Михаил Жванецкий - Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1

— Да.

— С черными глазами, заикается?

—Да.

— Тетя болела желтухой в тридцать шестом году?

—Да.

— Хорошая девушка, но зачем привязывать себя

к одному месту?

Я всю жизнь менял адреса и места работы, менял,

когда мне не нравился пейзаж за окном или голоса со-

трудников. Зачем же мне затихать вдали? И я сказал

себе: «Сигизмунд, тебе рано отдавать, ты еще не все

взял от жизни».

И я сбежал к одной врачихе. Доцент. Вот такая тол-

стая диссертация, и тема очень интересная — что-то

там в носу.

Такая умная женщина. Бывало, по радио: «Буря

мглою небо кроет…»

— Откуда это, Сигизмунд?

Я только открывал рот и напрягал память, как она

говорила:

— Ты прав — это Пушкин.

С ней я пошел дальше всех, с ней я дошел до загса.

У меня уже был букет, мы с ее мамой перешли на «ты»,

а папа подарил мне белые тапочки. И тут я сказал себе:

«Стой, Сигизмунд. Она чудная женщина со всеми

удобствами, с горячей водой, в прекрасном районе, но

умна угнетающе». С таким же успехом можно жить

в библиотеке или спать в машиносчетной станции.

И я бежал к третьей. Та ничего не соображала,

и я почувствовал себя человеком. Я сверкал остроуми-

ем, я пел и решал кроссворды. А она сидела, раскрыв

рот. Когда человек, раскрыв рот, смотрит на вас целый

день, это приятно. Но через месяц это начинает раздра-

жать. Я ей говорю: «Закрой рот, я уже все сказал».

И хотя был ужин, и нас поздравляли, и её папа подарил

мне белые носки, я сказал себе: «Стоп, Сигизмунд,

шутки шутками, но могут быть и дети». И я бежал до-

мой… где из живых людей меня ждет только зеркало.

Но сегодня, женщины, у нас с вами большой день…

Я чувствую, что я созрел. Сегодня я выгляжу, как ни-

когда. У меня еще стройная фигурка, блестящая в не-

которых местах голова, слегка подкашивающиеся ноги,

небольшое пришепетывание при разговоре, посвисты-

вание при дыхании и поскрипывание при ходьбе. Но

если меня в тихом месте прислонить к теплой стенке,

со мной еще очень, очень можно поговорить! О Вось-

мом марта, о весне, о вас, женщины…

Готовьтесь, птички! Я еду к вам на трамвае!

Для А. Райкина

Зарядку себе придумали, лишь бы не работать!

Лишь бы дурака валять! Здоровый бугай поднимает

гири впустую — воздух перемешивает. Пускай камни

таскает или вагонетки с углем. И платить ему не надо:

он же за гири денег не берет!

Если весь народ по утрам вместо гирь будет яму ко-

пать, знаете, какая колоссальная экономия будет?!

А если другие туда воды накачают и гусей пустят… На

каждого получится по два гуся.

Я ж не один день думал!

А этот футбол — двадцать два бугая мяч перекаты-

вают. А если им вместо мяча дать каток, они ж за пол-

тора часа все поле заасфальтируют. А зрители еще по

рублю дадут. Бешеные деньги пойдут.

А марафонца видали? Страус. Сорок километров

дает бегом. Его кто-нибудь использует? Он же бежит

пустой! А если он почту захватит или мешок крупы

в область? У нас же составы освободятся. Я уже не го-

ворю про штангистов. Человек полтонны железа под-

нимает и обратно кладет. Так дайте ему груз, чтоб он

его наверх подавал. Бочки с селедкой, раствор, ящики

с кирпичом пусть выталкивает. И рекорды ставь: ты —

две бочки, я — четыре, чемпион мира — шесть!

Кто у нас остается? Артисты, художники, ревматики,

склеротики и прочий боевой отряд физически недораз-

витых людей. Их надо использовать на тонких работах.

Вот балерина — крутится. Крутится, крутится, аж в гла-

зах рябит. Прицепить ее к динамо — пусть ток дает

в недоразвитые районы. А ты, иллюзионист, у тебя из

пустого ведра курица вылетает. Иди, обеспечивай народ

курями. Ведра у всех есть, куры не у всех. Тебе каждый

спасибо скажет, если честно будешь работать. А писатель

пишет. Ходит туда-сюда, обдумывает. Что он там напи-

шет, никому не известно, а пока ходит — прицепить к не-

му рычаг, пускай воду качает. Хоть какая польза будет…

Вот так каждого использовать. Такое будет! Такое

состояние благо. Такой прогресс. Такой урожай. Вмес-

то голубей этих дурных на крышах индюки будут си-

деть, и тогда сразу вперед скакнем. Я ж не один день

думал, что, я дурак?!

Для А. Райкина

Я за углом в тресте работаю, говорят, у нас началь-

ник — того… Не очень соображает… Но вы мне объяс-

ните: он что, вообще не соображает или он на своем ме-

сте не соображает… Возьмем нашего… У него диплом,

он инженер. Сейчас все с дипломами. Он заочно инже-

нером стал… Сейчас все заочно инженерами становят-

ся. Правда, курсовой ему весь техотдел считал, а дип-

ломный все конструкторское бюро чертило в рабочее

время, но он все равно инженер. Но он не дурак.

Он ходит на работу с мешочком, гуано собирает го-

лубиное… Это очень хорошо для виноградничка… У вас

нет виноградничка, а у него есть виноградничек… Он

его заборчиком, штакетником огородил, досточками,

и все вручную, все сам. А коза у него — Брижит Бардо,

ни единой блохи — сам купает, все сам! Кабанчик для

него, как сын… Для навоза бетонированный вывод вы-

вел сам, все сам… И не потому, что все себе, себе… На

работе увидел: два маляра сидят на ставке, ворота ко-

веркают. Он тех маляров прогнал, сам встал и ворота

покрасил, и чтобы вы думали — третий год стоят, как

куколки… Вот он у нас какой! Так чего же люди к нему

с чертежами лезут… Он же дворник в душе. И какой —

первоклассный. Дворник-педагог. Вы только объясни-

те ему, что это тоже ответственная работа… А как же.

Во-первых, лед сколоть уметь надо?.. Надо!.. А там

горку залить, чтобы пионерчикам было легко сколь-

зить, а пенсионерчикам, наоборот, песочку подсыпать…

А если у ворот стоять… Ведь можно по-разному сто-

ять… Можно и так стоять, а можно и так. А наш бы так

стоял… из-за границы приезжали бы смотреть. Фигура

у нашего как раз представительная. Красивый мужчи-

на — невозможно… А голос… Вот жилец идет:

— Здравствуйте, Харитон Иванович!

— Здравствуйте, Петр Сергеевич!

— С праздничком вас, Харитон Иваныч!

— И вас также, Петр Сергеевич!

А вот профессор идет, уже не жилец, в другой дом

переехал. Ну все равно:

— Мое почтение, Харитон Иваныч!

— Наше вам, Григорий Владимович!

А тут вертихвостка, уличная продавщица, Машка:

— Здравствуйте, дядя Харитон. С праздником вас,

дядя Харитон.

Ну с ней можно попроще:

— И тебя же!

Вот какая у него могла бы быть работа… По призва-

нию! А он сидит в кабинете, смотрит на других и тоже

за стул держится.

А тут же в управлении интеллигент на побегушках

громыхает. Дохлый такой червь… Мозгами как раз хо-

рошо шевелит, но руками никак не может… Уж до чего

беспомощный… шланг не может удержать… Послали

лед скалывать, так он сначала тяпкой себе ноги перело-

мал, а потом его послали пьяного скручивать — зрели-

ще было: «Голубой огонек». Где шляпа, где очки?.. Того

интеллигента червивого по частями вынесли, а наш ди-

ректор этого пьяного одной рукой скрутил…

Вот вам интеллигент с дипломом — дурак и началь-

ник с дипломом — дурак… Два дурака, да?..

А вы поменяйте их местами… А вы не думали об

этом… А вы подумайте.

Итак, Одесса для тех, кто ее не знает и не хочет

знать. Довольно красивый город на нашем Юге и чьем-

то Севере. На берегу Черного моря, трехтысячный

юбилей которого мы недавно отмечали.

Обычно очень жаркий август, когда мы по ночам об-

ливаемся потом, а серая морская вода не охлаждает,

а засаливает.

Дачи здесь маленькие— квартиры без крыш. Засы-

паешь один, просыпаешься впятером. Жуют здесь все

и всегда — семечки, креветки, копченую рыбку, раков,

виноград. Лучшие в стране рты не закрываются ни на

секунду: хрумкают, лузгают, щелкают, посапывают,

слушают ртом. Рты прекрасные — смесь украинской,

русской, греческой и еврейской породы.

Девушки весной хороши, как кукурузные початки

молочновосковой спелости. Летом еще лучше: строй-

ные, упругие, покрытые горячим загаром и легкой

степной пылью. Идти за ними невозможно. Хочется

укусить и есть их. От красоты у них скверные характе-

ры, а в глазах коварство.