Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд

— Кто? — поинтересовался кто-то. — Кто «они»?

— Сестра, — пояснил майор. — Молодая темноволосая шотландка. Она приносила лед в маленьких грелках и бинтом закрепляла их на месте.

— А вы его не отморозили?

— Как можно отморозить раскаленный докрасна орган?

— А что потом?

— Они меняли лед каждые три часа, днем и ночью.

— Кто, шотландская медсестра?

— Несколько сестёр. По очереди.

— Боже правый.

— Он пришел в норму только через две недели.

— Две недели! — изумленно повторил я. — А как вы потом себя чувствовали, сэр? Сейчас с вами все в порядке?

Майор улыбнулся и сделал еще один глоток вина.

— Я глубоко тронут вашим беспокойством. Вы, юноша, безусловно знаете, что имеет первостепенное значение в этом мире. Думаю; вы далеко пойдете.

— Благодарю вас, сэр, — сказал я. — Но чем все закончилось?

— Полгода я провел в бездействии, — криво усмехнулся майор, — но в Судане это не сложно. И если вы хотите знать, да, сейчас все в порядке. Я чудесным образом исцелился.

Вот такую историю рассказал майор Граут накануне моего отъезда во Францию. Она заставила меня задуматься. И серьезно задуматься. Той ночью я лежал в постели, на полу стоял упакованный багаж, и невероятно дерзкий план начал вырисовываться в моей голове. Я говорю «дерзкий», потому что он был действительно чертовски смел для семнадцатилетнего юноши. Сейчас, оглядываясь назад, я восхищаюсь тем, что в мою юную голову вообще могли прийти такие мысли. Но как бы там ни было, на следующее утро решение было принято.

Я простился с родителями на перроне вокзала Виктории и сел в поезд, отправлявшийся в Париж. В Париже отец снял для меня комнату на авеню Марсо у семейства по фамилии Буавен, которое принимало платных постояльцев.

Месье Буавен служил где-то чиновником и не выделялся ничем примечательным, как, впрочем, и все его домочадцы. Его жена, бледная женщина с короткими пальцами и отвислым задом, была ему под стать, и я решил, что неприятностей они мне не доставят. У них было две дочери: Жанет, пятнадцати лет, и девятнадцатилетняя Николь.

К мадемуазель Николь весьма точно подходила поговорка «в семье не без урода» — тогда как все члены семьи выглядели по-французски маленькими и аккуратными, эта девушка поражала своими воистину амазонскими размерами. Мне она казалась гладиатором в юбке. Ростом не менее ста восьмидесяти пяти сантиметров, она, тем не менее, была хорошо сложенным гладиатором с длинными стройными ногами и парой темных глаз, таящих множество секретов. Я впервые встретил женщину, которая вдобавок к высокому росту обладала еще и красотой. Я был поражен. С той поры в моей постели побывало немало рослых девиц, и должен признаться, что ценю их гораздо выше, чем их миниатюрных сестер. У женщины высокого роста все члены более сильные и гибкие, да и в целом здесь гораздо больше материала, которым можно заняться.

Другими словами, мне нравятся высокие женщины. А почему нет? Здесь нет никакого извращения. А вот такой невероятный факт, что женщины — а я имею в виду всех женщин мира — сходят с ума от маленьких мужчин, является настоящим извращением. Хочу сразу пояснить, что под «маленькими мужчинами» я подразумеваю не обычных людей маленького роста вроде жокеев и трубочистов. Я говорю о настоящих карликах, этих крошечных созданиях, которые в панталонах бегают по арене цирка. Хотите верьте, хотите нет, но любой такой гномик способен довести до исступления даже самую фригидную женщину. Можете возражать сколько угодно, мои дорогие читательницы. Скажите, что я ничего не знаю, не понимаю и вообще сошел с ума. Но сначала я бы посоветовал вам поговорить с женщиной, над которой поработал карлик. Она подтвердит мои слова. Она скажет: да, да, да, это правда, боюсь, это правда. Она добавит, что они омерзительны, но неотразимы. Один невероятно уродливый по жилой карлик из цирка, ростом менее метра, как-то сказал мне, что всегда может взять любую женщину в любом месте и в любое время.

Но вернемся к мадемуазель Николь, этой дочери Амазонских прерий. Она сразу Меня заинтересовала, и, когда мы обменялись рукопожатием, я сжал костяшки ее пальцев чуть сильнее, чем полагалось бы, наблюдая за ее лицом. Ее губы приоткрылись, и я увидел, как кончик языка неожиданно показался между зубами. Прекрасно, юная леди, сказал я себе, вы станете моей первой победой в Париже.

На всякий случай, — если мое заявление покажется вам слишком самоуверенным для семнадцатилетнего юнца, — вам следует знать, что природа не обидела меня внешностью; более того, она оказалась даже слишком щедра ко мне. Судя по фотографиям того времени, я был необычайно красив. Я просто констатирую факт — было бы глупо притворяться, что это не так. Разумеется, благодаря своей внешности я легко одерживал победы в Лондоне, и не кривя душой могу сказать, что до тех пор не получил ни одного отказа. Хотя, конечно, я еще слишком мало играл в эту игру, и в моих сетях к тому времени побывало всего пятьдесят-шестьдесят пташек.

Чтобы привести в исполнение план, который бравый майор Граут заронил в мою голову, я прямо с порога объявил мадам Буавен, что утром уеду к друзьям в деревню и остановлюсь у них. Мы только что пожали друг другу руки и все еще стояли в холле.

— Но, месье Освальд; вы же приехали всего минуту назад! — воскликнула почтенная дама.

— Мой отец заплатил вам за шесть месяцев вперед, — сказал я. — Если меня здесь не будет, вы сэкономите на еде.

Такая арифметика придется по вкусу любой квартирной хозяйке во Франции, и мадам Буавен больше не возражала. В семь часов вечера мы сели ужинать. К столу подали вареный рубец с луком. Для меня это второе по мерзости блюдо в мире. Первое место занимает кушанье, которое со смаком поглощают работники овцеферм в Австралии.

Эти работники — я непременно должен рассказать вам о них, чтобы помочь избежать потрясения, окажись вы в той части света — так вот, эти работники или овчары кастрируют ягнят следующим варварским способом: двое переворачивает; бедное создание на спину и держат его за передние и задние ноги, Третий разрезает мошонку и выдавливает яички наружу. Потом он наклоняется, захватывает их ртом, выкусывает зубами и выплевывает в таз. Можете не говорить мне, что такого не бывает — в прошлом году я собственными глазами видел эту процедуру на овцеферме в Новом Южном Уэльсе. Более того, эти придурки с гордостью сообщили мне, что три опытных овчара могут кастрировать шестьдесят ягнят за шестьдесят минут и занимаются этим целый день подряд. Правда, челюсти немного болят, но удовольствие того стоит.

— Какое удовольствие?

— Ага! — засмеялись они. — Подожди и узнаешь!

Вечером мне пришлось стоять и смотреть, как они жарят свои трофеи на сковородке с овечьим жиром. Уверяю вас, это гастрономическое чудо самое мерзкое, гнусное и отвратное блюдо, которое только можно представить. На втором месте — варёный рубец.

Я всё время отклоняюсь в сторону, нужно двигаться дальше. А пока мы все еще находимся в доме Буавенов с вареным рубцом на столе. Месье Буавен пришел в восторг от этой дряни, громко причмокивал, облизывал губы и восклицал после каждого куска: «Delicieux! Ravissant! Formidable! Merveilleux!» — что означает по-французски: «Восхитительно! Очаровательно! Великолепно! Превосходно!» А когда он закончил, — Господи, неужели кошмары будут преследовать меня повсюду? — то спокойно вынул изо рта вставные челюсти и прополоскал в чаше для ополаскивания пальцев.

Глубокой ночью, когда месье и мадам Буавен крепко спали, я потихоньку прокрался в спальню мадемуазель Николь. Она лежала, подоткнув под себя одеяло, на огромной кровати, и на столике рядом с ней горела свеча. Она встретила меня сдержанным французским рукопожатием, но могу вас заверить: в том, что последовало дальше, не было ни капли сдержанности.

Я нё собираюсь подробно описывать столь незначительный эпизод. Хочу лишь сказать, что все доходившие до меня слухи о парижских девушках обрели плоть за те несколько часов, что я провел с мадемуазель Николь. По сравнению с ней холодные лондонские дебютантки стали казаться колодами окаменелого дерева. Она набросилась на меня, словно мангуста на кобру. Внезапно в меня вонзились полдюжины губ и обхватили десять пар рук. Вдобавок она оказалась настоящей акробаткой, женщиной-змеей — несколько раз в вихре рук и ног я успевал разглядеть ее щиколотки, сплетенные за затылком. Эта девушка выжимала из меня все соки, она растягивала мое тело, словно проверяла его на прочность. В то время я еще не был готов к столь суровым испытаниям, и примерно через час у меня начались галлюцинации. Мое тело представлялось мне длинным, хорошо смазанным поршнем, гладко скользящим взад и вперед в цилиндре со стенками из полированной стали. Бог знает, сколько времени все это длилось, но я вдруг пришел в себя от звука низкого спокойного голоса: