Джонатан Линн - Да, господин министр

– Глен-Лох – совершенно секретный объект, господин министр.

– Десяток казарм и стадион?

– Но там размещались секретные военно-морские сооружения, противолодочные системы, радарные установки…

Я резонно заметил, что эти детали ему не могут быть известны. Он тут же согласился, но добавил – по-моему, не очень уверенно, – что все островные базы ВМС оборудованы приблизительно одинаково.

Слабый, несерьезный аргумент.

– Все военное оборудование будет демонтировано, – сказал я.

– Но в документации имеются точные данные…

– Которые безнадежно устарели.

– Так или иначе, – с видимым облегчением произнес Хамфри, – нам придется согласовать все это… получить разрешение…

Еще несколько месяцев назад такого возражения было вполне достаточно, чтобы мой постоянный заместитель загнал меня в угол. Но сейчас я стал чуть старше и мудрее.

– От кого, Хамфри?

Он бросил на меня растерянный взгляд и залепетал что-то маловразумительное:

– МИ-5, МИ-6… иностранных держав… союзников… военного руководства… ЦРУ, НАТО, СЕАТО, Москвы!

– Хамфри, – осторожно спросил я, – с вами… все в порядке?

– Нет, не Москвы. Конечно же, я не имел в виду Москву, – спохватился он.

У меня сложилось впечатление, что он произносит первые попавшиеся слова. «Москва» вырвалась у него просто по ассоциации.

Видя, что его доводы меня не убедили, сэр Хамфри в отчаянии добавил:

– Там может быть информация, которая нанесет ущерб ныне здравствующим людям.

Его, в отличие от меня, это не на шутку беспокоило.

– Тот, кто готовил этот контракт, должен получить по заслугам. Особенно если он здравствует и поныне!

– Да-да, конечно, виновных никто покрывать не станет. Но ответственные министры…

Я не дослушал его. Какое мне дело до министра, на котором лежала ответственность за сделку, совершенную тридцать лет назад? Но другие-то, те, кто помоложе, занимают посты и сейчас! А это может быть забавным.

Интересно, есть ли объяснение упорному нежеланию сэра Хамфри открыть доступ к досье Глен-Лоха. Я прямо спросил, чем он так обеспокоен.

Хамфри откинулся на спинку стула и подчеркнуто-небрежно закинул ногу на ногу.

– Я ничуть не обеспокоен, господин министр. Нисколько. То есть лично я. Но меня не может не беспокоить сам принцип… прецедент… политика, наконец!

Политика? Не много ли он на себя берет?

– Вы забываетесь, Хамфри. Политика – мое дело! – напомнил я и, прежде чем он успел что-либо возразить, добавил: – К тому же раз я обещал, значит, это должно быть выполнено.

Хамфри сосредоточенно уставился в пол, видимо, решая, отвечать или нет. Затем тяжело поднялся и, ни на кого не глядя, вышел из кабинета.

Он выглядел усталым, лицо посерело и сделалось каким-то безжизненным.

Присутствовавший при разговоре Бернард, как всегда, терпеливо ждал продолжения.

Бросив невольный взгляд на дверь, которую плотно прикрыл за собой мой постоянный заместитель, я спросил:

– Что это с ним? (От Бернарда не последовало никакого ответа.) Я что-нибудь не так сказал? (Снова молчание.) Тогда в чем дело?

Мой личный секретарь глубокомысленно изучал что-то на потолке. Такой взгляд бывает у телки, жующей сено.

– Бернард, я что, сам себе это говорю?

Он повернулся в мою сторону.

– Нет, господин министр, я вас слушаю.

– Тогда почему не отвечаете?

– Простите, господин министр, мне казалось, вы задаете чисто риторические вопросы. По-моему, у сэра Хамфри нет особых причин для беспокойства.

Беспокойства, беспокойства… Стоп! У меня вдруг с глаз спала пелена.

Как же я сразу не догадался? Слепец! Ведь ответ лежит на поверхности – только руку протянуть. Хотя… признаться, трудно поверить…

– Нет особых причин, – задумчиво повторил я, – если только… Скажите, Бернард, вы думаете то же, что и я?

Он недоуменно уставился на меня.

– Не думаю, господин министр, – осторожно произнес он, а затем в приступе непонятной откровенности добавил: – Я вообще ни о чем не думаю.

– А я думаю. И знаете, что? Здесь что-то нечисто.

– Да? Может, пригласить уборщицу?

Мне не хотелось вот так сразу выкладывать свои подозрения, надо действовать наверняка. Поэтому я для начала спросил, сколько времени сэр Хамфри служит в министерстве административных дел.

– По-моему, с момента основания, господин министр.

– Значит?…

– С шестьдесят четвертого. Оно образовалось одновременно с министерством эконо… – Пораженный внезапной догадкой, он умолк на полуслове. Затем, придя в себя, задумчиво протянул: – Кажется, теперь я думаю то же, что и вы.

– Итак?

– Вы думаете, где он находился до шестьдесят четвертого?

Похоже, мой личный секретарь тоже не хотел ошибиться. Я кивнул.

– Это должно быть в «Кто есть кто», – пробормотал Бернард и бросился к книжному шкафу из красного дерева рядом с мраморным камином. – Скорее всего, его «отловили» в каком-нибудь министерстве, когда создавали МАД. («Отловом» в МАДе называлась «охота за мозгами» в других ведомствах. – Ред.)

Бернард достал справочник, лихорадочно зашелестел страницами.

– Вот… О боже! – внезапно осипшим голосом произнес он.

Я молча ждал.

– С тысяча девятьсот пятидесятого по пятьдесят шестой сэр Хамфри являлся помощником министра по делам Шотландии. Мало того, он был прикомандирован туда министерством обороны и занимался региональными контрактами.

Итак, жертва определилась. Мелким чиновником, который пустил коту под хвост сорок миллионов государственных денег, оказался не кто иной, как сэр Хамфри Эплби, ныне здравствующий постоянный заместитель министра административных дел, кавалер орденов Бани и Королевы Виктории, магистр искусств (Оксфорд).

– Это ужасно! – трагическим тоном произнес Бернард, но глаза его заблестели.

– Кошмар! – подтвердил я, тоже с трудом сдерживая улыбку. – А срок секретности истекает буквально через несколько недель.

Я вдруг почувствовал себя непомерно счастливым. Настолько, что попросил Бернарда немедленно вернуть сэра Хамфри. Бернард снял трубку и набрал номер.

– Алло, Грэм? Это Бернард. Господин министр просил узнать, не сможет ли сэр Хамфри встретиться с ним. В любое время в течение ближайших двух дней…

– Немедленно, – уточнил я.

– Собственно, господин министр имел в виду в любое время сегодня…

– Немедленно, – повторил я.

– Точнее, в любое время в течение ближайших шестидесяти секунд.

Бернард выслушал ответ, поблагодарил Грэма, положил трубку.

– Он уже идет.

Мы молча посмотрели друг на друга, изо всех сил стараясь не рассмеяться. У Бернарда от напряжения подрагивали губы.

– Это очень серьезно, Бернард.

– Да, господин министр, – простонал он.

Не в силах сдерживаться, я закрыл лицо носовым платком.

– Здесь нет ничего смешного, Бернард.

– Да, господин министр, ничего смешного, – донесся до меня его прерывистый, всхлипывающий голос.

Наконец мы кое-как пришли в себя.

– Теперь весь вопрос в том, как нам действовать.

– Господин министр, по-моему…

– Вопрос был чисто риторическим, Бернард.

Тут дверь открылась, и в кабинет заглянуло утомленное, сморщенное лицо с тревожно бегающими глазками.

Это был сэр Хамфри Эплби. Но не тот Хамфри Эплби, которого я знал. Не колосс, не бог, величественно обходящий свои владения, а жалкий, загнанный хорек, испуганно озирающийся по сторонам.

– Вы хотели переговорить со мной, господин министр? – спросил он, все еще наполовину скрытый дверью.

Я радостно приветствовал его, взмахом руки пригласил войти и – не без сожаления – отпустил Бернарда. Тот не заставил себя ждать: пулей выскочил из кабинета, издавая странные хрюкающие звуки.

Усадив Хамфри напротив себя, я сказал ему, что мне не дает покоя скандальная история с шотландским островом.

Он пренебрежительно скривился, но меня это не остановило.

– Послушайте, а вам не приходило в голову, что этот чиновник может все еще состоять на государственной службе?

– В высшей степени маловероятно, – категорически заявил Хамфри, полагаю, в надежде отбить у меня охоту докапываться до истины.

Напрасные хлопоты! Мне доставило искреннее удовольствие развеять его иллюзии.

– Почему? Тогда ему было, видимо, лет двадцать пять – двадцать шесть, значит, сейчас – где-то за пятьдесят. Может, он даже стал постоянным заместителем.

– Я… мне… вряд ли, – растерянно пробормотал он.

– Дай-то бог! – Я с сомнением покачал головой. – Во всяком случае, я искренне надеюсь, что человек, допустивший столь чудовищный ляп, никогда не смог бы стать постоянным заместителем.

Хамфри согласно кивнул, но у него было такое выражение, будто ему вырвали зуб без анестезии.