Сергей Кобах - Вверх тормашками – вниз Аджикой

В этом же клубе я впервые потрогал Ленку за попу, за что старшие ребята потрогали меня за лицо. Было обидно вдвойне, тем более никакого обещанного пацанами удовольствия от попы я не получил. Так, помял что-то мягкое в ладошке, и все. Но с тех пор я весьма уважительно отношусь к чужим попам и никогда несанкционированно их не трогаю.

…А на том же крыльце, когда была драка, какой-то товарищ очень резво бежал на меня с явным намерением подарить мне пару-тройку фингалов. Как получилось, я сам не понял, но, когда он был в метре от меня, я просто отошел чуть в сторону и выставил вперед кулак.

Реактивное тело наткнулось подбородком на мой худосочный кулачок, сделало кульбит на зависть гимнастам с Дю Солей и прилегло на крыльце. Я тогда весьма обкакался от переживаний, что пришиб пацана. Но, оказалось, нет. Паренек очухался, повертел головой, поставил тело вертикально и, одновременно глядя куда-то на Большую Медведицу и свои ботинки, поковылял прочь.

Оказалось, он вообще не из нашей драки был, а бежал куда-то по своим делам.

В том же зале проводились сеансы просмотра кинофильмов. Поскольку новинками синематографа нас баловали примерно так же часто, как и папу римского сексом, то каждый сеанс был как праздник. Но кино быстро заканчивалось, а праздника все еще хотелось.

…И вот после какого-то нового, но конкретно заунывного фильма, в котором женщины с красными пятнами на лбу поют, пляшут и плачут, а мужики дерутся, а потом тоже поют, пляшут и плачут, мы, плюясь, минут за пять до конца сеанса выползли из зала, косорыло щурясь на свету. Выход из зала был через тамбур метра три длиной. По бокам, в углах, стояли штук шесть огнетушителей. Зря они там стояли. Ох зря…

Мы даже не сговаривались заранее. Деньги, потраченные на кино, время, убитое без пользы, отмененная дискотека — в общем, все способствовало и подталкивало нас к немного противоправным действиям.

Я взял один огнетушитель. Товарищ взял второй. Рычаги мы подняли одновременно. Следом пошел еще один прибор, и еще один… Шесть одновременно работающих огнетушителей в маленьком тамбуре образовали впечатляющий душ Шарко, дымный штрек и бассейн с пеной для купания слонов.

И тут закончился киносеанс. Точнее, не закончился, поскольку ленивые титры медленно, как изнасилованная черепаха, ползли по экрану, но зрители, а особенно самые умные, уже ломанулись на выход.

Сначала раздался крик самой нетерпеливой зрительницы, которая, несмотря на полторы сотни живого веса, умудрилась первой забежать в тамбур. Спустя полсекунды ей уже вторила народная разноголосица народными же выражениями. Судя по всему, в темном тамбуре в клубах пены происходило соитие народа с первичными средствами пожаротушения.

И тут «вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»… Хотя нет, опять вру. Старая деревянная дверь, видавшая еще первых покорителей Севера, вылетела как пробка из задницы бегемота, страдающего метеоризмом. Следом за ней на уже пустых огнетушителях выкатились давешние полтораста килограммов, при этом вереща и выкобениваясь не хуже, чем тетеньки в индийском кино. Но если тетеньки в кино своим танцем показывали неукротимую любовь к своим лоснящимся индусам, то танец жирного тела говорил о желании нашей крови — ну или по крайней мере инвалидности конкретной.

Это была последняя капля. Вид огорченной тетеньки вывел нас совсем из душевного равновесии, и не сговариваясь мы завернули кеды куда подальше от этого спектакля.

…Вскоре народ матерясь разошелся по домам, и только неутомимое тело в полтораста килограмм полночи бродило зловещим призраком вокруг пустующего клуба и призывало всевозможные кары на наши пустые головы.

В детстве, не совсем далеком, но уже покрывающемся туманом склероза, в каком-то журнале — может, «Юный техник», а может, еще в каком издании для творческого рукоблудия — мой пытливый взгляд высмотрел схему сборки воздушного змея.

Тогда, в благословенных восьмидесятых, змеи не лежали в магазинах на прилавках, и на обочине дорог ими тоже не торговали; поиметь такое чудо было возможно только через терпение, перемазанную клеем одежду и прямые руки.

Руки у меня были прямые, а вот терпения явно не хватало, но тем не менее в один прекрасный день я, настрогав длинных щепок с угла деревянного сарая (за что потом крепко получил) и вероломно умыкнув у матушки кусок кальки (за что тоже потом получил), уединился за столом и принялся ваять.

Ваятель из меня, надо прямо сказать, был как из Айвазовского сантехник, но худо-бедно через пару часов из-под моих рук вышел ШЕДЕВР.

Шедевр был страшен внешне, но сделан добротно и весил как мадам Крачковская. Понятное дело, в аэродинамической трубе я его не продувал, поэтому летные качества были мне неизвестны, но затраченные силы и сам его вид внушали уважение не только мне, но и бате, железному и жесткому человеку, который, увидев ЭТО, вздрогнул головой, осторожно потрогал пальчиком и поинтересовался, кого я собираюсь убить.

Вот с этим славным и, как оказалось впоследствии, пророческим напутствием я, подхватив конструкцию под мышки, побежал на поляну, где был простор для моего авиаэксперимента.

Поляна была большая, заросшая высокой зеленой травой. Предвкушая лавры Жана Батиста Мари Шарль Мёнье, я размотал пятиметровую веревку и задумался чем мог. Я, конечно, не читал учение о восходящих потоках и разнице давления в подкрыльном и надкрыльном пространстве, но смутно догадывался, что змей сам по себе не полетит.

Змей с нарисованным на нем лицом алкоголика-олигофрена сумрачно лежал в высокой траве и как бы подтверждал мою теорию.

И тут я вспомнил кино, в котором счастливый до идиотства мальчик бежал по полю, а за ним высоко в небе гордо парил точно такой же змей. Ну, почти такой же.

Сложив в своем тогда еще не богатом опытом, но не идеями уме всю информацию, я пришел к однозначному выводу: надо бежать! И чем быстрее я побегу, тем выше и красивее полетит змей. Змей считал так же.

Отойдя на край поляны и покрепче ухватив конец веревки, я, судорожно шаркнув ножкой, кинулся бежать к горизонту. Пробежав метров десять, я оглянулся. Подлая змеюка, скалясь кривой ухмылкой, подпрыгивая на кочках и раздвигая траву своим гротескным лицом, волочилась за мной без всякого намерения взлетать.

Я насторожился. Что-то тут было не то. Перебрав в уме различные факторы, влияющие на эксперимент, понял, что с увеличением скорости бега есть шанс лицезреть змея в небе, а не в траве, которая достигала мне пупка и весьма мешала развивать скорость.

Вернувшись к месту старта и избрав новое направление, я рванул так, что ветер засвистел в йайцах. Я несся, как влюбленный истребитель, раздвигая траву животом и периодически оборачиваясь, чтобы не упустить момент торжества человека над неизведанным. Вот только-только тяжелая змеюка должна была взлететь, как торжество оборвал чей-то предсмертный крик. Так громко, жалобно и душевно мог кричать только ежик, которому на больную лапку наступил невнимательный слон.

Не прекращая бежать, я гуттаперчево вывернул шею и оглянулся. И засучил ногами раза в три быстрее. Я, честно говоря, думал, что до этого бежал на пределе сил, но, оказывается, где-то глубоко внутри имелись скрытые резервы. И причем немаленькие. Высвобождению этих самых резервов способствовало увиденное.

…Выбрав себе уютное местечко посередине поляны и примяв маленький пятачок травы, две супружеские пары решили устроить себе литтл-пикник в этот прекрасный субботний денек. Постелили скатерку и выставили на нее всякое русское угощение в виде водочки, закусочки и запивочки. И, сев на попы рядком, как курочки на жердочке, почти скрывшись в траве, только приготовились вкушать эти маленькие человеческие радости, как внезапно раздвинулась высокая растительность и откуда ни возьмись, неожиданно, как мандавошка из флейты, выскочило что-то весьма абстрактного вида, стремительно перевернув пищу и насрав в душу, и опять скрылось в траве.

Кто из них вскричал матерщиными терминами, я так и не понял, да и неинтересно было мне. Важно было то, что на траектории моего следования, по прикидкам, никого не должно было быть. Но поскольку я бежал не совсем прямо, а даже конкретно криво, то сам-то я не влетел в эту душевную компанию, а вот змеюка как раз злобным Мамаем пронеслась по столу, собрав своим тучным телом всю нехитрую снедь.

Осторожно за веревку я подтянул к себе пострадавшую рептилию, отчистил ее от кетчупа и, вытащив колечко малосольного огурца из-за планки, поковылял обратно на исходную, по широкой дуге обходя потревоженное сообщество. Огурец я съел.

Вернувшись на позицию и прикинув место, где так внезапно прервался праздник, я определил себе новый путь, который ни в коей мере не должен был пересечься с субботним лежбищем недавних граждан.