Владислав Ванчура - Причуды лета

— Ах,— воскликнула пани Дурова, откладывая в сторону иглу.— Вы были в далеких краях и повидали вдоволь ненастья. Слава господу богу, нынче хоть и льет дождь, но не холодно. И эта печь в порядке.

— Совершенно верно,— ответил Арноштек.— Но тогда была вьюга, и дороги стали непроходимы.

— Позвольте вас спросить,— опять прервала пани Дурова,— было ли, при таких обстоятельствах, у вас в фургоне чисто, потому что, когда в доме прибрано, в нем приятно сидеть и пережидать непогоду… Как заштопаю пиджак и починю ваши кальсоны, хочу сделать несколько одеял и подушек. Эти вещи, Арноштек, украшают жилище.

— Отлично,— сказал фокусник,— но не забудьте о ковре, которым мы пользуемся во время представления. Анна прожгла его сигаретой, и в нем дыра больше ладони.

— Я уже вчера выговаривала ей,— ответила пани Дурова.— Эта девушка портит наше имущество из своенравия, но пусть она ведет себя поскромней, не раздражает меня, а то я ее уволю без всякого предупреждения.

В это время пошел дождь. Крупные капли отскакивали от оконных стекол, барабанили по крыше фургона. Фокусник смотрел, как снаружи сгущаются сумерки, и уже не слушал, что говорит Катержина. Между Арноштеком и заботливой дамой ложилась тень наступающей ночи. Фокусник прислушивался к вою ветра и шуму дождя. И ему показалось, что где-то внутри его тела, в непостижимой глубине существа, поднимается таинственный голос раскаяния.

— Сударь,— сказал майор, выходя к Антонину,— нынче вечером скверная погода.

— Вы правы,— согласился Антонин.— Я думаю, по такому ненастью Арноштек не высунет носа из фургона и вы напрасно идете на представление.

— Так,— возразил майор.— Я вижу, Антонин, вы хотите остаться дома, вижу, что вы разгневаны и ожесточены. Разве никогда прежде не случалось, чтоб девушка оставила вас с носом? Разве мало было тех, которые вас бросали? Не таите зла, помиритесь с каноником, который не больше чем орудие провидения. Разве вы забыли, как мы шагали по берегу Орши, ища под кустами боярышника, шиповника, терновника и ежевики дождевых червей, которые так любят сырую почву?

Забыли те приятные беседы, в которых у нас проходил весь день? Те вечера, проведенные над леской, когда вы, время от времени поглядывая на поплавок, слушали прекрасные, изысканные канониковы речи! Те милые, очаровательные перепалки, которые так славно кончались!

Все это опять вернется! Надевайте пиджак, Антонин, и пойдем.

— Я рад,— ответил с улыбкой маэстро,— что от ваших слов поумнел и понял правду. Верно, сударь, с моей стороны нехорошо было сердиться на аббата только за то, что ему понравилась хорошенькая девушка. Ведь он всегда был волокитой, так же как и вы, который готовится выбить его из седла…

Но не будем вспоминать дурное. Правда, аббату не следовало есть окуня; однако простим ему это.

С этими словами Антонин встал и обнял майора, похлопав его по спине.

Потом, беседуя как бывало, они отправились на площадь и пришли туда как раз в тот момент, когда дождь прошел.

В воротах и вдоль домов на северной стороне площади стояло несколько человек, с платанов капала капля за каплей, и сумрак вздувался, как траурное знамя. Фокусник сидел без дела, и девушка его была утомлена.

— Я утверждаю,— сказал маэстро,— и готов повторять это тысячу раз, что Анна не рождена для такой обстановки. Посмотрите, как она рассеянна, как перебирает чашки, в которых пусто.

По-моему, вам следовало бы жениться на ней, майор, потому что пани Дурова, наверно, ее тиранит.

— Мадемуазель,— сказал он, когда Анна подошла к ним,— свяжите свой узел и бросьте фургон. Идемте к нам! Возьмите себе мою купальню и канониковы книги.

— А как же быть с майором? — спросила девушка.

— Я убью фокусника и сяду в тюрьму,— сказал Гуго.

Тут, как раз вовремя, Арноштек взял трубу и принялся дуть в нее изо всех сил. Но звуки падали, как зерна из мешка.

Когда люди выпьют после работы, некоторым приходит иной раз в голову, расковыряв мостовую, садить брусок за бруском по фонарям.

Иногда наступает пора безумств. Иногда выходит так, что почтенное духовное лицо, схватившись за животики, покатывается со смеху, без конца повторяя какую-нибудь остроту или родившуюся в предместье прибаутку.

Не беда. Смех не убавит солидности (не надо только смеяться слишком долго); но горе тем шутам-самоучкам, которые тратят по три дня на придумывание своих пахнущих потом шуток, чтобы пойти потом в обход с шапкой, нотами или блюдечком.

Горе Арноштеку, слишком долго остававшемуся в Кроковых Варах!

Площадь была почти пуста, но бедный фокусник ходил по канату взад и вперед, кувыркался, возил тачку, прогибался, подымал ноги.

— Ишь,— промолвил Антонин,— никто не аплодирует, никто не кричит, и я боюсь, что нас не развеселит ни «стакан дождей», ни выстрел, или, верней, пуканье, раздавшееся из Арноштековой шляпы.

В это время фокусник встал на большой палец правой ноги и со страшной быстротой завертелся вокруг своей оси. В самый разгар этого верчения из трактира «У зеленой девы» вышел серьезного вида старичок. Он остановился под высоким канатом фокусника и, опершись обеими руками на палку и кивая головой, закричал:

— Слезьте, пан Криштофек! Слезьте и перестаньте искушать провидение! Вы разобьетесь, и никто из этих кровожадных зевак, которые ходят любоваться казнями на судном дворе, ничего вам не даст. Слезьте, Иисус, матерь божия, слезьте сейчас же!

Арноштек отдал старичку честь по-военному, потом, переменив ногу, продолжал свое занятие.

Старый господин медленно подошел к концу каната, свешивавшемуся с вил, и без всякого гнева принялся дергать и трясти его, требуя, чтобы фокусник перестал глупить и слез.

Кое-кто из стоявших рядом попробовал остановить буяна. Антонин с майором кинулись к нему, чтоб помешать несчастью, но, прежде чем они успели схватить юродивого или шутника за руку, упал большой фокусников шест, а за ним, испуганно вскрикнув, стремглав полетел вниз и сам бедный фокусник.

Святые угодники! Тут некоторые, считавшие Арноштека более сумасшедшим, чем он был на самом деле, подумали, что это ужасное падение входит в программу, и принялись, словно на смех, аплодировать.

Антонин был вынужден дать нескольким подросткам подзатыльник, чтобы внушить весельчакам правильный взгляд на предмет. Майору пришлось пустить в ход свою палку, которая одна была способна держать дураков в узде.

Узнав истину и побуждаемые этим примером, городские обыватели накинулись на старичка, называя его бессовестным негодяем, и стали колотить его по заду и по спине.

Так что ему ничего другого не оставалось, как улепетывать со всех ног!

Улучив минуту, старый господин вырвался, бросился бежать и несся до верхних Котларжских ворот, где была станция дилижансов. Люди, горячо обсуждая его поступок, бежали за ним до этого места. Но отнюдь не дальше! Отнюдь не дальше, так как поворачивать у этих ворот назад — старый городской обычай, соблюдаемый даже во время христианских похорон.

Толпа, собравшаяся вокруг Арноштека, разошлась не скоро, и тогда можно было видеть, как он поднялся с земли и встал с лицом, искаженным болезненной гримасой. Вид у него был очень печальный. Однако он отказался от Дуровой поддержки и майоровой трости.

Под влиянием успехов, доставленных ему расхаживанием над городом со своим шестом, фокусник возгордился, и гордость эта дала ему силы встать, выпрямиться и, не глядя ни направо, ни налево, дойти до фургона; в открытой двери его виднелась пани Катержина, которая рыдала, прикрыв глаза платком.

Гремел гром, небо полосовали молнии, но, несмотря на это, каждый, чем бы ни был он занят, выбегал из дома и все спешили на площадь, к Арноштекову канату. Одни с любопытством спрашивали, что случилось, другие отвечали:

— Фокусник расшибся.

— Фокусник покалечился.

— Бросьте, бросьте! Разве вы не знаете? Ему ухо оторвали, как канонику Роху.

— Он шишку себе набил. Сам виноват: кто его на канат посылал? Зачем он туда лазил?

— Знаете что? Соберем несколько крейцеров и купим ему курицу. Пускай бульон себе сварит. Такую пищу роженицам дают: в ней таится великая целебная сила!

— Вот еще, очень нужно, сосед. Нет у нас денег на складчины всякие. Вы готовы все накупить… Не жирно ли будет?

— И по-моему тоже! И по моему разумению, верно. Как есть. Устроил он себе, дал себе под зад.