Павел Асс - Штирлиц, или Корейский вопрос

– Гип-гип, яволь! – заревели кровожадные эсэсовцы, размахивая оружием.

– Подождите! – взмолился Борман. – Я как раз хотел попить чаю!

– Отставить чай! Вода нужна пулеметам! – оборвал его стенания Штирлиц.

– Какое насилие! – страдальческим тоном заявил кришнаит Борман. – Что скажет по этому поводу Кришна?

– Больше всего, меня интересует, что скажет по этому поводу Кальтенбруннер, – по сценарию отозвался Штирлиц.

В воскресенье, в четыре часа утра фашисты опять перешли границы дозволенного. На этот раз – корейскую границу.

На двух бронетранспортерах, трех грузовиках и автобусе эсэсовцы в полчаса разогнали пограничников, окружили и взяли в плен три дивизии, захватили военные аэродромы. На этих аэродромах Борман, во всеуслышанье объявивший себя пацифистом, лично уничтожил все самолеты, облив их бензином и бросив спичку. Армия «Центр», как назвал ее Штирлиц, быстро продвигались к столице Корейской Народно-Демократической Республики.

В Пхеньяне поднялась паника. Едва проснувшееся с утра правительство Ким Ир Сена никак не могло принять каких-нибудь мудрых решений. Любимый руководитель товарищ Ким Чен Ир предлагал, правда, партии поднять народ на священную войну, выработать программу борьбы с врагом, перестроить хозяйство на военный лад, мобилизовать силы и средства на защиту страны, организовать партизанскую войну в тылу врага, вывезти все заводы на территорию СССР, а какие нельзя вывезти – уничтожить, как и провизию с боеприпасами, в общем, уничтожить все возможное, чтобы ничего не досталось врагу.

Ответил ему сам Великий вождь, и ответил афористично: «Заткнись, урод!» Разобравшись с молодым и неопытным поколением, Великий вождь стал срочно готовился к эвакуации. На самолетах Ким Ир Сен летать боялся, поэтому золото, драгоценности, деньги, картины, мебель и разное барахло грузили в личный бронепоезд вождя.

Между тем, немецко-фашистские войска захватывали город за городом, и везде их встречали как освободителей, увешивая солдат гирляндами ярких цветов. Занимая очередной населенный пункт, армия «Центр» внедряла «новый порядок» – канистры с бензином и весь алкоголь конфисковывались и сносились к боевым машинам. Пленных решено было не брать, разве поймешь, кто здесь «свой» и «чужой» – все поголовно корейцы!

Промедления возникали исключительно из-за Бормана, который вплотную занимался осквернением священных мест, связанных с Великим вождем. Под «осквернением», Борман понимал самые разнообразные вещи, которые обычному человеку просто не пришли бы в голову.

Покидая населенный пункт, Айсман под урчание моторов приговаривал к расстрелу евреев и коммунистов.

– Но только, чтобы не насмерть! – напоминал Борман.

Коммунистов, впрочем, уже не было ни одного – все они живо посжигали свои партбилеты и с южно-корейскими и нацистскими флагами восторженно приветствовали захватчиков. Что касается евреев, то и этих не было тоже, по крайней мере, никто в этом не сознавался.

Случалось, что как только армия «Центр» выходила из города, в нем действительно начиналась пальба. Это, пользуясь случаем, расстреливали друг друга сами корейцы. Но за что – было уже совершенно не понятно.

Оккупанты стремительно продвигались все дальше, к сердцу страны Чучхе – Пхеньяну. Бронетранспортеры оставляли глубокие гусеничные следы на свежевспаханной корейской земле.

На головном бронетранспортере ехал Штирлиц. В бинокль он осматривал окрестности и, если видел неподалеку что-нибудь подозрительное, стучал по люку, давая Борману сигнал пустить туда снаряд. От взрыва снаряда корейцы разбегались, как кролики, и армия «Центр» успешно продвигалась дальше.

Наконец, упарившись в машине, Борман вылез из люка и присел на броню рядом со Штирлицем. Душа Бормана пела и он затянул песню:

– Вставай проклятьем заклейменный…

– Совсем Борман съехал под старость лет! – воскликнул Айсман.

– Ой, простите! – смутился Борман. – Я хотел сказать: Гитлер зольдатен…

И все хором подхватили:

– Гитлер зольдатен!

За двадцать семь километров от Пхеньяна в маленькой деревушке армия Штирлица наткнулась на брошенную машину с ящиками женьшеневой водки.

Эсэсовцы с радостными криками откупоривали бутылки и пили прямо из горла, тут же закусывая находящимися в бутылках корешками женьшеня.

– Пожалуй, пора делать привал, – решил Штирлиц.

– Точно! – согласился Айсман, осматривая добычу. – Вот оно – изобилие!

Расположились на постой в сельсовете, эсэсовцы освежевали пойманную на лугах живность и устроили грандиозный шашлык. Лучшие куски принесли Штирлицу.

– Борман, – спросил Штирлиц, откусывая мясо с шампура, – что мы сделаем с Ким Ир Сеном, когда захватим Пхеньян?

– Что за вопрос? Повесим!

– А как же религия? Ведь вам, кришнаитам, никого убивать нельзя?

– Так это не я, это же ты его повесишь! – резонно заметил бывший партайгеноссе.

Эсэсовцы доели шашлыки, допили захваченную водку и завалились спать. Заснул и Штирлиц, уставший после стольких бурных событий.

Ночью северные корейцы под руководством чекиста Пака ползком подобрались к деревушке. Часовых не было, нападения никто не ждал, пьяные захватчики храпели во сне, как младенцы. Корейцы повязали их сетью, погрузили в фургоны и увезли в тюрьму.

Штирлица и Бормана опознал лично товарищ Пак, поэтому их связывать не стали, а бережно перевезли в гостиничный номер, откуда они сбежали два дня назад.

Штирлиц мог бы запросто проснуться, но ему снился интересный сон, и он хотел его досмотреть. А Борман и не знал, что он спит, поскольку ему снился мавзолей с надписью «Штирлиц», возле которого Борман нес свою бессонную вахту, причем в двух экземплярах – по краям от резных дверей из красного дерева…

Штирлиц проснулся на следующий день, ровно после обеда.

В кресле у окна сидел Пак Хен Чхор. Ковыряя в зубах зубочисткой, корейский чекист увлеченно читал речь Великого вождя Президента Ким Ир Сена, которую тот должен был произнести сегодня вечером в честь ликвидации опасного заговора и разгрома немецко-фашистских войск под Пхеньяном. Речь еще не была произнесена, но зато была уже издана и роздана самым преданным корейцам.

Штирлиц проснулся сразу же, как из ружья. Он свесил ноги и присел на кровати, хмуро взглянув на корейца, потом перевел взгляд на сопящего в соседней кровати Бормана.

– Борман, подъем! – скомандовал русский разведчик. Борман не отвечал. – Борман, танки!

– А! Что? Дайте гранату! – встрепенулся Борман и вскочил, как лунатик, не открывая глаз. – Мы где?

– В гостинице, – ответил Пак, откладывая речь и торжественно вставая. – Товарищ Штирлиц и товарищ Борман! От имени корейского правительства, от Великого вождя Президента и Победителя фашизма Ким Ир Сена, и от всего корейского народа, в частности, выражаю вам благодарность за раскрытие заговора против идей чучхе!

– А что, заговор уже раскрыли? – спросил Борман, продирая глаза.

– И еще как! И только благодаря вам, русским контрразведчикам! Вы – настоящие профессионалы! Я горд, что работал рядом с вами! Я восхищен! Как удачно вы завлекли заговорщиков в ловушку и напоили их до скотского состояния. Это позволило нам их обезвредить без всяких потерь. Кроме этого, вы выявили, как много еще было скрытых врагов народа у нас в стране! А как вы угнали самолет! Это просто класс! Отличный способ втереться в доверие к заговорщикам! Все наши чекисты были от этого просто в восторге! Мы теперь каждый раз так будем делать!

Штирлиц и Бормана переглянулись.

– Теперь ваши имена будут произноситься в Корее с трепетом, как «дорогой товарищ Штирлиц» и «дорогой товарищ Борман».

– Нет, только не это!

– Ничего, привыкнете. Итак, задание выполнено, вам пора возвращаться в Советский Союз, передайте привет и наилучшие пожелания дорогому товарищу Леониду Ильичу! А вот ваши билеты на самолет.

Пак вытащил из внутреннего кармана пиджака билеты и положил на стол.

– Ваш рейс в 20:00. А до рейса отдохните в номере! Сами понимаете, в стране военное положение, по улицам ходить опасно.

Товарищ Пак, как самый скромный из корейцев, не стал ждать ответных слов благодарности, раскланялся с русскими чекистами и ушел.

Штирлиц встал с кровати и, рыча от злости, хладнокровно расколотил костылем шкаф.

– Скоты! – кричал он, обзывая то ли эсэсовцев, которые ужрались до свинского состояния, то ли корейцев, которые этим так подло и не по-спортивному воспользовались.

Борман непонимающе повертел головой.

– Нас что, повязали? – спросил он. – А как же Четвертый Рейх?

– А пошел он, этот Рейх! – процедил Штирлиц.

– В общем-то ты прав, – глубокомысленно заметил Борман. – Я помню, и Третий Рейх плохо кончил…