Владислав Мацкевич - Флотские байки

Неожиданно нам сообщили, что практика на катерах сокращается, а я ещё не видел торпедной стрельбы. Узнав, что завтра соседний катер идет в море на стрельбу, уговорил ротного и командира катера взять меня в море.

«Супостата» изображал сторожевик 50-го проекта, он бегал вдоль берега в районе Качи, а катера поочередно выходили в торпедные атаки. Первоначально атаки были условными, т. е. командир определял по РЛС дистанцию, оценивал курс, скорость цели и примитивным рамочным прицелом устанавливал угол упреждения торпеды. Момент залпа обозначался опусканием сигнального флага «рцы». После нескольких таких атак получаем радио «Рцы фактически исполнить».

Командир разрешил мне боком разместиться в рубке рядом с ним. В те времена торпеды не красились серебрином, как позже, а смазывались водостойкой вязкой смазкой «АМС-3». Стрельба торпедой осуществлялась с помощью заряда чёрного дымного пороха. По команде «Пли» торпедист дёрнул за рукоятку и тут же лёг на палубу под аппарат. Командир и боцман присели, а я, зажав зубами ленточки бескозырки, высунулся из рубки, созерцая процесс.

Пороховые газы вытолкнули торпеду из трубы аппарата, при этом давлением газов с торпеды сорвало и раздробило значительную часть смазки. Катер на скорости более 30-ти узлов влетел в облако из смеси пороховых газов и смазки, значительная часть которой тут же осела на катере, а я был покрыт «шоколадной глазурью». Торпеду, упавшую в воду, рулями стало уводить на заданное углубление, при этом её кормовая часть с вращающимися соосными винтами высунулась из воды и через дейдвудную трубу плюнула мне в лицо отходами запустившейся машины.

По нагрудный карман я был чёрен, как нигериец. Оторжавшись, команда тёрла меня соляркой и содой, а робу боцман посоветовал на крепком конце потаскать за катером, но не более десяти минут. Зная, что за испорченную амуницию мне достанется от ротного старшины по кличке «Шомпол», я перестарался, потаскал около получаса. Когда достал, вспомнил и «Шомпола», и ротного командира, так как от рубахи остались одни швы и бахрома. В лагерь пришел в одних штанах с красной от солярки физией. Романтика закончилась чисткой гальюна.

Сокращение практики было связано с тем, что в училище прибыл Главком ВМС адмирал Н. Г. Кузнецов. Перед строем роты он объявил нам, что с этого момента мы становимся подводниками. Так «Голландия» стала подводницким училищем, а мы назавтра отправились в Южную бухту Севастополя в подплав.

Теорию теплотехники в «Голландии» читал флотский полковник С. М. Волосов, долгое время до этого он руководил кафедрой в ленинградской «Дзержинке». Исключительно интеллигентный человек, он с шиком носил флотскую форму. Его опрятная борода была пушистой и большей частью совершенно белой. Лекции читал интересно, доступно, уделяя внимание не только сути читаемой дисциплины, но и этическому воспитанию курсантов — бурсаков, пришедших в училище не из дворянского сословия. Например, наставлял: «Товарищи будущие флотские офицеры, если вы едете в дилижансе, а в нем стоит хотя бы одна женщина, которая не садится уж из-за того, что не желает помять свой кринолин, вы не имеете права сесть».

Закончив читать соответствующий раздел, он, желая подчеркнуть эфирность понятия «энтропия»[1] и, как потом выяснилось, не впервой, эффектно бросил: «Товарищи курсанты! Запомните, если я когда-либо, у кого-либо спрошу: «Что такое энтропия?» — то плюньте мне в бороду».

В феврале 58-го года наш первый набор «Голландии» защищал дипломные проекты. В одной из секций дипломнику среди прочих вопросов был задан вопрос: «Что такое энтропия?». Руководил секцией начальник кафедры из Второго инженерного училища, в секции пять-шесть человек, среди которых полковник С. М. Волосов и флагманский инженер-механик бригады подводных лодок в Балаклаве, выпускник «Дзержинки».

Отвечая на очередной вопрос — что такое энтропия, курсант возьми да и ляпни — мол, как-то полковник С. М. Волосов по окончании одной из лекции заявил: «Если я когда-либо у кого-либо спрошу, что такое энтропия, то плюньте мне в бороду». У председателя расширились глаза, он окинул взглядом членов комиссии, выясняя, кто задал этот некорректный вопрос. В ответ молчание. Председатель берёт у адьюнкта — секретаря секции протокол, читает и, обращаясь к флагмеху, спрашивает: «Иван Иванович! Вы удовлетворены ответом?». Тот бросает: «Вполне».

Лет 10–15 назад он был курсантом у С. М. Волосова в «Дзержинке».

В канун Юбилея Победы пошел положить цветы друзьям — сослуживцам на кладбище Николаева. Недалеко от центрального входа среди зелени увидел чёрный обелиск с портретом и надписью «Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Б. М. Першин». То, что катерник Першин похоронен в Николаеве, для меня было новостью, и тут же всплыли воспоминания.

В начале 50-х нам, «Голландцам» второго курса, довелось проходить корабельную практику в бригаде торпедных катеров. Бригадой командовал контр-адмирал Осипов, дивизионом командовал капитан 3 ранга И. П. Шенгур, оба Герои Советского Союза, знакомые с времён войны. На этих легендарных катерников курсанты смотрели с обожанием.

В один из дней во время «адмиральского часа» мы с другом решили постирать наши белые робы. Замочили их в тазиках — обрезах по-флотски, сидим в тени поднятого на подкильных концах катера, как вдруг по бригаде объявляется учебно-боевая тревога, связанная с атомным нападением на военно-морскую базу. Экипажи катеров втиснулись в химзащитную одежду и начали дезактивацию.

Чтобы не смущать своим голым видом христолюбивое воинство, мы, захватив обрезы, спрятались в береговую баталерку. В разгар ученья на эллингах появляются, о чем-то громко споря, комбриг и комдив. Когда они подошли поближе, выяснилось, что один повторяет: «Накину!», другой: «Не накинешь!». Адмирал достаёт спички, поджигает бикфордов шнур учебного взрывпакета и отбрасывает его в сторону. Взрывпакет — это заряд чёрного пороха, закатанный в смесь битума и опилок.

Шенгур в мгновенье ока срывает с головы Осипова его расшитую золотом адмиральскую фуражку и накидывает её на взрывпакет.

Взрыв! Фуражку разносит на составные части. Чехол белой чайкой взлетает выше всех и падает в воду. На берегу немая сцена. Адмирал от нахальства друга стоит, разинув рот. Он не рассчитывал, что опыту подвергнется его фуражка. Шенгур стоит на всякий случай в сторонке. Осипов, глотнув воздуха, обозвал друга неуставным словом и ушёл в штаб.

Комдив продолжил невозмутимо руководить ученьем. Только прозвучал отбой тревоги, часовой у эллингов крикнул: «Товарищ капитан 3-го ранга, Вас к телефону». Шенгур, находившийся метрах в тридцати от телефона, направился к нему, на ходу произнося: «Командир 1-го дивизиона, 2-й бригады торпедных катеров, Краснознамённого Черноморского флота, кавалер орденов (следует перечисление), Герой Советского Союза, Иван Петрович…» и уже, взяв в руку трубку, произносит: «Шенгур слушает».

Судя по довольной улыбке, его приглашает адмирал на «рюмку чая», помянуть жертву спора.

В «Голландии» караульный пост № 2 был у здания водохранилища на горе. Вверх от главного корпуса по крутому склону, заросшему травой и дерезой, вела тропинка. Курсанты любили этот пост, так как его нечасто посещали проверяющие — кому охота в темноте карабкаться по кучугурам, а во-вторых, на посту у здания росло невысокое, но раскидистое дерево-боярышник. Не куст, а именно дерево. На его вытертых до блеска раскидистых ветвях удобно было возлежать, опираясь на «фузею» Мосина 1891–1930 годов, а с ветвей днем хорошо просматривалась тропинка.

Однажды ночью на посту № 2 стоял курсант Червинский, часа в два ночи он, услышав шорох в кустах, привел себя в бравый вид и, как положено по уставу, крикнул: «Стой! Кто идет?». В ответ тишина, только кусты шелестят. Он повторяет запрос: «Стой! Стрелять буду!». Опять тишина. Тогда последовал вопль: «Стой, б…ща, стрелять буду!». Шорох стал удаляться.

Утром начальника караула и курсанта вызвали на ковер к начальнику училища, оказывается, дежурный по училищу написал рапорт, обвиняя курсанта в оскорблении старшего офицера нехорошим словом. Дежурным офицером был капитан 2-го ранга Коровкин, читавший курс «Политработа в армии и ВМФ», читал тоскливо и гнусаво. На вопрос начальства «Почему?» курсант ответил, что действовал почти по уставу. «Так как на два запроса никто не ответил, я подумал — не стрелять же мне в корову, и крикнул первое, что пришло в голову».

Первым отреагировал Коровкин, прогнусавив: «Умная коро-о-ва». С этого момента к нему прилипла кличка «Умная корова», а курсанта отпустили нести караул. Учившиеся на 10–15 лет позже курсанты продолжали его звать между собой «умной коровой», даже не подозревая, откуда у клички ноги растут.