал я думать, чисто теоретически, чем бы я их взял? Чем бы я их занял? Как бы я с ними справился? Придумал.

— Давайте, — говорю, — футбол показательный, кувыркательный устроим.

— А как так?

— Так. Мальчики против девочек. Почти что танцы. Только на поле с мячом.

— Да мы же их!

— Под сто — ноль!

— А мы вас веревками свяжем! По двое или трое! Много вы набегаете!

— Э!!! Тогда они у нас выиграют!

— Ну и пусть. Дело не в выигрыше. Надо коллективный цирк устроить. Для зрителей. Падать нарочно, кувыркаться, орать. Поняли?

— Отлично!

Раз они клюнули, надо качать права. Нельзя такую штуку так запросто отдавать. Всегда в любом деле хоть немного, но следует поторговаться. Надо быть азиатами.

Золотое правило есть у собачников — не отдавать щенят бесплатно. Хоть два рубля, хоть три получают с нового владельца. Тогда щенок становится ценностью, товаром, и просто выбросить его жалко — ведь деньги плачены. Умру теперь вместе с этой кривоногой собакой, чтоб она сдохла!

Стал я торговаться: приготовьте форму, напишите смешное объявление, объявите по радио, придумайте и отработайте смешные трюки. Короче, заработали мои бестолочи!

Выбирали жюри, назначали призы за лучший гол, благороднейшего игрока, за самую интересную комбинацию.

Очень малышовые у нас были здоровяки. И на этой инфантильности я ехал. Им, во что бы то ни стало, хотелось все призы выиграть.

Дети и другие инфантилистические организации (типа фашистской) ни в чем не хотят уступать никому. Во всем должны быть на первом месте, все завоевать, получить. Это служит им подтверждением того, что их строй самый лучший, их методы самые верные.

Короче, и сам я работал, учился руководить зрелищем, и весь лагерь в напряжении держал. Надо было сделать так, чтобы за 60 минут никто, от последнего пионера до первого человека с кухни, с поля уйти не захотел.

Но зато зрелище, я вам скажу, было — закачаешься!

Светит солнце. Ярко одетые ребята и девчонки носятся по полю с жутким старанием. Стадион орет. А кто хочет — принимает участие в игре при помощи двух натянутых через все поле канатов. Бежит игрок, и в зависимости от того, чей — канат натягивается перед ним или опускается.