Пэлэм Вудхауз - Тернистый путь к славе

— Благодарю, сэр, чуть позже.

— Ладно, как хотите. Но сейчас вы услышите такое, что просто держитесь. Помните моего приятеля, мистера Коркорана?

— Да, сэр.

— А помните ли вы девушку, которая должна была написать книгу о птицах и таким изящным образом снискать уважение его дяди?

— Прекрасно помню, сэр.

— Она и снискала. Эта девица вышла за дядю замуж.

Дживс и глазом не моргнул. Его вообще ничем не удивишь.

— Следовало опасаться такого поворота событий, сэр.

— Только не говорите, что вы предполагали это!

— Подобная ситуация приходила мне в голову, как один из вариантов.

— Боже милостивый, приходила в голову! А вы не могли хотя бы предупредить нас?

— Я не осмелился, сэр.

Разумеется, немного подкрепившись и придя в умиротворение, я понял, что, в сущности, нисколько не виноват в том, что произошло. В конце концов, не мог же я предвидеть, что наш сам по себе блестящий план пойдет наперекосяк! Однако, при всем том перспектива скорой встречи с Коржиком мне отнюдь не улыбалась. Пусть время, великий лекарь, сделает свое дело, а там посмотрим. В течение нескольких месяцев я на пушечный выстрел не подходил к Вашингтон-Сквер и делал вид, что этого места вообще не существует. А потом, когда я уже решил, что могу без опаски появиться в тех краях и возобновить, так сказать, утраченные связи, время, вместо того чтобы исцелить раны, сыграло самую скверную шутку, довершив расстройство. Однажды утром я раскрыл газету и прочел, что миссис Александр Уорпл одарила супруга сыном и наследником.

Мне стало так чертовски жаль несчастного Коржика, что я даже не притронулся к завтраку. Это уж было слишком. Чувства переполняли меня.

Что было делать? Конечно, сперва я хотел все бросить, рвануть на Вашингтон-Сквер и молчаливым рукопожатием поддержать бедолагу, но, подумав, не решился на это. Здесь скорее подошло бы заочное воздействие. Я послал Коржику мысленные волны ободрения.

Где-то через месяц меня вновь начали одолевать сомнения. Я вдруг подумал, что поступаю нечестно по отношению к приятелю, избегая его. Может быть, именно сейчас Коржику как никогда важно, чтобы друзья сплотились вокруг него. Я представил себе, как он печально сидит в пустой студии, наедине с горькими раздумьями, и сострадание захлестнуло меня с такой силой, что я немедленно прыгнул в такси и приказал водителю гнать во весь дух.

Я ворвался в студию и увидел Коржика, склонившегося над мольбертом как ни в чем не бывало. Напротив сидела сурового вида женщина средних лет с младенцем на коленях.

Что ж, мне следовало быть готовым к чему-то в таком роде.

— Ох, простите, — выдавил я и попятился к двери. Коржик обернулся.

— Привет, Берти. Постой, не уходи. Мы уже заканчиваем. На сегодня все, — обратился он к кормилице. Та взяла ребенка на руки и положила его в коляску, стоящую в проходе, с такой осторожностью, словно переливала драгоценную жидкость из одного сосуда в другой.

— Завтра в то же время, мистер Коркоран?

— Да, пожалуйста.

— Всего хорошего.

— До свидания.

Коржик постоял, глядя на дверь, потом повернулся в мою сторону и рассказал все без утайки. К счастью, он принял как само собой разумеющееся, что мне уже все известно, поэтому обошлось без особого смущения.

— Это идея моего дяди, — объяснил Коржик. — Мюриель пока ничего не знает. Портрет станет сюрпризом к ее дню рождения. Кормилица забирает ребенка под предлогом прогулки и буксирует его сюда. Какая насмешка судьбы, Берти. Впервые в жизни я получил заказ на портрет, а позирует мне эта протоплазма! Головастик, который выскочил, как черт из коробочки, и увел наследство прямо у меня из-под носа. Представляешь, каждый божий день я вынужден растравлять себе душу, вглядываясь в лицо этого маленького уродца, а ведь он считай что шарахнул меня дубиной по затылку и обчистил карманы. Я не могу бросить портрет, потому что дядя тут же лишит меня содержания, но каждый раз, натыкаясь на пустые глаза этого свиненка, я испытываю нечеловеческие муки. Знаешь, Берти, иногда он посмотрит на меня этак снисходительно, а потом отвернется и срыгнет, будто это я вызываю у него отвращение. В такие моменты меня так и тянет подарить газетам сенсацию — я даже заголовки вижу: "Молодой подающий надежды художник размозжил голову малютке".

Я молча похлопал Коржика по плечу. Глубину моего сочувствия словами было не выразить.

После этого я некоторое время не появлялся в студии, потому что не хотел навязываться приятелю в его горе. Кроме того, меня пугала нянька. Своими глазами-буравчиками она дьявольски напоминала мне тетю Агату.

Но в один прекрасный день Коржик сам позвонил мне.

— Эй, Берти!

— Да?

— Ты чем-нибудь занят?

— Да вроде нет.

— Ты не мог бы забежать ко мне?

— А в чем дело? Что-то случилось?

— Я закончил портрет.

— Молодчина!

— Ну да. — В голосе его прозвучала неуверенность. — Понимаешь, Берти, с этим портретом что-то не так. Через полчаса должен зайти дядя, чтобы осмотреть его, и я почему-то чувствую, что мне понадобится моральная поддержка.

Кажется, я опять влип в какую-то историю. Без помощи Дживса тут не обойтись.

— Ты думаешь, он устроит разнос?

— Похоже на то.

Я припомнил краснолицего субъекта, которого видел в ресторане, и представил, как он осматривает портрет. Уж что-то, а устраивать разносы он наверняка умеет.

— Хорошо, приду, — твердо пообещал я Коржику.

— Здорово!

— Но только при условии, что приведу с собой Дживса.

— А причем тут Дживс? Зачем он нужен? Это он предложил тот идиотский план, из-за которого…

— Послушай, старик, ты ошибаешься, если думаешь, что я собираюсь встретиться с твоим дядей-сумасбродом без подстраховки Дживса. Скорей уж я ступлю в логово диких зверей и сам цапну льва за загривок.

— Ну хорошо, — уступил Коржик, хотя и без особенного энтузиазма.

Я позвал своего камердинера и объяснил ему ситуацию.

— Очень хорошо, сэр, — ответствовал Дживс.

Коржик стоял возле двери, разглядывая картину. Одну руку он поднял в каком-то защитном жесте, словно боялся, что портрет прыгнет и укусит его.

— Стой, где стоишь, Берти, — сказал Коржик, не меняя позы. — А теперь скажи честно: что ты об этом думаешь?

Свет из окна падал прямо на портрет. Я внимательно рассмотрел его, затем подошел немного ближе и взглянул снова. После этого я отступил на то место, где стоял прежде, потому что издалека он казался не таким страшным.

— Ну же? — забеспокоился Коржик.

Я чуть помедлил с ответом.

— Конечно, старина, я видел ребенка всего один раз и то мельком, но ведь он и вправду не красавец, верно?

— Что, на самом деле такой уродец, как на портрете?

Я посмотрел еще раз, и врожденная честность не позволила мне солгать.

— Нет, дружище. Он, может быть, и урод, но не до такой же степени.

В порыве отчаяния Коржик схватился за голову и застонал.

— Ты прав, Берти. Ни черта у меня не получилось. Кажется, я невольно применил тот знаменитый прием, который использовал Сарджент, — отображение внутреннего мира человека на портрете. Я увидел в младенце больше, чем просто внешность, и перенес на полотно его душу.

— Разве может у ребенка нескольких недель от роду быть такая мерзкая душа? Неужели он успел так напакостить? Как по вашему, Дживс?

— Сомневаюсь, сэр.

— У него такая отвратительная ухмылка!

— Ты тоже заметил? — Коржик окончательно сник.

— Да это же явно бросается в глаза.

— Я всего лишь хотел, чтобы дрянной мальчишка улыбался, а вышла эта порочная физиономия.

— Вот именно, приятель. Кажется, что пирушка в разгаре и парень веселится напропалую, а, Дживс?

— Определенно, сэр, он выглядит так, будто изрядно набрался.

Коржик хотел что-то сказать, но тут дверь открылась и вошел мистер Уорпл.

Секунды три он излучал радость и добродушие — пожал руку мне, хлопнул по плечу Коржика, высказался насчет чудесной погодки и помахал тростью. Дживс отступил в глубь комнаты, поэтому дядя его не заметил.

— Брюс, мальчик мой, надеюсь, портрет готов — действительно готов? Что ж, показывай. Он станет прекрасным сюрпризом для твоей тети. Ну, где же он? Давай…

И тут — внезапно, неожиданно — портрет попался дяде на глаза. Эффект от увиденного был сродни резкому удару кулаком — мистер Уорпл громко выдохнул и зашатался. С минуту или больше висела самая жуткая тишина, какую мне когда-либо приходилось слышать.

— Это что, розыгрыш? — наконец произнес он тоном, от которого по комнате пронеслась дюжина сквозняков сразу.

Коржика надо было спасать.

— Для лучшего восприятия стоит отойти чуть подальше от портрета, — порекомендовал я дяде.

— Да, тысяча чертей! — заревел он. — Подальше! Так далеко, чтобы не видеть эту мерзость даже в телескоп! — Он набросился на Коржика, словно свирепый тигр, узревший в джунглях добычу. — И на это — на это! — ты тратил свое время и мои деньги все эти годы! Художник! Да я бы не подпустил тебя даже стены в моем доме красить! Я заказал тебе портрет в надежде, что ты настоящий мастер, и что я получил в результате? Картинку из комиксов! — Тигр рванул дверь, рыча и яростно хлеща себя по бокам хвостом. — Все, мое терпение лопнуло! Если тебе угодно и дальше валять дурака и корчить из себя художника, чтобы найти оправдание своему безделью, — пожалуйста! Но вот что я тебе скажу: если в понедельник утром ты не явишься ко мне в контору и не признаешь, что покончил со всеми глупостями, готов работать и пройти весь трудовой путь с самого начала, как и следовало сделать пятью годами раньше, то больше ты от меня не получишь ни цента! Ни одного цента, слышишь? Ни единого! — Мистер Уорпл хлопнул дверью и удалился.