Павел Мартынов - Пограничное состояние (сборник)

— Бе-ее-е-шка, сука, Бе-ее-шка. Смотри-смотри, кайф ловит, чистый наркоман, гы-гы-гы! Небось мама много конопли кушала, когда тебя сиськой кормила? Че молчишь, баран?

— Не баран, а козел.

— Монопенисуально, брат, один хрен, тварь полорогая и парнокопытная.

— Умно. Слышь, а интересно — он ведь, наверное, еще мальчик-одуванчик, ни разу не целованный ниже пояса?

— Ясный пень, и че?

— Че-че? Пень в очо! А что, если ему невесту надыбать? Во прикол, а?

Мысль запала в головы. Кто-то вспомнил, что в старые добрые времена казаки, воевавшие Сибирь, умыкали себе невест из местных племен. Али мы не казаки?

И во время одного из рейдов бойцы, отжав, отрезав бортом БТРа от основного козьего стада красивую белую козочку, затащили ее внутрь. Трофей тут же окрестили Машкой.

— Хороша, вакханка! Гляди, какой стан, а? Мадам Помпадур, принцесса Будур! А глаза? А рожки, а ножки, а? Мисс Бариабаф-88, шемаханская царица! Улетная стерва… Ну, Боря, не подведи!

На «свадьбу» собралось полмангруппы. Алик Мишин, начальник 2-й заставы, был и за тамаду, и за бабку-повитуху, и за генерального продюсера. Процесс!

— Боря, давай!

Боря ошалело крутил головой и не двигался с места.

— Маша, Манюня, сделай козлику глазки!

— Алик, а может, они при свете стесняются?

— Ага, а может, им еще свечку принести и подержать? Давай, Боря, давай! Маша, не строй из себя целку, смотри, какой у нас парень, красавец мужчина в самом расцвете сил! Ну?

— Алик, а может, им помочь?

— Угу. Помочь, показать, поднаправить… С головой-то у тебя как, нормально? Это ж козлы… А хотя, why бы и not? Ну-ка, парни, давай, вы вот держите Маню, а вы давайте-ка тащите Бе-е-ешку поближе. Давай-давай поднимай. Так-так, ну, Боря, Боренька, елочки зеленые, мужик ты или где?

— Алик, а ты ему помастурбируй!

— Я сейчас тебе помастурбирую, гиббон!

Цирк этот мог бы продолжаться долго. Уж больно тема была интересная и животрепещущая.

— Мишин! Чем это вы тут занимаетесь?.. Увлекшись процессом, никто не заметил, как появился начман.

— Ассимилируем местное население, товарищ подполковник! Используем, так сказать, половой процесс как мощное средство спецпропаганды. Культуру в массы, советский образ жизни! Опять же, честь мундира — никак нельзя ударить в грязь лицом! Мы — казаки…

— Что за бред? А ты, стало быть, за инструктора? Так, а ну-ка, войска, жопу в горсть и скачками к старшине! Он вам нарежет фронт работ до отбоя. Марш-марш, клоуны мои загорелые! Олег Николаевич, как не стыдно? Ну ладно пацаны, но ты-то взрослый мужик, йопрст…

— А что я, Николай Иванович?!! — Мишин завелся с пол-оборота. — Я три месяца не видел женского тела! Я из рейдов не вылезаю, я что, не человек? Я тоже имею право на отдых! Даже в Древнем Риме императоры понимали — без хлеба и зрелищ толпа звереет. Ну может боевой пехотный офицер расслабиться один раз?

— Ну ты бы, Олег, еще личным примером показал личному составу, что-ли, как оно да куда! Ты, знаешь, вот что — побрейся, приведи себя в порядок. Завтра колонну отправляем в Термез за пополнением. Давай-ка дуй, там пару-тройку дней у тебя будет. Вот и отдохнешь. Смотри только — без дури, чтоб потом с опергруппой не пришлось объясняться.

— Товарищ подполковник, какой разговор, вы ж меня знаете, все будет о'кейно, тип-топ!

— Знаю, Олег, то-то, что знаю. Потому и предупреждаю — пей, но в меру, и с пьяными дураками не связывайся.

Бе-ее-е-е!!!

— Ты смотри, засранец, вдул-таки! Ай, молодца, знай наших! Ай да Боря, силен бродяга! Ты видел? Мужчина!

— А, Николай Иванович, задело? Я ж говорю — честь мундира…

— Так, отставить! Все. Пошел вон с глаз моих.

Утром Мишин уводил колонну в Союз.

А на бархане стояла «счастливая семейная» пара и качала бородами в такт покачиваниям тяжелых боевых машин.

Медикаменты вам не помогут.

Но существует другая сила, которая

одна стоит всех ваших снадобий…

Западная медицина базируется в основном на принципе излечения болезней. Восточная — на излечении человека. Русской же душе, вечно метущейся между Востоком и Западом, привыкшей с детства к таблеткам, уколам и клизмам, отнюдь не чужды и нетрадиционные формы лечения.

И что характерно — русского человека очень привлекают всякие методики, основанные на использовании энергии — внутренней, био, космоса и других ее разновидностей. И способен наш человек на достижения в этом вопросе, достойные внимания филиппинских врачей, тибетских лам и зороастрийских жрецов, вместе взятых. Короче, Гиппократ отдыхает…

Пустыня, припорошенная ночью мокрым декабрьским снежком, с утра снова умывалась дождиком. Вторая боевая группа возвращалась на базу после трехнедельного рейда заросшая, немытая и голодная. Не воевавшая, а стало быть, в этот раз и непобежденная. Но с одной «потерей».

С КШМки «выгрузили» лежащего на палатке бревном Ерофеича.

Ерофеич, в миру просто Володя, а в «войсках» — батя, к своим сорока годам уже был капитаном. Вдобавок к длинному послужному списку из ряда «пехотных» должностей и череды «строгих» благодарностей имел два ранения и хронический радикулит. Последний достаточно регулярно навещал Ерофеича, а в этот раз особенно трогательно настиг его после холодной ночевки на плато.

— Сынки, ити его мать, поаккуратней, бога душу! Ой, маманя, роди меня обратно…

— Ерофеич, ты не болтай. А то и правда, помрешь молодым — родне семью твою кормить, — балагурил замполит.

— Стыдно, Веня, стыдно и грешно смеяться над больным человеком.

— Ничего-ничего, Ерофеич. Сейчас в блиндажике на коечку тебя положим. У дока, я знаю, барсучий жир есть. Спинку разотрем, печку протопим. Поспишь, завтра как огурец будешь, а там и баньку организуем. Мужики мне с Хабаровска лимонничка подогнали. Ты в Союзе сколько не был?

— Чего вспомнил! Я из пустыни уж полгода не вылезаю.

— Вот-вот! А послезавтра борт будет на Термез. Там какая-то конференция комсомольская. Мы тебя и делегируем.

— Ага, тоже мне комсомольца нашел, так меня начман и отпустит.

— А мы объясним. Дядя Коля, он только снаружи грозный, а внутри — белый и пушистый. Он поймет. А там, Ерофеич… Сказки Шахерезады, «Тысяча и одна ночь»! Конечно, тебе лично тысячи ночей не обещаю. Но одна ночь у тебя будет! Розы на термезских газонах еще не отцвели, шампанское не высохло, а девушки ждут и любят героев. Найдешь себе красавицу — попроси, чтоб поплевала тебе на спинку и растерла. Говорят, змеиный яд помогает.

В блиндаже под оханье и кряканье Ерофеича наш док Васька растирал ему спину барсучьим жиром. Веня аккуратно нарезал колбасный фарш и готовил посуду. Ренат, прапорщик минометной батареи, меланхолично выдергивая из тротиловых шашек запалы, подкидывал их в буржуйку. Тепло… Сонливо…

Шашечки горели хорошо, долго, давая жар и потихонечку навевая сон. Веня все уже настрогал и теперь просто умирал от нетерпения.

— Вася, хорош уже! Ты ж ведь его до костей сотрешь! А я от голода сдохну. И нас похоронят. Но ты за это ответишь.

— Вень, ты лучше спой чего-нибудь. Я ж тебя не учу, как боевые листки писать.

Вениамин взял гитару и противным голосом затянул:

— «Вот умру я, умру я, похоронят меня-а-а-а…»

— Ну ты и зараза, Венчик, докаркаешься точно, смотри…

— Да я… — начал было говорить что-то замполит. — Э, э, э, Ренат, ты что творишь?!

Дальше все было как в замедленном кино. На глазах у изумленной публики уже полусонный Ренат легким движением руки бросает очередную шашечку, но с невыдернутым запалом прямо в печкино хайло.

Через секунду все были наверху. В гробовой тишине прозвучал глухой разрыв, и из-под наката повалил дым.

Багровый Ерофеич медленно повернулся к Ренату.

— Ерофеич, это… того, прости засранца, клянусь мамой, не хотел!

— Да я тебя, козел! В бога душу ма-ать! Су-ка-а-а! — заорал было Ерофеич и вдруг неожиданно тихим голосом произнес: — Братцы!

Тут все обратили внимание, что Ерофеич стоит. Стоит прямо, стоит на двух ногах. Стоит и светится блаженством.

— Братцы, родные, а ведь отпустило, ей-богу!

Ужинали (а потом и заночевали) уже в бане. И сидя после парной в «Большом колодце», то бишь в маленьком бассейне, как всегда, мечтали о бабах и доме. И пили чай с лимонником, и смотрели на черное афганское небо, перечеркнутое Млечным Путем. И вели неспешные разговоры о чудесах нетрадиционной медицины.

— Женя, встаешь? Время — уже без пяти.

Одеяло единым рывком сползает с макушки под подбородок, и навстречу вашему неприветливо-утреннему лицу вытаращиваются чистые, искренние глаза ребенка, в которых плещется невинность агнца Божьего, безмятежно заспавшегося и обмочившего собственную постель.